Нахлебник

Тропачев. Два… (Еще более приближается к Кузовкину).

Кузовкин (пятясь и тоскливым от отчаянья голосом). Помилуйте-с… за что вы так со мною поступаете? Я вас не имею чести знать-с… Да и я сам всё-таки дворянин – извольте сообразить… А петь я не могу… Вы сами изволили видеть-с…

Тропачев. В последний раз…

Кузовкин. Полноте-с, говорят… Я вам не шут дался…

Тропачев. Будто вам в диковинку?

Кузовкин (разгорячаясь). Вы извольте себе другого шута сыскать.

Елецкий. В самом деле, оставьте его.

Тропачев. Да помилуйте, ведь он при вашем тесте играл же роль шута?

Кузовкин. То дело прошлое-с. (Утирает лицо.) Да и голова у меня сегодня что-то не того-с, право-с.

Елецкий. Ну, как вам угодно-с.

Кузовкин (тоскливо). Не извольте на меня гневаться, Павел Николаич…

Елецкий. И, полноте! С чего вы это взяли?

Кузовкин. В другой раз, ей-богу, с удовольствием-с. (Стараясь принять веселый вид.) А теперь простите великодушно, коли я в чем провинился… Погорячился, господа, что делать… Стар я стал-с, вот что… Ну, и отвык тоже.

Тропачев. По крайней мере хоть выпейте этот бокал.

Кузовкин (обрадовавшись). Вот это с удовольствием, с величайшим удовольствием. (Берет бокал и пьет.) За здоровье почтенного и дорогого гостя…

Тропачев. Ну, а песенку всё нельзя?

Кузовкин (вино уже давно его разбирало; но после бокала и миновавшей опасности он вдруг начинает пьянеть). Ей-богу, не могу-с. (Смеется.) Точно, в кои-то веки я певал… и не хуже другого. Да теперь другие времена подошли. Теперь я что? пустой человек – и только. Вот не хуже его. (Указывает на Иванова и смеется.) Теперь я никуда не гожусь. А впрочем, вы меня извините. Стар я стал – вот что… Вот, например, кажется, что я выпил сегодня? Две-три рюмочки всего, а тут (указывая на голову) уж неладно.

Тропачев (который между тем пошептался с Карпачовым). Это вам так кажется – полноте. (Карпачов уходит, смеясь, и уводит Петра.) А что ж вы нам вашего дела не досказали?

Кузовкин. А точно-с. Точно; не досказал-с. Впрочем, я готов, когда прикажете. (Смеется.)только будьте ласковы… позвольте присесть. Ножки что-то… того… отказываются.

Тропачев (подает ему стул). Сделайте одолженье, как бишь вас, садитесь.

Кузовкин (садится лицом к зрителям и говорит вяло и медленно, быстро пьянея). На чем бишь я остановился? Да – Гангинместер. Гангинместер этот – немец, известно. Ему что! Служил-служил по провиантейской части – знать, наворовал там тьму-тьмущую – ну и говорит теперь – вексель мой. А я дворянин. Да, что бишь я хотел сказать? Ну и говорит: либо заплати – либо во владенье введи… либо заплати – либо во владенье введи… либо заплати – либо во владенье именьем введи… либо…

Тропачев. Вы спите, друг мой, проснитесь.

Кузовкин (вздрагивает и снова погружается в дремотное состояние. Он говорит уже с трудом). Кто? я? Помилуйте! С чего вы это… ну, всё равно. Я не сплю. Спят ночью – а теперь день. Разве теперь ночь? Я об Гангинместере говорю. Гангинместер этот – Гангинместер… Ган-гинместер – это мой настоящий враг. Мне говорят и то и то: нет, я говорю, Ган-гин-местер. Ган-гинместер – вот кто мне вредит. (Карпачов входит с огромным колпаком из сахарной бумаги и, перемигиваясь с Тропачевым, крадется сзади к Кузовкину. Трембинский давится от смеха. Иванов, бледный, убитый, глядит исподлобья.) И я знаю, за что он меня не любит… Знаю, он мне всю жизнь вредил, этот Гангинместер. С самого моего детства. (Карпачов осторожно надевает колпак на Кузовкина.) Но я ему прощаю… Бог с ним… Бог с ним совсем…

(Все хохочут. Кузовкин останавливается и с недоумением глядит кругом. Иванов подходит к нему, схватывает его за руку и говорит ему сквозь зубы: «Посмотри, что тебе на голову надели… ведь из тебя шута делают…» Кузовкин поднимает руки к голове, ощупывает колпак, медленно опускает руки на лицо, закрывает глаза, вдруг начинает рыдать, бормоча сквозь слезы: «За что, за что, за что…», но не снимает колпака. Тропачев с Трембинским и Карпачовым продолжают хохотать. Петр тоже смеется, выглядывая из-за двери.)

Елецкий. Полноте, Василий Семеныч, как вам не стыдно из-за такой безделицы плакать?

Кузовкин (отнимая руки от лица). Из-за такой безделицы… Нет, это не безделица, Павел Николаич… (Встает и бросает, колпак на пол.) В первый день вашего приезда… в первый день… (Голос его прерывается.)Вот как вы поступаете с стариком… с стариком, Павел Николаич! Вот как! За что, за что вы меня топчете в грязь? Что я вам сделал? Помилуйте! А я вас так ожидал, так радовался… За что, Павел Николаич?

Тропачев. Ну, полноте… что вы в самом деле?

Кузовкин (бледнея и теряясь). Я не с вами говорю… вам позволили надо мной ломаться… вы и рады. Я с вами говорю, Павел Николаич. Что покойный ваш тесть за даровой кусок хлеба да за старые жалованные сапоги вволю надо мною потешался – так и вам того же надо? Ну да; его подарочки соком из меня вышли, горькими слезинками вышли… Что ж, и вам завидно стало? Эх, Павел Николаич! стыдно, стыдно, батюшка!.. А еще образованный человек, из Петербурга…

Елецкий (надменно). Послушайте, однако, вы забываетесь. Подите к себе да выспитесь. Вы пьяны… Вы на ногах не стоите.

Кузовкин (всё более и более теряясь). Я высплюсь, Павел Николаич, я высплюсь… Может быть, я пьян, да кто меня поил? Дело не в том, Павел Николаич. А вот вы что заметьте. Вот вы теперь при всех меня на смех подняли, вот вы меня с грязью смешали, в первый же день вашего приезда… а если б я хотел, если б я сказал слово…

Иванов (вполголоса). Опомнись, Василий.

Кузовкин. Отстань! Да, милостивый государь, если б я хотел…

Елецкий. Э! да он совсем пьян! Он сам не знает, что говорит.

Кузовкин. Извините-с. Я пьян – но я знаю, что я говорю. Вот вы теперь – барин важный – петербургский чиновник, образованный, конечно… а я вот тут, дурак, гроша за мной нету медного, я попрошайка, дармоед… а знаете ли вы, кто я? Вот вы женились… На ком вы женились – а?

Елецкий (хочет увести Тропачева). Извините, пожалуйста, я никак не мог ожидать таких глупостей…

Тропачев. И я, признаюсь, виноват…

Елецкий (Трембинскому). Уведите его, пожалуйста… (Хочет идти в гостиную.)

Кузовкин. Постойте, милостивый государь… Вы мне еще не сказали, на ком вы женились… (Ольга показывается в дверях гостиной и с изумленьем останавливается. Муж ей делает знаки, чтоб она ушла. Она их не понимает.)

Елецкий (Кузовкину). Ступайте, ступайте…

Трембинский (подходит к Кузовкину и берет его за руку). Пойдемте.

Кузовкин (отталкивая его). Не дергай меня, ты! (Вслед Елецкому.) Вы барин, знатный человек, не правда ли? Вы женились на Ольге Петровне Кориной… Корины – фамилья ведь тоже старинная, столбовая… а знаете ли, кто она, Ольга-то Петровна? Она… она моя дочь! (Ольга исчезает.)

Елецкий (останавливаясь, словно пораженный громом). Вы… Вы с ума сошли…

Кузовкин (помолчав немного и схватив себя за голову.) Да, я сошел с ума. (Убегает, спотыкаясь… Иванов за ним.)

Елецкий (обращаясь к Тропачеву). Он помешанный…

Тропачев. О… о, конечно!

(Оба тихо идут в гостиную. Трембинский и Карпачов с изумленьем глядят друг на друга. Занавес падает.)

Действие второе

Театр представляет гостиную, богато убранную по-старинному. Направо от зрителя дверь в залу, налево в кабинет Ольги Петровны. Ольга сидит на диване; подле нее стоит Прасковья Ивановна.

Прасковья Ивановна (после небольшого молчанья). Так как же, матушка, каких девушек изволите к своей особе приказать определить?

Ольга (с некоторым нетерпеньем). Каких хочешь.