История села Мотовилово. Тетрадь 12

История села Мотовилово. Тетрадь 12
Иван Васильевич Шмелев

Александр Юрьевич Шмелев

Более 50 лет Шмелев Иван Васильевич писал роман о истории родного села. Иван Васильевич начинает свое повествование с 20-х годов двадцатого века и подробнейшим образом описывает достопримечательности родного села, деревенский крестьянский быт, соседей и родственников, события и природу родного края. Роман поражает простотой изложения, безграничной любовью к своей родине и врождённым чувством достоинства русского крестьянина.

Иван Шмелев

История села Мотовилово. Тетрадь 12

Весна. Санька и Наташка

Всю ночь полыхают весенние зори… Ох, уж эта чародейка весна, кого только она не вводит в искушение любовных порывов. Весенняя теплынь, приятная прохлада весенних вечеров, неудержимо вытягивают молодёжь из, надоевшей за зиму, избной духоты. Только что вспаханное поле тянет ласкающим холодком. Кусты цветущих черёмухи и сирени, чуть заметно шевелясь, на игривом ветерке, настойчиво заглядывают снаружи в окна, мягко скользя по стеклу. Они как-бы выманивают парней и девок на улицу, приглашают на свидание, зовут к обоюдной любви… Весна пора спаривания; любовь неудержимая сила, сильнее магнита влечёт и притягивает парня к девушке, для взаимной любви, к соитию. Да, ещё, эта весенняя музыка; всё живое поёт: лягушки в озере надсадно трещат, птицы поют, собаки незлобливо лают, ещё деревенская поэзия – гармонь. Кто, в буйной молодости, удержится дома, когда в весеннем полумраке улицы, мелодично и призывно заиграет гармонь. Пьяно-ошалело и озорно рявкнет гармонь, всполоша, смоет с мест из-за стола за ужином парней и девушек, выманит на улицу. И так до самого утра, гармонист, неугомонно и протяжно, выводя мелодии невольно заставляет чувственно ворочаться с боку на бок, рано улегшихся в постель девок. А те девки, которым настала пора неудержимого влечения к своему жениху, не смотря на запреты старших, прячутся от баб, у которых всегда «мерещится в глазах», скрываясь вообще от посторонних глаз, потаённо прячутся по закоулкам, маскируясь вечерним сумраком. То там, то тут, из полумрака весеннего вечера, слышаться приглушённое девичье хихиканье и задорное ребячье прысканье впомесь с азартным хохотом. Пользуясь вечерней темнотой, парни близко присоседившись к девкам, их руки, нарушая запрет, лезли в запазухи и изнывая млели в похоти…

Невдалеке от села, по обширному болоту растёт кустарник – укромное место для любовных свиданий молодых пар, стихия для влюблённых. Где-то у пруда, в густых зарослях ивняка, повитого диким хмелем, примостился соловей. Своими чарующими трелями он пьянит будоражит буйные головы парней и девок. Здесь под влиянием песен весны и волшебной ночи, на лоне природы, многие молодые головы теряют рассудок, нарушают таинственный запрет, многие девушки становятся женщинами. Таков закон любви, таков закон природы… Любезные перемигивания, игра в переглядушки, при случайных встречах на людях, но Саньку Савельева, так влекло к Наташке, что он нетерпимо искал случая для взаимной встречи наедине. Её приятное на вид, едва покрытое редкими веснушками лицо снилось и виделось ему и не давало покоя. И случай вскоре подвернулся. В этот весенний тёплый вечер он встретил её одну около её дома, а увидя сердце у него затрепетало от нахлынувшей радости, словно пойманный голубь в руках. Подойдя к ней вплотную, он поздоровался с ней за руку и сказал:

– Я ещё вчера на тебя загляделся и не чаял встретиться! Послушай-ка, как сердце во мне ёкает! – он прижал её руку к своей груди.

– И у меня тоже, сердечко-то колотится! Слышь, как оно трепещется! – они оба от избытка чувств, весело рассмеялись.

Между ними завязался немудрящий разговор.

– Наташ, ты чувствуешь, как от черёмухи и от сирени дурнопьяном пахнет?

– Эх, где бы наломать цветков сирени, у вас случайно в палисаднике нету? – спросила Наташа.

– Нет, у нас палисаднике-то одна бузина растёт, да хмель вьётся! Пойдем лучше на озеро, вольным воздухом подышим, – предложил Санька.

Они пошли на озеро и стоя на берегу залюбовались на восходящую из-за изб луну. При лунном свете их фигуры контурно виднелись на фоне зеркально-светлой поверхности воды озера.

– Слушай-ка Наташ, хошь я тебе подарю колечко и серёжки с рубиновыми камешками?

– Неужели да не хочу! – попросту ответила она.

– Ну вот давно бы так.

Отдавая ей обещанные подарки Санька, как-бы спохватившись сказал:

– Слушай-ка, а за тобой должок есть!

– Какой должок?

– А помнишь мы с тобой летось поспорили: лягушки в озере квакают или крякают, и ты мне поцелуй проспорила, а отдать-то мне его и позабыла. Давай сейчас и расплачивайся! – настаивал Санька.

– А я уж совсем и забыла.

– А я не забыл, помню!

– Ну должна так должна, только расплачиваться буду не сейчас, а позднее, а то люди увидят, видишь тени мелькают, что подумают, – нежно улыбаясь, отговаривалась она.

Санька смотрел ей в упор прямо в лицо, глазами испрашивая разрешение, а тело его дрожмя-дрожало от предвкушения сладостного поцелуя. Его сердце яростно возгорелось, душа сладостно замлела, тело пришло в азартный трепет, но она лёгким движением рук, отшатнула его от себя, в тот краткий момент, когда его губы едва коснулись её пахнувших любовью уст. Искорка надежды мелькнула у него в голове и тут же погасла. До их слуха доносилось азартное пенье соловья, сидевшего и распевающего в густых вишнёвых зарослях церковного сада. Наслаждаясь пением соловья, они насчитали девять различных напевов и трелей. Зачарованные чудодейственной, лунной ночью, они незаметно для себя, засиделись за полночь. Стояла таинственная тишь весенней ночи, ветер стих, деревья застыли в торжественных позах. Село угомонившись спало. Пропели вторые петухи. Санька сказал:

– А ты Наташ знаешь, первые петухи полночь отпевают, вторые чертей разгоняют, а третьи солнышко встречают! – они оба весело рассмеялись.

– Ты, Сань, своим разговором прямо-таки меня совсем заинтересовал. Только ты в нём ни разу не заикнулся о самом главном, которое меня пуще всего интересует, так что не пора ли спать, позёвывая и вяловато проговорила Наташка. И пошла к своему дому. Он раздражённо смотрел ей взапятки, но и этого для его хватило, чтобы, воображая обрисовать лицо обладательницы этих запяток и пахнувших любовью её губ, к которым он сегодня блаженно прикоснулся.

– А завтра встретимся? – вдогонку крикнул он. –А как же, куда от тебя денешься! – обернувшись ответила она.

На третий день, вечером, Санька едва дождался сумерек. К вечеру, солнце, как на зло Саньке, долго копошилось среди листвы березы стоявшей у них в пробеле; долго не заходило, как будто оно в этот вечер было беззакатным. А дождавшись вечернего сумрака, Санька по берегу озера, по задворкам, крадучись пробирался к её дому. Путаясь в зарослях крапивы и горького лопушатника, он напоролся на колючий шиповник, исколов об него и руки и ноги. Он встретил Наташку у крыльца, где она, по всей видимости, поджидала его.

– А где ты вчера вечером была? Случайно не с Федькой пропадала? – с обидой в голосе спросил он Наташку.

Наташка испугано пролепетала:

– Да я его к себе, теперь на пушечный выстрел не подпущу. А ты меня словами огорчаешь, – от обиды у неё закривились губы, на глаза просились слёзы. – Кривить душой я не умею, да и слова без толку бросать на ветер не стану, так и знай! Кроме тебя я ни с кем не знаюсь и знаться не хочу! – огорчённо, но твёрдо выпалила она. – Сам вскружил мне голову и вчера не пришёл, а теперь огорчаешь.

– Да я, вчера был у вашего окошка, видел, как ты около зеркала ухорашивалась. Ты что-то долго не выходила, а я войти к вам в избу не посмел. Подождал, подождал, не дождался и ушёл! Вот мне и подумалось, что ты Федьку поджидала… Да и люди бают! – Мало ли кто чего скажет и каждого слушать, – с тревогой оправдывалась Наташка, а у самой от волнения грудь колышется, как при всходе и опадании тесто.

Саньке вовсе не хотелось словесно обижать Наташку, он не довёл размолвку до разрыва, разговор перевёл на более любезную тему, и они снова сдружились. Проведя этот вечер во взаимных любезностях, они разошлись по домам с веселым настроением. Наташка, чтобы угодить Саньке, чтобы ещё сильнее нравиться ему, стала изыскано выряживаться, всё в новые и новые платья. И люди, замечая это, стали поговаривать о ней, что она прямо-таки зарядилась, что ни праздник то в разной одежде, и от куда только она всё берёт. А Наташка, чувствуя людскую похвалу и зависть, вырядившись во всё новое, неторопливой походкой, павой плыла по улице, норовя пройти в близости от Санькина дома, чтобы привлечь его внимание и вызвать в нём новый прилив привязанности. И в действительности, она Саньке вскружила голову, он втюрился в неё по уши. И они, увлекшись обоюдной любовью, стали меньше скрываться от людских глаз, стали чаще вместе показываться в явь, не стесняясь пытливых бабьих взоров и разговоров.

Встретила Анна Гуляева, Авдотью, Наташкину мать на улице, окрикнула:

– Овдотья, погоди-ка, я тебя чего спрошу! Та остановилась.

– Чего спросишь? Спрашивай!

– Как то, вечером я иду вдоль озера и нечаянно натолкнулась, Санька Савельев у твоей Наташки титьки щупает. Они, наверное, думали сидят на амбаре одни, а хвать я внезначай набрела на них. Я гусёнка искала, – явно соврала Анна, –так они увлеклись, сидят милуются, целуются и меня не замечают. Или ты про их любезности уж сама знаешь? – улыбаясь спросила она Авдотью.

– Хотя знать-то и не знаю, а иногда замечаю. Так ведь молодость-то у всех бывает, чего с ней поделаешь! Она у всех один раз в жизни бывает! – невозмутимо ответила Авдотья допытливой любительнице сельских новостей Анне.

Про любовные похождения Саньки и Наташки высказал, и Кузьма Оглоблин Наташкиному отцу Емельяну:

– Кум погоди-ка, – остановил он его встретив у потребилочной лавки, –твоя дочка уж больно в близких отношениях с Санькой. Я боюсь как бы между ними не произошло короткое замыкание, – образно высказался он настерегая его на недозволенное со стороны Наташки. – Я на них напоролся совсем случайно. Как-то вечером иду вдоль озера и пришлось мне мыркнуть между амбарьев по своей естественной надобности, а они тут и расположились, прямо на траве. Я увидел, испугался, пятки смазал и скорее от них драла! Раз милуются, целуются, тут уж видимый конец. Чему-нибудь тут да быть, – закончил своё оповещение Кузьма, глядя прямо в лоб, озабоченному и устыжённому Емельяну Петровичу.

Детские забавы. Ловля рыбы на озере

У каждого человека, жившего на Земле, если он доживает до свой старости, всю его жизнь можно разделить на этапы. Первый период беспомощного младенчества и беззаботного детства. Потом время беззаветного, шаловливого, но познавательного отрочества. А затем, деловой период зрелости и пожилые годы, которые человек склонен к назидательному поучению молодого поколения. А там глядишь на подходе и старость? А за ней не замедлит наступить и глубокая старость, снова пора немощи и беспомощности подобно, как в детстве. Когда дряхлый человек без посторонней помощи даже принять пищу не может. Потом наступает неминуемая смерть.

У закадычных товарищей детства: Паньки, Саньки и Ваньки, миновала беззаботно-шаловливое детство, на исходе беззаветно-познавательное отрочество. Весной этого 1928 года, они кончили свою сельскую школу, перестали бегать в своё родное училище, где они познали азы науки и научились читать, писать и задачки решать. Это они, ещё так недавно, весной этого года, все трое, по-жеребячьи взбрыкивая, безрассудно хлынули бегом на улицу Слободу, когда сидящие на завалине вечером, старшие в шутку послали их узнать над чьей это избой взошла такая круглая, как золотой шар, такая близкая луна. И вот теперь, после позднего весеннего сева, во время которого они помогли в поле отцам, друзья снова вместе на улице. Не последнее ли лето, насовсем расставаясь со своим детством, они с таким азартом наблюдали, как в тёплом летнем воздухе жизнерадостно летая, щебетали белогрудые ласточки и визгливые стрижи. Они с затаённым дыханием, внимательно всматривались в густую листву кроны федотовой берёзы, стараясь взором отыскать где это там сидит воробей и так призывно и надсадно чирикает.

– Ребята, давайте гонятся за воробьями, воробья если долго с места на место погонять, он от усталости рухнет сам в руки. Мой тятька, когда воевал в Манчжурии, сказывал, что в Китае с полчищами воробьёв, которые беспощадно опустошали поля, так борются, гоняют воробьёв до тех пор как они устав в полёте падают на землю. Воробей долго летать не может, задохнется и упадёт! – сказал своим друзьям Панька.

Сказано – сделано, и они принялись с азартными криками гонятся за вредными воробьями. После погони за воробьями, которых они так и не загоняли до упада, Панька, где-то всё же сумел уловить молодого галчонка, и привязав к ноге птицы нитку снова отпустил его на волю. С изучающим интересом, ребята, задрав кверху головы, стали наблюдать за трассой полёта галчонка. После занятия с птицами, ребята решили поиграть в «орла» на деньги. Многими деньгами друзья не располагали, а в пределах пятиалтынного или двугривенного имели. Панька, как спец по искусному метанию монетой вверх, так высоко взметнул, обтёртым о подмётку до зеркальности медным пяточком, что тот упал в приближенную густую крапиву около забора. Потерявшуюся монету искали все, всю крапиву и густую траву исползали, а мётку так и не нашли. С тоской о пропавшем пяточке, отступил от поиска Панька. Он болезненно переживал потерю своей орлистой мётки. «Ребята, давайте в озере рыбу ловить! Бредень у нас есть, чего ещё нам!» – вдруг, предложил Санька, и они забрав бредень ведёрко для рыбы, отправились на озеро. К ним присоединился появившийся Васька Демьянов.

По все берегу, дружно обступив озеро, как-бы сторожив его, угрюмо стоят амбары, сараи и бани. Около мостков, в воде плавает замахиваясь полузатонувшая кадушка. В близи самой воды, на полуостровке, чутко дремлют утки, забив головы под крыло, они одним глазом наблюдают за окружающей местностью, как-бы кто не подошёл к ним близко, не подкрался бы враг – собака. Плавающие вблизи берега утки, наслаждаясь водной стихией, беззаботно барахтаются в воде, перекувыркнувшись вниз головой и задрав гузна, они отыскивают на дне озера нужный для их корм. Время от времени, они полощутся в воде, со шлёпаньем трепыхаясь крыльями, ныряют и горделиво поднявшись над поверхностью воды, наслаждённо трепещут крыльями смахивания с них прилипшую воду. А в дали, на середине озера, нежная гладь поверхности воды, разукрасилась цветущими жёлтыми кубышками и белыми лилиями, которые издали кажутся нарядными чашечками с блюдцами, расставленными на полированном столе. По поверхности озера, разгуливается чуть заметная, зыбкая рябь, которая на чистых, свободных от водорослей местах перерастает в слегка колышущиеся волны, рвущие части отраженную в зеркальной воде вниз шпилем колокольню.

«Вон Семион, давно уже рыбу ловит, а мы только-что надумали!» – сказал Панька, указывая середину озера. А там и взаправду, среди лопухов и цветущих кубышек, плавая на своей лодке-ботике, увлечённо занимался рыбной ловлей мерёдами Семион Селиванов. С берега было видно, как он время от времени, не пеша, переплывая с места на место, вынимал из воды свои снасти и засовывая в жерло мерёды руку вытаскивал рыбу. Вынимая мерёды из воды, Семион часто крестился, видимо, сегодняшний улов у него был хорош. Да и у ребят улов должен быть не плохим, погода благоприятствовала этому, тишь и гладь – божья благодать. Да и бредень это тебе не коровья плетюха, способствовал немалой добыче рыбы. Панька с Санькой как старшие по годам, сняв с себя портки, с бреднем полезли в воду.

– Паньк, гляди, тебе в голые-то ноги пиявка вопьётся! – предупредил Гришка Лабин подошедший к озеру, увидев, что тут собираются ловить рыбу.