– У наших у всех усищи огромные.
– По-моему, алебардщикам предстоит интереснейшая операция. Буквально сегодня видел приказ.
– Мы пока не в курсе.
– Ну, война затяжная будет. Каждому даст возможность себя показать.
Разговор получался непринужденный. Через полчаса стали расходиться. В холле Томми заметил:
– Э, дружище, да ты и впрямь хромаешь. Давай я тебя подвезу.
По Пиккадилли ехали молча. Наконец Томми произнес:
– Вирджиния в Англию вернулась.
Гай понятия не имел, что Томми думает о Вирджинии. Он не знал даже, при каких обстоятельствах они расстались.
– А она разве уезжала?
– Уезжала, причем надолго. В Америку. А теперь, когда война началась, вздумала вернуться.
– Вполне в духе Вирджинии – делать все наоборот. Нормальные люди от войны бегством спасаются.
– Она отлично выглядит. Не далее как сегодня видел ее в «Клэридже». Она спрашивала о тебе, да я не знал, где ты обретаешься.
– Вирджиния спрашивала обо мне?
– Ну, по правде говоря, она спрашивала обо всех своих прежних приятелях мужского пола, но о тебе – с особыми интонациями. Сходил бы ты, повидался с ней. Если, конечно, не занят. Надо держаться вместе – время такое.
– Где, говоришь, она остановилась?
– Да в «Клэридже» же.
– Наверно, она просто так спросила, из вежливости. Вряд ли она действительно хочет меня видеть.
– Мне показалось, она всякому будет рада. Меня, например, не знала, куда и усадить.
Тут они подъехали к Гаевой гостинице и расстались. Гай, по усвоенной у алебардщиков привычке, четко отсалютовал старшему по званию, невзирая на непроглядную темень.
* * *
На следующее, новогоднее утро Гай проснулся, опять же по усвоенной привычке, в ту самую минуту, когда в полку трубили побудку; первая мысль его была о Вирджинии. Его мучило нетерпение, но прошло восемь лет, он столько пережил и столько похоронил в душе, что просто не мог снять телефонную трубку. В то же время Гай не сомневался: знай Вирджиния, где он остановился, у нее бы рука не дрогнула набрать его номер. Гай не стал звонить; он оделся, упаковал вещи и заплатил по счету; мысли о Вирджинии не отпускали ни на миг. До четырех, когда алебардщиков отправляли в новый пункт назначения, Гай был совершенно свободен.
Он поехал в «Клэридж», обратился к портье, выяснил, что миссис Трой еще не спускалась, и уселся в холле так, чтобы видеть одновременно оба лифта и лестницу. Проходили знакомые, здоровались, приглашали отобедать; Гай оставался на посту. Двери лифта в очередной раз раскрылись, и Вирджиния – конечно, Вирджиния! – возникла в проеме, и выпорхнула, и стремительно пересекла холл. Портье указал в сторону Гая. Вирджиния обернулась и просияла. Гай похромал к ней; она бросилась ему на шею.
– Гай, солнышко! Вот так встреча! Глазам не верю! Как славно в Лондоне! – Она крепче обняла его, затем отстранилась и окинула оценивающим взглядом. – Очень, очень славно. А я ведь только вчера о тебе справлялась.
– Знаю. Томми сказал.
– Я справлялась у каждого встречного и поперечного.
– Тем более странно, что я узнал от Томми.
– Да, пожалуй, действительно странно, если подумать. Я бы даже сказала, тут мистикой попахивает. Кстати, почему у тебя форма не цвета хаки? У всех хаки, а у тебя не хаки.
– Хаки не у всех.
– Как не у всех? У Томми, и вон у того военного, – Вирджиния кивнула направо, – и вон у того.
– Они в гвардейской пехоте служат.
– Ну, твоя-то получше. Да что там получше – просто шикарная. Тебе этот цвет очень к лицу. Смотри-ка, ты и усы отращиваешь? Какая прелесть. Они будут тебя молодить.
– Ты тоже очень молодо выглядишь.
– Еще бы. Все мои сверстницы уже как развалюхи. А мне война на пользу. До чего же славно знать, что от мистера Троя меня отделяет целый океан.
– Так ты без мужа приехала?
– Милый, строго между нами: вряд ли я вернусь к мистеру Трою. Он в последнее время прескверно себя вел.
О мистере Трое, этом новом Гекторе, Гай ничего не знал, кроме имени. Впрочем, ему было известно, что в течение восьми лет Вирджиния меняла мужчин как перчатки. Нет, Гай не желал ей зла, но ее популярность и благосостояние немало способствовали загустению раствора, скрепляющего стену, что выросла меж ними. Прозябай Вирджиния в нищете, опустись на дно – в Гае она нашла бы самого ретивого заступника. Но Вирджиния как сыр в масле каталась, вот Гай и уходил все дальше, все безвозвратнее в пустыню собственной души. Взять хотя бы сегодняшнюю ситуацию: война в разгаре, а Вирджиния цветет и пахнет, и с Гаем на милости не скупится. Как, вероятно, и со всеми прочими.
– Ты, наверно, обедаешь не одна?
– Да. То есть уже нет. То есть я обедаю с тобой. Пойдем. Ох, да ты хромаешь! Неужели ранен в бою?
– Какое там. Ты не поверишь: я играл в футбол мусорной корзиной.
– Да ладно.
– Честное слово.
– Милый, это совсем не в твоем стиле.
– Кстати, ты первая не удивилась, что я пошел в армию.
– Чему же тут удивляться? Где тебе и быть в войну, как не в армии. Я-то всегда знала: ты храбрый как лев.
Они вместе пообедали, поднялись к Вирджинии в номер и разговаривали до самого Гаева поезда.
– Гай, ну а ферма-то в Элдорете за тобой сохранилась?
– Нет, я сразу ее продал. Разве ты не в курсе?
– Наверно, мне говорили, но, знаешь ли, мне тогда было не до фермы. Развод, замужество, опять развод. Только после второго развода я смогла передохнуть да по сторонам оглядеться. Томми надолго не хватило. Этакий мерзавец. Зря я вообще с ним связалась. Надеюсь, за ферму хорошую цену дали?
– Какое там! Год был кризисный, столько народу разорилось.