Каратель

И встал обратно на коврик. Поглядел на правую руку. Вроде бы, отошла, еще когда по коридору шел – а все ж было какое-то странное, непривычное ощущение.

Плечо – нормально, локоть – нормально. Кисть…

Даже не кисть, пальцы. Какое-то странное ощущение слабости. Не во всех. В большом. Самая нижняя фаланга, и ладонь вокруг, и запястье с этой стороны.

Я покрутил пальцем. Он слушался, но вращался как-то медленно, неохотно. Что-то с ним было не так. Только вот что…

Я попробовал так же покрутить левым пальцем. Он вращался свободно и быстрее. Как надо.

Подняв перед собой обе руки, я шевелил пальцами, пытаясь понять, в чем же дело. Наконец, понял.

Вот что надо было сделать: руки вытянуть перед собой, ладони вниз, параллельно земле, а пальцы растопырить. Не просто развести, а растопырить до напряжения. Так, чтобы под кожей проступили жилки.

А теперь – потянуть кончики больших пальцев вверх.

Левый задрался на вершок. Под кожей, от пальца к запястью, еще четче проступила одна из жилок, натянулось в тугой тросик. Под ней была еще одна крупная жилка, а под той еще одна, потоньше – теперь эти две жилки чуть смягчились, ушли внутрь, уступив тяге верхней.

Это на левой руке. А вот на правой…

Большой палец как лежал в плоскости ладони, так и лежал. Две нижние жилки как были натянуты, так никуда не уходили. Их не перетягивала верхняя жилка – она вообще не проступала под кожей.

Наверно, с минуту я пытался напрячь ее. Задрать кончик большого пальца вверх.

Но ничего не менялось. Я мог отвести большой палец назад, вниз, обратно к ладони, под нее, но вверх над ладонью – никак не получалось. Мышца просто не напрягалась. Вот откуда было странное ощущение пустоты в руке.

Я стоял, голый, залитый ярким светом, и тупо пялился на свои руки. Надо же, как отлежал… Никак не шевельнется… Никогда так не отлеживал.

Чтобы даже через несколько минут, когда и проснулся, и встал, и рукой уже крутил, и все остальные пальцы отошли – а какая-то мышца все еще не отошла. Совершенно не шевелится…

Причем не вся кисть, не все пальцы в равной мере – а всего один мускул одного пальца. И именно на том пальце, до которого…

Я помотал головой, отгоняя воспоминание. Нет! Но под ложечкой стало пусто.

Я стиснул руку в кулак, разжал, и, не переставая стискивать и разжимать, чтобы кровь веселее шла по жилам, залез в душ.

Просто отлежал. И замерз. Из-за этого. Только из-за этого!

Я выкрутил ручку крана влево и пустил воду. Сначала холодноватая, быстро потеплела. Стала обжигающей. Я стоял и терпел. Мне надо согреться. Чтобы кровь побежала по жилам, чтобы мышца ожила. Потому что если эта жилка не зашевелится, то это значит, что…

Нет! Нет! Просто отлежал! И замерз. Отлежал и замерз, в этом все дело. Только в этом!

Я крутился под обжигающими струями и, не переставая, сжимал и разжимал кулак. Тело прогревалось, но под ложечкой засел холодок. Потому что если эта жилка…

Но она отходила. Странная слабость и пустота в руке уходили. Мало-помалу палец двигался живее, а верхняя жилка стала натягиваться. Я крутил большим пальцем, пока он не стал подниматься вверх над ладонью на вершок, как и левый.

В самом деле, всего лишь отлежал. Просто отлежал.

Я криво усмехнулся. Ну да. Конечно. Просто отлежал. Что еще это могло быть? Все так, как и должно было быть. Согрелся, размял руку – и все прошло. Потому что просто отлежал… А как испугался-то. Как сердечко-то стучало, как поджилки тряслись. Какой же трус. Маленький жалкий трус.

Трус. Но теперь под ложечкой отпустило. Я успокоился. И вдруг понял, что уже давно согрелся. Мне уже давно жарко, а в герметичной колбе не воздух, а душный пар.

Я приоткрыл одну створку, глотнул свежего воздуха, и вывернул кран вправо – и до предела вверх. Сверху ударили тугие ледяные струи.

Дыхание перехватило. Открыв рот, я судорожно глотал посвежевший воздух, стоял так минуту, две, пока не задрожал от холода. Потом перебросил рукоять резко влево, и вода неохотно стала теплеть, пока не стала обжигающе горячей, но я терпел, терпел, пока кабинка не заполнилась паром. И лишь когда стало трудно дышать, опять переключил на холодную.

Так я играл минут десять, пока после нескольких накатов жара и холода кожу не стало приятно покалывать – словно звенела.

Тогда я выключил воду и выбрался на махровый коврик. И стал растираться полотенцем. До сухости, до жжения.

Ну вот. Теперь я чувствовал себя человеком. В голове посвежело. Тело наполнились желанием двигаться.

Это хорошо. Дел сегодня предстоит много.

+++

Когда я зашел в ее комнату, она так и спала – в платье, клубочком свернувшись на кровати. Просыпаться она не хотела, но встать ей пришлось. Мне нужна была тренировка.

Во-первых, уроки надо закреплять. Без этого они забываются. А во-вторых… Чертовы суки, не сидящие на цепи, не будут со мной сюсюкаться. Они будут бить в полную силу. Пора от осьмушек перейти хотя бы к четверти.

– Сегодня попробуйте сильнее, Диана, – разрешил я.

– Хорошо… – пробормотала Диана.

И она честно атаковала – пыталась. Ее ледяные щупальца были такие слабые и вялые, словно она всю ночь жернова таскала. Исключительно силой мысли.

Не знаю, как ей, а мне это надоело через пару минут.

– Это что?

Диана вздохнула и потерла бровь.

– Боюсь, на большее я сейчас не способна…

Только почему-то мне казалось, что она этим вовсе не расстроена.

– Диана, вы меня пугаете. Успокойте меня, скажите, что у вашего слуги была заныкана пара бутылок вина в его комнате.

– Нет… А жаль. Может быть, тогда бы я лучше спала…

Хм… Я внимательно разглядывал ее. И правда. Глаза у нее красные, словно всю ночь не спала. Но…

– Разве вы не могли уснуть?

Диана взглянула на меня и нахмурилась. Не спешила отвечать. Какой-то миг мне казалось, что она думает не только и не столько о разговоре со мной, а одновременно занята еще каким-то делом.

– Диана?

– Н-нет… – наконец сказал она. – Спала я крепко… Сны были тяжелые.