Бар на окраине

Начну, пожалуй, с верхней лестницы.

Вообще, Иван Ильич как-то обронил, дескать, наверх без надобности не лезь – лестница крутая, винтовая, она никуда не ведет, и мыть ее незачем – не ровен час, свалишься и свернешь себе шею, а мне отвечай. С тех пор я еще ни разу не поднималась по этой лестнице. Но сейчас вдруг запоздало подумала, что хотя бы иногда ее мыть все-таки надо, что если Ивану Ильичу придет в голову мысль проверить ее чистоту. И потащила наверх ведро и зажатую подмышкой швабру.

Однако тусклый свет, проникающий из коридора, вскоре совсем перестал доходить наверх, и, пройдя один пролет, я оказалась почти в полной темноте. Наугад ощупала шершавые бревенчатые стены. Меня вдруг пробрало какое-то нездоровое любопытство. Лестница была очень интересная – высокие узкие ступени, на которых едва умещалась стопа, уходили ввысь и исчезали в полном мраке. Под рукой прощупывались деревянные фигурные перильца; по-моему, на них были вырезаны какие-то узоры. Но разглядеть их в темноте было невозможно.

Возьму из дома фонарик и при случае осмотрю все как следует, – решила я и невольно вспомнила фразу Марианны:

«А куда не надо, не лезет? Нос не сует?..»

Не сую, а скоро суну, – подумала я злорадно и принялась осторожно спускаться вниз.

Чай, похоже, начал свое волшебное действие, сонливость стала понемногу отступать, и я, довольно споро вымыв все подсобные и служебные помещения, сняла халат и вернулась в полутемный маленький зал, где надрывалась шансоном Лилька.

Кареглазый бармен Вовка, увидев, что я присела за крайний столик, вышел из-за стойки и двинулся ко мне. Когда он подошел поближе, я заметила, что он держит в руке темный пузатый бокал, на дне которого плещется какая-то жидкость.

– Вот, выпей за счет заведения. Фирменный коктейль «Самарканд и Бухара».

И его веселые глаза блеснули у самого моего лица.

Поставив передо мной бокал, Вовка легкой пружинящей походкой удалился обратно, и я, прильнув губами к прозрачной трубочке, проследила взглядом за его спиной.

Черт возьми, а ведь он мне нравится!..

Коктейль был терпкий и сладкий. Он горячей змеей пополз по пищеводу вниз, и я почувствовала приятное расслабление.

Под густой, гундосый голос Лильки я начала осматривать полутемное пространство зала и сидящих за столиками людей, гадая, что их сюда влечет.

Все столики, кроме того, за которым сидела я, потягивая «Самарканд и Бухару», были заняты.

Приглядевшись к посетителям, я вдруг впервые обратила внимание на то, что они здесь какие-то необычные. Нет, они вели себя тихо, не шумели, но была в них одна странность. Они были как будто… из другого времени, что ли. С удивлением я обнаружила, что одеты они в старомодные наряды, будто явились прямиком из девятнадцатого века. У противоположной стены, например, сидел мужик, облаченный в грубую домотканую рубаху, перевязанную чуть ли не веревкой. А в центре за широким столиком расположилась странная парочка – благообразный господин, одетый в нечто напоминающее кафтан, и барышня в длинном платье с талией под грудью, в подобных которому ездили на балы юные княжны, насколько я могла судить об этом из книжных иллюстраций.

Оба с удовольствием слушали блатную лирику, вдохновенно исполняемую на сцене Лилькой. Произнося незамысловатый текст, та отчаянно трясла головой и возносила руки к небу. Барышня, словно пришедшая прямо из института благородных девиц, устремила на нее взгляд, полный восторга.

У окна сидел еще один мужик в подобии армяка, перед ним на столе лежал картуз, а рядом стояла банка вполне современного пива «Holstein».

Вытаращив от изумления глаза, я опять прильнула к трубочке с коктейлем.

Из-за поворота появилась Таня и, с грацией бегемота лавируя между столиками, поставила перед парой «барышня и господин в кафтане» огромную пиццу и похожую на кеглю бутылку белого вина.

Ничуть не удивившись их странному прикиду.

Впрочем, не все здесь так выглядят – вон, за столиком, самым близким к лестнице, сидит девица в мини-юбке и ботфортах. Та самая, что укладывала на стойку свое откровенное декольте.

Закончив песню, Лилька смачно прокашлялась. Я перевела на нее взгляд. Она незаметно поманила меня пальцем и спрыгнула со сцены. Это означало, что пора покурить. Захватив коктейль, я быстро пошла за ней.

Глава девятая

И опять мы уселись на скамейку, поставили банку и закурили. Вид у Лильки был неважнецкий. Она подняла голову и выпустила в потолок струю синеватого дыма. Потом взглянула на меня, и я вдруг обратила внимание на темные круги под ее глазами и морщинки, тщательно замазанные тональным кремом.

– Смешно, да? – вдруг засмеялась она. – Приперлись крестьяне да дворяне. Тут неподалеку фильм снимают про девятнадцатый век, вот массовка и тусуется у нас.

– Фильм?.. – вытаращила я глаза.

– Ну да. Киностудия «Мосфильм». Экранизировать решили какую-то старинную тягомотину. То ли Карамзин, «Бедная Лиза», то ли Тургенев «Тамбовская казначейша»…

Я не стала уточнять, что последнее названное произведение принадлежит перу Лермонтова. Лилька и так проявила себя эрудитом, упомянув «Бедную Лизу».

– А я смотрю, ты уставилась на них, как баран на новые ворота!

Надо же, мне казалось, Лилька с головой ушла в свое надрывное пение, а она, оказывается, наблюдала за мной.

Ну хорошо хоть, что разъяснилось происхождение мужика в армяке и иже с ними.

Певичка затушила окурок, поправила всклокоченные артистические космы и сделала прощальный жест ручкой.

– Ну давай, отсыпайся. Я смотрю, наш пострел тебя на славу угостил!

И это от нее не укрылось!.. У нее что, три пары глаз?..

Лилька скрылась за дверью, а я прилегла на узенький диванчик и укрылась пледом. Спать мне осталось часа три.

Едва я закрыла глаза, как тонкий лучик проник с лестницы и заставил вновь их открыть. Лилька неплотно прикрыла дверь, и она чуть приотворилась, пропуская свет с лестницы, той, что у входа. Я нехотя слезла с дивана и подошла к двери, намереваясь поплотнее ее захлопнуть, как вдруг услышала снаружи тихий злой шепот:

– Ты что, совсем, что ли?.. Нам что сказано было?! Не знаешь порядка?!.

Другой голос, тоже шепотом, ответил невидимому собеседнику:

– Да я только на минутку…

– На минутку! – прошипел опять первый. – А если она поймет, что к чему? За эту минутку все можем поплатиться! А время-то близко уже!..

Любопытство заставило меня встать вплотную к двери и прильнуть ухом к проему.

– Да не шуми ты! Не поймет она ничего. Она скорее всего уже забыла… Подумаешь…

– Тс-с! Ну ладно, всё. Я ему не скажу, но на будущее запомни…

Я услышала какой-то шорох и цокающие вниз по лестнице шаги.

Сон как рукой сняло. Подождав в напряжении пару секунд, я приоткрыла дверь и хотела уже высунуть в нее голову, как тут же получила этой самой дверью по лбу и, вскрикнув, отскочила в сторону.

Со всего размаху шаткую дверцу распахнул старик Прохор. Войдя, он звучно стукнул один сапог о другой, стряхивая налипший снег. Повеяло морозной свежестью.

Черт, как он не вовремя! Теперь, конечно, я уже не узнаю, кто шептался на лестнице.

– Ой, я тебя зашиб что ли, девонька?.. – запричитал дед. Я только вздохнула и потерла лоб.

Голоса говорили шепотом – и непонятно было, женский или мужской это шепот. Но какое-то внутреннее чутье вдруг сказало, что речь в разговоре шла опять-таки обо мне.