История села Мотовилово. Тетрадь 4

Вернувшись домой, Васька, отозвав отца в огород в густой малинник, показал свою находку. Отец, вытаращив глаза, ахнув, удивленно выдохнул: «Эт ты где нашёл?» Васька объяснил отцу все, как было. Вырыв под корнями яблони потайную ямку, они спрятали свое золотое сокровище в эту ямку, предварительно ссыпав золотые десятирублёвые монеты с широким горлышком в бутылку.

Незадолго до этого, после проливного дождя и бурной течи воды в Осиновке, пахал свой загон концом в Осиновку Василий Лаптев. Случайно заглянув под крутой размытый водой берег, он обнаружил на подсохшей глине россыпь золотых монет. С большой радостью о находке собрал их, очистив от приставшей глины, сосчитал: восемь десятирублевок. Оглянувшись вокруг, как бы кто не увидел, спрятал находку в карман, а в воскресенье, будучи под мухой, похвалился Васюнину Михаилу о найденном кладе. Размышляя о том, откуда могли взяться в гнезде золотые деньги, Михаил, поразмыслив, понял, что когда-то в былые старые времена кем-то, возможно, богатым человеком, а может быть, разбойником. Здесь, в крутом берегу Осиновки, был зарыт потайной клад, состоящий из тридцати золотых монет. Владелец клада почему-то им не воспользовался, вероятнее всего внезапно умер, а вот теперь бурное течение воды берег подмыло и деньги, обнаружившись, рассыпались по глине.

Вездесущий черный коршун золотые светлые предметы стал перетаскивать в свое гнездо, видимо, так, для забавы своим птенцам. Коршун, по-видимому, их бы все перетаскал, но Лаптев подобрал остальные монеты во время пашни под пар.

Лаптев похвалился Васюнину о находке, но Васюнин о находке своего сына промолчал, а со временем открыл небольшую бакалейную лавочку и стал преспокойно поторговывать, снабжая товарами односельчан-мотовиловцев. Вскоре Михаил Васюнин умер, оставив лавку сыну Василию, к этому времени подросшему и познавшему торговое дело. Василий Михайлович стал богатеть вовсю, торговля его росла и ширилась.

В 1910 году Василий Михайлович построил пятистенный кирпичный дом, самый первый каменный в селе дом. Перед окном через дорогу, на берегу Клюкова болота построил каменную кладовую, предназначенную для торговли. В лавке Васюнина появилась всякая всячина, товару внабой. Торговое колесо закрутилось, завертелось во весь разгон, принося Василию Михайловичу прибыль и почёт, уважение от односельчан и Арзамасских купцов, с которыми он имел коммерческое дело.

Не дремал и Лаптев Василий, он оказался тоже предприимчивым и деловым человеком. Найденные золотые деньги он присовокупил к имеющемуся у него капитальцу. Он тоже решил открыть торговлю.

В том же 1910 году построил под самым окном просторную кладовую с подвалом и открыл в ней смешанную торговлю. Хотя лавка Лаптевых и находилась в самом центре села, почти у самой церкви, но покупатели товар брали больше у Васюнина, а попросту говоря, Лаптевым брезговали, потому что у Лаптевых не все благополучно в части здоровья семьи.

По селу когда-то прополз слушок, что Василий Иванович где-то на стороне раздобыл благой болезни и подарствовал ее своей жене, а болезнь эта отразилась на их детях: у сына Мишки оказались ноги невлашными, а у дочери Нюрки повлияло на нос. Поэтому торговля у Лаптева не развивалась, а хирела, а потом и совсем ее пришлось свернуть, а в их кладовой открыло лавку потребительское общество.

Жителей села, как лихорадкой, охватило желание как бы разбогатеть, как бы выйти в люди, чтоб иметь достаток в хозяйстве и ни в чем не иметь недостатка в жизни. Старики Крестьяниновы решили заняться барышничеством, скотиной и другим товаром. Они часто поезживали в торговые села на базары на Вад и в Константиново, скупали там по дешёвке скотину и перепродавали ее в селе или на базаре в Арзамасе. Имея барыш от этой перепродажи, трёшницу или пятерку, а то и червонец. Они занимались перепродажей плетюх и яблоков.

Однажды Федор в одном селе близ села Константинова закупил воз яблок. Дома открыл ими торговлю, набавив по две копейки на фунт.

– Чай, не малый барыш ты от яблоков-то получил? – из интересу полюбопытствовал у Федора сосед Василий Савельев.

– Какой там барыш – голый убыток! – сдержанно и скрытно отозвался Федор, боясь, как бы барышничество у него кто не перебил.

Кто богател своим мастерством и умением, а кто и хитростью. Так было с отцом кузнеца Ивана Ивановича Мирашевского, который будучи тоже кузнецом, обхитрил пьяного купца. Купец под хмельком ехал по большой дороге из Нижнего Новгорода в Арзамас, возвращался с ярмарки. Он с присущим купцам ухарством заехал в Мотовилово подковать расковавшегося коня. Кузнец, видя, что купец навеселе, решил с ним замысловато поторговаться в цене за предполагаемую работу.

– Я с тебя за подковку, дорого не возьму! – обратился кузнец к купцу, – всего только копейку за гвоздь с условием – увеличивать цену за каждый последующий гвоздь вдвое! – С пьяных глаз и шального ухарства купец согласился, грубо прикинув в пьяной голове: «Уж не так дорого это обойдётся!». Да к тому же он располагал немалой суммой денег, а когда узнал истинную стоимость работы, купец, очумело вытаращив глаза, ахнул и на попятную. Но тут купцу, на грех, явились свидетели, мужики-бородачи, люди степенные и не терпевшие несправедливости.

Купцу пришлось раскошелиться, уплатив за подковку передних ног лошади, ни много ни мало, а кругленькую сумму в сорок рублей девяносто пять копеек! А это стоимость двух лошадей! Разъярённый таким оборотом дела, купец хотел было супротивничать, но старики напористо принудили его условия договоренности выполнить по-купечески честно. Раскрасневшись от злобы, отрезвившийся от той мысли, что приходится выдавать кузнецу чуть ли не все деньги, которые он выторговал на ярмарке, купец с злопыхательством бумажные деньги всунул кузнецу в руки, а причитающуюся мелочь бросил мужикам под ноги. Усевшись в тарантас, он остервенело ударил лошадь. Она с места взяла в галоп. Сзади слышал купец, как над ним, насмешливо улюлюкая, захохотали мужики. За это мужики Ивана кузнеца прозвали Фараоном.

Кузнец тут же закрыл кузницу, повел мужиков в кабак, угостил их до изнеможения, а потом еще обслуживал их кузнечным делом, не меньше как с год.

Осипу Батманову приснился сон или померещилось, что в бору, в одном месте, недалеко от того места, где обычно сваливают палую скотину, в зарослях молодого осинника должен быть клад. Он даже точно представлял то место, где он должен быть, и, когда он окапывал лес канавами, пытался этот клад найти, но так и не нашёл.

Решив, что клад ему в руки не дается из-за забавной игры над ним лешего, он послал сына Гришку искать клад в двенадцать часов ночи. Осип при отправлении сына на поиск клада его инструктировал: «Сначала пойдёшь той дорогой, которая ведет на Сандалов ёз, с неё повернешь направо, а потом на дорожку влево. Тут бы под ногами почувствуешь тропинку, по ней и иди. А когда она среди частого кустарника затеряется, тогда уж иди строго прямо. Смотри ни на вершок не сворачивай, ни вправо, ни влево, и никуда не свиливай, а как только тут пройдёшь шагов тринадцать, тебе в темноте слегка по глазам ударит веточка. Ты не бойся, а в этот момент, сбавивши шаг, будь особо осторожным и внимательным – иди тихо-тихо до тех пор, как внезапно сучком не сдернет с головы твоей картуз, а когда ты в темноте будешь, наклонясь, искать картуз, тут и клад найдёшь!» Гришка пошёл в бор, искал-искал, так и не нашёл никакого клада. Сначала-то не боялся, а как услышал уханье филина, подумал, что это леший, струсив, пустился в бег, домой прибежал, еле отдышался. Осип жалел и сокрушался о том, что клад так и не дается в руки. Хотя и были у него деньжонки, но их приходилось расходовать крайне скупо.

На второй день под вечер послал Гришку во Вторусское к масленщику за конопляным маслом, дав ему полтинник денег и пустую бутылку:

– Поди, сбегай, принеси полбутылки масла и четвертак принеси сдачи, – напутствовал Осип сына. Гришка послушно побежал, но вот беда – у масленщика не оказалось сдачи. Он налил полную бутылку масла, чтоб обойтись без сдачи.

– Как бы тятька не поругал, он велел масла только полбутылки принести, – высказал Гришка сомнение.

– Ничего! Не заругает! – утвердительно сказал масленщик. – Ведь все равно через неделю опять за маслом прибежишь, надолго ли полбутылки-то на семью, – уговаривая Гришку, высказывал доводы масленщик. Наконец, Гришка согласился.

Домой вернулся с полной бутылкой масла, но без сдачи. Осип встретил Гришку с упреком:

– Тебе сколько велено принесли масла-то!?

– Полбутылки! – наивно ответил Гришка.

– Так беги, чтоб он отлил, и принеси сдачу!

Гришке пришлось уже почти затемно бежать снова во Вторусское к масленщику. Тот отлил половину масла, сходил к соседям, раздобыл там четвертак для сдачи, вручил его Гришке и проводил его без всякой ругани и укора. Гришка с честью выполнил волю отца.

Мастера. Часовщик Муратов В.Т.

Долгонько Николай Ершов не мог сходить к Василию Тимофеевичу Муратову за часами, которые он отдал ему в починку. Всё время никак не мог выбрать, притом он еще толком не знал, починил он их или нет. Частенько Николай спрашивал при встрече на улице у жены Василия Анны, не починил ли её муж карманные часы, взятые для починки, когда Тимофеевич у Николая плотничал.

Вот и на этот раз Николай шел по улице Моторе, навстречу ему шла Муратова Анна Михайловна.

– Постой-ка, я тебя спросить хочу по важному делу, – деликатно и вежливо обратился к ней Николай. – Ты случайно не знаешь, как там, Василий Тимофеич не починил мои часы?

– Нет, не знаю! – раздраженно ответила та. – Да, ты уж мне надоел с этими своими часами! Каждый раз донимаешь. Ты кому их отдавал? – серьёзничала Анна.

– Да твоему мужику, кому больше-то? – степенно и чинно пояснил Николай.

– Тогда с мужика и спрашивай, – грубо оборвала Анна. – Я ведь у тебя их не брала? И отвяжись от меня, что пристал, как банный лист, – на минутку разгорячилась Анна.

– Да я его все никак не увижу, а ты почти каждый день мне на глаза попадаешься, вот я и спрашиваю! – виновато оправдывался Николай.

– Так вот, больше я тебе на глаза показываться не стану, буду обходить тебя на полверсты. Как увижу, что ты идешь, и обойду! – с иронией урезонивала она Николая.

Не прошло и недели, как Николай случайно встретил Тимофеевича на улице, нёсшего отремонтированные часы-ходики Ивану Трынкову.

– Как насчёт часов-то? – спросил Николай у Тимофеевича, поздоровавшись.

– Каких часов? – недоуменно переспросил Василий.

– Как каких, чай, помнишь, я тебе давал в починку карманные часы, когда ты у меня плотничал, – резонно и доходчиво объяснил Николай.

– Разве? А я и забыл про это, что брал у тебя. А между прочим, гляжу, валяются у меня дома чьи-то часы, а чьи, не знаю, хоть убей, не могу припомнить, кто мне их давал. Ты мне их где давал? Я что-то запамятовал.

– Как где? – удивился Николай, – у меня на дому. Помнишь, когда мы с тобой у меня пристенок обосновывали.

– А-а-а! Вот теперь припомнил.

– Так ты их починил, ай нет?

– Я бы починил, да в них одного колёсика не хватает! – объяснил Василий, – и ремонтировать смыслу нет.

– Как так, не хватает! – испуганно удивился Николай. – Были все, они даже иногда ходили, только с перебоем, – нахваливая свои часы, доказывал часовому мастеру Николай. – Они ведь не простые часы, а знаменитые, марки «Павла Бюре», на них стоит клеймо часовщика двора его императорского величества, а ты говоришь, их ремонтировать смыслу нет. Тогда ты возверни мне обратно их! – разочаровавшись в способностях мастера и боясь, как бы его часы совсем не затерялись, потребовал от Тимофеевича Николай.

– Приди да возьми! – хладнокровно отозвался Тимофеевич.

– Ты, видать, мастер-то тово?! – с явной подковыркой заметил Николай.

– Как «тово»? А вот разве ты не видишь, я человеку несу отремонтированные ходики.

– Видеть-то вижу, а как они ходить будут – это еще вопрос, – усомнился Николай.