Пристав окинул взглядом фигуру собеседника и усмехнулся.
– Господа! – обратился он к пришедшем вместе с ним людям – потрудитесь обождать нас в коридоре.
– Итак, вы утверждаете, что когда ушли от госпожи Кошельковой, она находилась в добром здравии?
– Утверждаю.
– А как же в её прекрасной головке появилась дырка от пули?
– Понятия не имею.
– Значит, убили её не вы?
– Нет, не я. Зачем мне её убивать?
– Ну, причины могут быть самые разные – ссора, ревность, корысть…
– Да я только вчера с ней познакомился, какая ревность, какая корысть?! У неё что, что-то пропало?
Пристав на вопрос не ответил, а задал вопрос сам:
– Вы к нам зачем пожаловали?
– Наследство оформлять. Брат у меня умер, Казимир Николаевич Кунцевич. Вы же наверняка его знали.
– Знавал, знавал вашего братца. Доставил он мне хлопот.
– Это каких же?
– А то вы не знаете! Братец ваш первым красным заводилой в городе был. Во всех сборищах, во всех манифестациях – в первом ряду. Эх, были бы нонче другие времена, давно бы он у меня уехал соболей пасти.
– Больше он вас не обеспокоит.
Пристав промолчал, потом спросил:
– Значит наследство. Велико ли оно?
– Дом с мезонином и два осминника земли с садом.
– Неплохо. А, позвольте вас спросить, почему вы на гостиницу потратились, а не в унаследованном доме остановились?
– Я, знаете ли, привык жить с определённым комфортом. А дом стоит несколько месяцев нетопленным, прислуги там нет, ну не стану же я сам печку топить и завтрак себе готовить?
– Понятно-с. И что с домом собираетесь делать – продавать, или сами жить станете?
– Хотел продать.
– А может быть…
Кунцевич так и не узнал, что ему хотел предложить пристав, так как дверь открылась и в кабинет стремительно вошли два человека – седовласый, пожилой, грузный мужчина в форме исправника и судейский чиновник лет тридцати пяти, в очках в золотой оправе.
Пристав вскочил.
– Ну, как продвигается дознание, Василий Николаевич? – обратился к нему исправник. – Надеюсь, вам уже удалось довести господина Кунцевича до сознания?
– Никак нет-с, – с сожалением в голосе ответил Трубецкой.
– Очень хорошо.
– Не совсем вас понимаю, ваше высокоблагородие! Чего же здесь хорошего?
– А того, – вступил в разговор судейский, – что, как мы с Владимиром Силовичем выяснили, никакого преступления и не было. Вдова сама себя жизни лишила.
– Отчего же вы так решили, Андрей Сергеевич? – с ухмылкой поинтересовался пристав.
– А оттого, Василий Николаевич, – ответил вместо судейского исправник, – что надобно начальство слушаться, а не шашкой махать. Говорил я вам, чтобы вы не спешили?
– Я и не спешил. Опрос свидетелей показал…
– Опрос показал только то, что мадам Кошелькова провела ночь не одна. – перебил подчинённого начальник. – А вот осмотр места убийства показал намного больше. Господин Кунцевич, – повернулся исправник к титулярному советнику, – разрешите от лица уездного полицейского управления принести вам свои извинения за скоропалительные действия некоторых его чинов, вызванные, впрочем, исключительно служебным рвением. Вы совершенно свободны.
Мечислав Николаевич поклонился, надел котелок, снял с вешалки пальто, перекинул его через руку и направился к двери. Он взялся за ручку, постоял несколько секунд, потом обернулся и спросил:
– Господа, а не могли бы вы мне сказать, как всё-таки погибла Наталья Романовна?
– Она застрелилась, – сказал судебный следователь.
– А нельзя ли поинтересоваться, на основании чего вы пришли к такому заключению?
Следователь вскинул на Кунцевича удивлённый взгляд:
– А у вас, милостивый государь, есть иное мнение на сей счёт? Так мы его с удовольствием выслушаем. А выслушав, решим, не погорячились ли, принеся вам извинения. Вас отпустили, так ступайте, не мешайте людям работать.
Кунцевич вздёрнул подбородок, хотел сказать что-то резкое, но передумал – ему очень хотелось узнать побольше об обстоятельствах смерти своей мимолётной знакомой.
– Господа, все мы были так взбудоражены случившемся, что позабыли о правилах хорошего тона. Разрешите представиться – титулярный советник Кунцевич, чиновник для поручений столичной сыскной полиции.
Глава 2. Убийство
– Первое, на что я обратил внимание, – сказал следователь, подводя Мечислава Николаевича к окну, – вот эта двойная рама. Весна в этом году поздняя, и зимние рамы в гостинице из окон ещё не вынимали. Как видите, эта рама глухая, а форточка в ней столь мала, что проникнуть через неё может разве что малолетний ребёнок. Дверь в номер хорошая, крепкая, следов повреждений не имеет. Замок также не повреждён. Госпожу Кошелькову обнаружили в запертом номере, из чего следует вывод: или убийца Натальи Романовны, сделав своё дело замкнул дверь снаружи и унёс ключ с собой, либо Наталья Романовна сама свела счёты с собственной жизнью. Я внимательно осмотрел помещение и нашёл ключ от номера под подушкой в постели покойной. Запасные ключи от номеров хранятся у хозяина, и господин Коротыгин, весьма уважаемый в городе человек, божиться, что никому его не давал. Покойная накануне наказала разбудить её ровно в одиннадцать, но на настойчивые стуки коридорного дверь не открыла. Портье послал к хозяину, тот выдал запасной ключ. Служащие открыли дверь и запустили в нумер горничную. Та стала будить барыню, увидела кровь и лишилась чувств. Вот, собственно говоря и все.
– А может быть номер открыли отмычкой? – не согласился с безапелляционными выводами следователя титулярный советник.
Судейский усмехнулся:
– Я, милостивый государь, столичный университет кончал, и многому там научился. Да и практикую одиннадцатый год. Так что определить, открывался ли замок отмычкой, или нет, умею.
– Да. Доводы убедительные.