Афганский тюльпан

Миша замотал головой.

– Не моё это, – попытался он ответить по-взрослому, слегка скривив рот и растянув фразу. – Дрыгаться, руками-ногами махать…

– А это что? – ткнула девушка пальцем в его постукивающий по перилам веранды в такт музыке палец. – Само? Чисто случайно?

Пришлось сжать непослушные пальцы и спрятать руку за спину.

– Не случайно. У меня мама балетом занималась. По наследству, наверное.

– Ерунда это всё, – сурово произнесла Марина. – А как тебя зовут, кстати? – приподняла она брови. – Я знаю, что ты из нашего отряда, но какой-то ты незаметный, не пересекались ни разу.

– Миша, – слегка севшим голосом ответил он, и Марина из-за музыки не услышала и переспросила. – Миша!

– А меня…

– Я знаю, – перебил он. – Знаю.

Марина посмотрела на него оценивающе.

– Как я танцую, смотришь. Как зовут, знаешь. Нравлюсь?

От такого вопроса, в лоб, без всяких увёрток, хотелось незаметно упасть с перил наружу.

– Отвечать будем?

Парень понял, что не сможет издать ни звука, поэтому лишь кивнул – коротко и обречённо, словно признаваясь в ужасном преступлении.

– Тогда встань и иди. И чтобы я видела, как ты танцуешь.

Он покорно слез с перил, но в центр веранды не торопился, начав слегка притоптывать ногой и немного раскачиваться в такт.

– Туда! – ему властно указали направление. – Здесь не считается.

Он отошёл на пару шагов, и его вдруг словно что-то подстегнуло.

Он продвинулся ещё немного вперёд – и ноги сами совершили интересные ритмичные шаги, приблизив его к остальным. Вдруг вспомнил, как видел маму на праздновании Нового года – она танцевала под «На дальней станции сойду», очень красиво, мягко и в то же время активно, с поворотами, взмахами рук. Она в старших классах школы занималась балетом – сохранились фотографии в альбоме, где она стояла в пачке и пуантах в коридоре бабушкиной квартиры, была очень музыкальной, пластичной, лёгкой, и всегда говорила:

– Ох, Мишка, подрастёшь, обязательно тебе танцевать надо. Я тебе вальс покажу, а там дальше само пойдёт. Девчонки все твои будут.

Он скромно и недоверчиво улыбался, не очень понимая связь между маминым балетом, вальсом и девчонками, но сегодня она вдруг окончательно выстроилась в голове благодаря Марине. Филатов внезапно поймал ритм, вступил в круг – и в это время после не очень интересной песни Юрия Антонова внезапно заиграл Modern Talking.

Это оказалось сильнее электрического разряда. Он повторил по памяти мамины шаги, развернулся и увидел взгляд девушки, направленный прямо на него. В её глазах отчётливо читался вопрос: «И почему ты мне наврал, что не умеешь?»

Он вдруг понял, что на него все смотрят, и сделал шаг вперёд, оказавшись не в периметре, а внутри круга. Мальчишки его никогда не переступали, предпочитая сливаться с цепью однообразно шевелящихся фигур. Филатов был первым, кто нарушил это правило.

Колонки долбили низами в непокрашенный пол веранды – а Миша делал движения, которые даже и представить не мог секунду назад, но они получались, и он был в восхищении и от музыки, и от самого себя, и когда настала пора, он не кричал всякую похожую на английский язык глупость, а пытался петь:

– Ю май хат, ю май соул!..

А Марина смотрела на него немного удивлёнными глазами и жалела, что не сможет станцевать с ним медляк. К концу второго куплета она поняла, что Филатов на неё даже не оглядывается.

3

1988 год

Ещё через два года Миша оказался в пионерском лагере «Океан», где случайно встретился с Мариной. К тому времени они были в совершенно разных весовых категориях. Она перешла в десятый класс, курила в туалете, пользовалась помадой и в целом вела себя вызывающе на дискотеках двух отрядов, своего под номером пять и шестого, в котором был Филатов.

Танцы проходили в холле пятого отряда. Крутил музыку с больших бобин вожатый Олег, очень взрослый, усатый и вечно всем недовольный.

Тогда по всей стране гремел «Мираж». Евродиско немного подвинуло свои позиции, проигрывая великолепной русской попсе – и Олег не был исключением, он тоже ставил «Звёзды нас ждут» и «Видео, видео». Под эти хиты девчонки прыгали чуть ли не до потолка, изображая перед Олегом неподдельное восхищение им и дискотекой. Больше всех старалась Марина.

Она не сразу узнала Мишу, а когда вспомнила мальчишку из «Звезды», который на её глазах внезапно научился танцевать, завизжала от радости и принялась рассказывать об этом случае подругам из отряда. Всем вдруг сразу захотелось посмотреть, как он двигается, его принялись дёргать за рукава, упрашивать, он внезапно сделался центром внимания. Ему всё это было не очень приятно; пообещав показать, танцевать так и не собрался, сидел на пуфике в уголке и слушал музыку, оценивая технику у Олега. Он чётко понимал, что дискотека с бобин – это кошмар и сплошное неудобство и с кассетами было бы гораздо проще. И карандашом мотать удобно, и места занимают гораздо меньше, и переворачивать на другую сторону не в пример быстрее и легче. Но Олег был упрямым фанатом бобинных магнитофонов, поэтому на отрядных дискотеках у него не было ни одной свободной минуты – он всё время был занят поиском нужной песни в огромных коробках.

В итоге Филатов, раздражённый вниманием Марины и её окружения, пересел к вожатому и предложил свою помощь по подбору и поиску музыки.

Олег посмотрел на него недоверчиво, а потом сказал:

– В этой коробке найди Минаева. И там на свой вкус.

Он протянул Мише наушники и дал место возле второго аппарата. Филатов, не зная, кто такой Минаев, быстро проглядел упаковки, нашёл на торце одной из них надпись фломастером «Сергей Минаев. Дискотека», достал бобину, закрепил её в магнитофоне, подкрутил звук в наушниках и включил.

Ещё через несколько секунд он понял, что нашёл нового музыкального кумира. «Не смотри на меня, братец Луи, Луи, Луи…» подпевал он следом за исполнителем и едва не пропустил момент, когда Олег начал показывать ему, что пора скоро переключаться. Пришлось быстро отматывать назад – но он успел.

А когда им стали каждый понедельник по утрам включать во время подъёма «Тяжёлый день» на мотив You’re in the Army Now, он окончательно проникся творчеством Минаева. По крупицам собирая информацию, от Олега узнал, что Сергей работает диск-жокеем в «Интуристе», имеет доступ к западной музыке и фирменным фонограммам без голоса, благодаря чему может эти песни переводить и петь.

Миша уже пару лет совершенно точно знал, что You’re My Heart, You’re My Soul не может означать «Ты мой хлеб, моя соль». Да и всё остальное – «Шери любит бренди», «Конец службы, иду в гастроном», «Я летом езжу только в Крым» – вряд ли являются дословными версиями песен. Вожатый лишь пожимал плечами и отмахивался от любопытного помощника. Для него вся музыка на отличном от русского языках была тайной за семью печатями. «Ла-ла-ла, на-на-на» – это всё, что он напевал под абсолютно любую песню, и лишь слово «Москау» у «Чингисхана» не вызывало никаких сомнений.

Постепенно Олег привык к тому, что рядом с ним на дискотеке сидит этот немного странный парень из соседнего отряда. Филатов, как выяснилось, обладал отменным чувством ритма и идеально сводил песни. Прищурившись, он клал руки на крутилки усилителей, иногда протягивал руку к вращающейся бобине следующей песни, слегка придерживая её для совмещения ритма – а потом начинал поднимать на ней громкость. Он помнил, как исполнил это два года назад в первый раз в «Звезде» и почувствовал, что при всех недостатках бобин возможность как-то повлиять на носитель играет тут немаловажную роль, в отличие от кассет. Олег поначалу удивлялся тому, как Миша это делает, а потом привык – получалось очень здорово, когда из-под хита «Миража» вдруг выплывал Joy.

Всем остальным было решительно пофиг на то, как творится на дискотеке музыка. Они были поглощены общением, хвастовством, пионерским пятнадцатилетним флиртом.

Марина захотела напомнить о себе – сыграло роль пушкинское «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Его равнодушие к происходящему в холле пятого отряда, где переплетались судьбы, строились отношения и рушились надежды, почему-то сильно на неё действовало. Она помнила, как он относился к ней пару лет назад, наблюдал за её танцами и почти признался в том, что влюблён (или ей самой так казалось и хотелось в это верить). А сейчас ему вдруг было всё равно и большую часть времени он проводил в полутёмном углу под настольной лампой, где рылся в коробках и слушал что-то в наушниках, покачивая головой. Иногда он при этом сердился или разводил руками, словно слышал нечто удивительное или возмутительное. Она не заметила, как поменялась с Мишей местами – теперь Марина наблюдала за ним, изучала его и хотела с ним заговорить.

На одной из дискотек ближе к концу смены она рискнула подойти к нему. Он, как обычно, найдя интересную музыку в коробке у Олега, привычными быстрыми движениями пропустил ленту между роликами, накинул её на пустую бобину, крутанул немного, потом включил воспроизведение и надел наушники. Марина протянула руку, чтобы коснуться его плеча, но он дёрнулся под ему одному слышимый ритм, а потом принялся пританцовывать на месте. Она вдруг поняла, что того стесняющегося мальчишки из прошлого давно не существует – этот парень не боялся своего тела, он жил музыкой, жил ритмом. Она смотрела, как он едва заметно, но очень чётко перешагивает на месте – и опустила руку, не решаясь дотронуться до его плеча.

В этот момент он сделал небольшой шаг назад и едва не наступил Марине на ногу. Вздрогнув от неожиданности, резко сорвал наушники и обернулся.

– Привет! – девушка постаралась перекричать стоящую на шкафу выше их голов большую колонку, из которой звучал Челентано. – Что слушаешь?

Филатов удивлённо посмотрел на неё, ожидая увидеть за спиной кого угодно, кроме Марины.

– Хочешь? Чего рассказывать, тут слушать надо.

Она взяла протянутые наушники. Спустя мгновение Мише стало неловко оттого, что они могли быть потными, но не забирать же их обратно. Вскоре она подняла на него вопросительный взгляд.

– Ты не знаешь? – спросил он, не понимая, что она его не слышит, но Марина прочитала слова по губам и замотала головой. – Серьёзно? Это Джексон!

Она приподняла один наушник, чтобы расслышать ответ.