Любовь среди руин. Полное собрание рассказов

– О, вот и прекрасно. Мне показалось, он говорил, что приедет поездом.

II

Маркиз Стейл к обеду не вышел.

– Боюсь, в первый момент он покажется вам несколько застенчивым, – пояснил герцог. – До сегодняшнего утра мы не говорили ему, что вы приедете. Боялись, как бы это не выбило его из колеи. Признаться, он немного расстроен из-за предстоящего отъезда. Ты не видела его после завтрака, дорогая?

– Не кажется ли вам, что будет лучше, если мистер Воган узнает правду о Стейле? – сказала леди Гертруда. – Все равно ведь скоро все откроется.

Герцог вздохнул:

– Правда в том, мистер Воган, что у моего племянника не все в порядке с головой. Он не сумасшедший, как вы понимаете, но явно страдает слабоумием.

Я кивнул.

– От крестной я уже знаю, что он немного отстает в развитии.

– Главным образом по этой причине он и не ходил в школу. Проучился однажды два семестра в частной школе, но через силу, очень там грустил, да и плата была слишком высока, вот я его и забрал. С тех пор он не получал надлежащего образования.

– Никакого, дорогой, – мягко поправила леди Гертруда.

– Да, что практически равнозначно. И это весьма печально, как вы вскоре убедитесь. Видите ли, мальчик будет моим преемником, он получит после меня наследство… что ж, к несчастью, это так. В настоящий момент имеется довольно крупная сумма, которую мать мальчика оставила на его образование. К деньгам никто не прикасался, – по правде говоря, я и сам о них забыл, но мой адвокат на днях напомнил. На сегодня сумма составляет, по-моему, где-то около тринадцати сотен фунтов. Я обсудил этот вопрос с леди Эмили и леди Гертрудой, и мы пришли к заключению, что самое лучшее, что можно сделать, – это отправить мальчика на год-другой за границу, подобрав ему подходящего наставника. Быть может, перемена мест пойдет ему на пользу. Во всяком случае, мы будем чувствовать, что исполнили наш долг перед мальчиком.

(Мне показалось странным, что они заговорили о чувстве исполненного долга, но я смолчал.)

– Вам, вероятно, понадобится купить ему кое-какую одежду. Видите ли, он никогда в ней особо не нуждался, и, боюсь, мы позволили ему слегка одичать.

По завершении обеда принесли большую коробку с мятными пастилками. Леди Эмили съела пять штук.

III

Да, из Оксфорда меня исключили со всеми отягчающими обстоятельствами, что не сулило мне ничего хорошего, и все же потратить целый год на то, чтобы сопровождать душевнобольного аристократа в путешествии по Европе, – это перебор. Я уж было отважился рискнуть расположением крестной и, пока не поздно, отказаться от предложенной работы, как вдруг появился молодой человек. Он стоял в дверях столовой, явно испытывая неловкость, но рассматривал нас довольно дерзко и даже с некоторым превосходством.

– Привет, вы уже поели? Можно я возьму немного пастилок, тетя Эмили?

Это был юноша отнюдь не дурной наружности, чуть выше среднего роста, говорил с той довольно приятной интонацией, которую приобретают люди благородного происхождения, живущие среди слуг и фермерских рабочих. Одеяние, явно причинявшее ему неудобство, было немыслимым: из-под штанин потертого синего костюма на четырех пуговицах, из которого он давно вырос, виднелось несколько дюймов сбившихся в складки шерстяных носков, а из-за лацканов – белая фланелевая рубашка. Вдобавок он надел жесткий вечерний воротничок и очень узкий галстук, завязанный морским узлом. Волосы были чересчур длинные, смоченные водой. Но при всем при этом сумасшедшим он не выглядел.

– Иди поздоровайся со своим новым гувернером, – сказала ему леди Гертруда, будто шестилетнему ребенку. – Подай ему правую руку – да-да, эту.

Он неловко подошел ко мне, протягивая руку, затем спрятал ее за спину и, наклонившись, резко выбросил вперед. Мне вдруг стало стыдно за это бедное нескладное создание.

– День добрый, – сказал он. – Как я понимаю, за вами забыли выслать машину, да? Последний гувернер шел пешком и добрался до нас только к половине третьего. Потом ему сказали, что я сумасшедший, так что назад он снова шел пешком. Вам еще не сказали, что я сумасшедший?

– Нет, – поспешно ответил я, – конечно нет.

– Ну, значит, еще скажут. Хотя, возможно, уже сказали, но вам неловко мне в этом признаться. Вы ведь человек порядочный, джентльмен, не так ли? «Он человек пропащий, но, по крайней мере, джентльмен» – так мне описал вас дед. Однако вы напрасно за меня переживаете. Они всем говорят, что я сумасшедший.

В каком-либо другом обществе это могло бы вызвать некоторую неловкость, а тут раздался безмятежный голос леди Гертруды:

– Ты что это? Разве можно так разговаривать с мистером Воганом! Иди съешь мятную пастилку. – И она взглянула на меня со значением, будто давая понять: «Ну? Что я вам говорила?!»

И тут я вдруг решил срочно приступить к работе. Через час мы сидели в поезде. В кармане у меня лежал чек от герцога: 150 фунтов на предварительные расходы; нелепый плетеный сундучок мальчика легко поместился на полке у него над головой.

– Послушайте, а как мне к вам обращаться? – спросил он.

– Ну, большинство моих друзей называют меня Эрнест.

– Мне тоже так можно? Правда?

– Ну конечно! А мне к вам как обращаться?

Он задумался в нерешительности.

– Дед и тетушки называют меня Стейл, все прочие при них обращаются ко мне «милорд», а когда мы одни – Ушан. Это из дразнилки про летучих мышей в голове[60 - Имеется в виду английское выражение «Bats in the/one’s Belfry» («Летучие мыши на колокольне/в голове») в значении «чокнутый» и т. п., соответствует русскому выражению «тараканы в голове», впервые упомянуто в книге: George A. Peck. Peck’s Uncle Ike and the Red Head Boy. 1899.], если помните.

– А нет ли у вас христианского имени?

И опять он ответил не сразу:

– Есть. Джордж Теодор Верней.

– Что ж, буду называть вас Джорджем.

– Правда? Скажите, а вы часто бываете в Лондоне?

– Да, обычно там и живу.

– А я ни разу не был в Лондоне, представляете? И вообще никогда не выезжал из дома – разве что в школу.

– Там было гадко?

– Там было… – И он выругался по-простецки, как извозчик. – Слушайте, мне, наверное, не следует так выражаться? Тетя Эмили говорит, не стоит.

– И она совершенно права.

– Да у нее вообще какие-то странные понятия, уверяю вас.

И дальше мой спутник всю дорогу трещал напропалую.

В тот вечер он выразил желание пойти в театр, но я, памятуя о его одеянии, отправил его спать пораньше, а сам вышел на поиски друзей. Мне подумалось, что со ста пятьюдесятью фунтами в кармане я могу позволить себе выпить шампанского. Кроме того, мне было что рассказать. Следующий день мы посвятили заказам одежды. Я, еще когда увидел его багаж, понял, что в Лондоне нам придется провести четыре-пять дней: ему было совершенно нечего надеть. Как только он проснулся, я облачил его в один из моих оверкотов и сводил во все магазины, которым задолжал. Он заказывал щедро и с явным удовольствием. К вечеру стали приносить первые пакеты, и его комната превратилась в склад картонок и папиросной оберточной бумаги. Мистер Филлрик, который всегда старается создать у меня впечатление, что я первый простолюдин, осмелившийся заказать у него костюм, настолько размяк, что оставил свою всегдашнюю суровость и заходил к нам в отель в сопровождении помощника с большим чемоданом, набитым образцами. Джордж демонстрировал учтивое пристрастие к чекам. Мистер Филлрик успел дошить два костюма к четвергу, а третий последует за нами в Крийон[61 - Крийон – знаменитый пятизвездочный отель в Париже, построен в 1758 году, в качестве гостиницы используется с 1909 года; архитекторы Жак-Анж Габриель и Луи-Франсуа Труар.].

Не знает ли он мест, где мы могли бы купить приличный комплект готовой вечерней одежды? Тот дал нам название магазина, куда его фирма сдавала на продажу свой неликвид. Мистер Филлрик прекрасно помнил отца его светлости. Завтра вечером он зайдет к его светлости для примерки. Уверен ли я, что на данный момент мне хватает имеющейся у меня одежды? А то у него есть с собой еще несколько образцов. Что же до того маленького дельца, касающегося моего счета, – разумеется, его можно решить в любой момент, когда мне будет удобно. (Его последнее письмо недвусмысленно давало мне понять, что, прежде чем приступить к выполнению каких-либо новых моих заказов, он должен получить чек по счету.) Я заказал два костюма. Все это доставляло Джорджу немыслимое удовольствие.

После первого же утра я бросил всяческие попытки сохранять положение наставника. До отъезда предстояло провести в Лондоне четыре дня, Джордж, как он уже сказал, здесь впервые. Он с безудержным энтузиазмом рвался все увидеть и сверх того – общаться с людьми; в то же время он обладал дерзкой критической способностью и этакой естественной привередливостью, утонченностью, просвечивавшей сквозь неотесанность деревенщины. На первом концерте он весь горел от возбуждения; театр, оркестр, зрители – все его очаровывало. Он настоятельно требовал, чтобы мы приходили за десять минут до начала, а уходили за десять минут до конца первого акта. Он считал, что это вульгарно, глупо, безобразно, но ведь было столько всего другого, что ему не терпелось увидеть! Обывательский принцип «заплачено, значит надо досидеть» был для него неприемлем.

То же самое с едой: он желал перепробовать все блюда. Если какое-то блюдо ему не нравилось, он заказывал что-нибудь другое. В первый вечер, когда мы ужинали вне дома, он, глотнув шампанского, нашел его отвратительным пойлом и наотрез отказался попробовать еще раз. Ему не хватало терпения распробовать что-то как следует и развить хороший вкус, но самое прекрасное пленяло его моментально. В Национальной галерее он ничего не мог смотреть после «Смерти святого Петра Мученика» Беллини.

Он имел моментальный успех у всех, кому я его представлял. Он не обладал никакими «манерами». Он довольно откровенно говорил что думал и с живейшим интересом воспринимал все услышанное от других. Поначалу он иногда с раздражающей непосредственностью встревал в дежурные разговоры, каковыми мы в основном и довольствуемся, но почти сразу научился выделять чисто механические шаблонные моменты и пропускал их мимо ушей. Он подхватывал избитые цитаты и вычурные фразы, но использовал их с самыми странными вывертами, оживляя их своим интересом к их красочности и образности.