Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение

– Да.

– Помирился?

– Не совсем.

– Зря, всегда лучше помириться. Дернем еще коньяку или прямо закатимся к Бренде?

– Давай дернем еще коньяку.

– Джок, ты ведь воспрянул духом, верно? Нельзя падать духом. Я вот не падаю. Раньше падал, а теперь нет.

– Нет, я не падаю духом.

– Тогда дернем еще коньяку и поедем к Бренде.

– Идет.

Через полчаса они сели в машину Джока.

– Знаешь что, на твоем месте я не сел бы за руль…

– Не сел бы?

– Ни за что. Скажут еще, что ты пьян.

– Кто скажет?

– Да тот тип, которого ты задавишь. Обязательно скажет, что ты пьян.

– И не ошибется.

– Так вот, я на твоем месте не сел бы за руль.

– Идти далеко.

– Давай возьмем такси.

– К черту все, я вполне могу сесть за руль.

– Давай вообще не поедем к Бренде.

– Нет, как можно не поехать, – сказал Джок, – она нас ждет.

– Я не могу идти пешком в такую даль. И потом, она вроде не так уж хотела нас видеть.

– Ей будет приятно, если мы приедем.

– Да, но это далеко. Пойдем лучше куда-нибудь еще.

– А я хочу к Бренде, – сказал Джок. – Люблю Бренду.

– Она молодчина.

– Молодчина, что и говорить.

– Давай возьмем такси и поедем к Бренде.

На полпути Джок сказал:

– Давай не поедем к Бренде. Давай поедем куда-нибудь еще. Давай поедем в грязный притон.

– А мне все равно. Вели ехать в гнусный притон.

– В гнусный притон, – сказал Джок, просовывая голову в окошечко.

Машина развернулась и помчалась к Риджент-стрит.

– Можно ведь позвонить Бренде из притона.

– Да, надо ей позвонить. Она молодчина.

– Молодчина, что и говорить.

Машина свернула на Голден-сквер, а оттуда – на Синк-стрит, сомнительной репутации улочку, где обитали в основном уроженцы Азии.

– Знаешь, а он, по-моему, везет нас в «Старушку Сотнягу».

– Не может быть. Я думал, ее давным-давно прикрыли.

Но вход был ярко освещен, и обшарпанный швейцар в фуражке и обшитом галунами пальто подскочил к такси и распахнул перед ними дверцу.

«Старушку Сотнягу» ни разу не закрывали. В течение жизни целого поколения, пока, как грибы после дождя, нарождались новые клубы, с самыми разными названиями и администраторами и самыми разными поползновениями на респектабельность, безбедно проживая свой короткий и чреватый опасностями век и принимая смерть от рук полиции или кредиторов, «Старушка Сотняга» неколебимо противостояла всем козням врагов. Не то чтобы ее совсем не преследовали – вовсе нет. Несть числа случаям, когда отцы города хотели стереть ее с лица земли, вычеркивали из списков, отбирали лицензию, аннулировали право на земельный участок; весь персонал и сам владелец то и дело садились в тюрьму; в палату подавались запросы, создавались всевозможные комитеты, но, какие бы министры внутренних дел и полицейские комиссары ни возвеличивались, чтобы затем бесславно уйти в отставку, двери «Старушки Сотняги» всегда были распахнуты настежь с девяти вечера до четырех утра и в клубе всегда было разливанное море сомнительного качества спиртного. Приветливая девица впустила Тони и Джока в замызганное здание.

– Не откажитесь подписаться, – попросила она, и Тони с Джеком подписали вымышленными именами бланк, гласивший: «Меня пригласил на вечеринку с выпивкой в дом № 100 по Синк-стрит капитан Уэйбридж».

– С вас по пять шиллингов.

Содержание клуба обходилось недорого: никому из персонала, за исключением оркестрантов, жалованья не платили, а обслуга перебивалась как могла, обшаривая карманы пальто и обсчитывая пьяниц. Девиц пускали бесплатно, но им вменялось в обязанность следить, чтобы кавалеры раскошеливались.

– В последний раз, Тони, я здесь был на мальчишнике перед твоей свадьбой.

– Ты тогда здорово надрался.

– Вдрабадан.

– А знаешь, кто еще тогда надрался? Реджи. Он сломал автомат с жевательной резинкой.

– Да, Реджи был вдрабадан.