Середина Жизни

Его жена, как он сам признался несколько недель спустя – оказалась парализованной.

Немного позже, мне так же удалось узнать, что за несколько лет до моего появления в их жизни: у них был сын. Сложно теперь судить, каким он был человеком; те, которых не стало – всегда кажутся нам намного милее, чем когда они ходили по этой земле. Однако оба его родителя – любили своего мальчика всем сердцем. И с засохшими слезами на глазах, глава инженерно-архитектурного отдела сказал мне, что уже несколько лет, как по воле судьбы их сына с ними больше нет. И с тех самых пор, как он ушел: его жена не встаёт с кровати.

Хоть мне никогда и не приходилось по воле высших сил знать подобной боли и утраты – я мог их понять; мог понять и то, почему они всё своё время и энергию посвятили служению своей религии, и благородным делам. Когда они сами не смогли ходить в церковь друг с другом – инженер со своей женой построили свой собственный храм. Тем же самым – занимался и я; наверное, потому они так сильно хотели помочь мне в моём деле, как только смогут.

Кому-то приходится вести битву на полях сражений и жертвовать жизни. Другим: приходится вступать в схватку с самими собой глубоко у себя в головах и жертвовать рассудком. А некоторым: приходится защищать свою духовность от грязи этого мира и жертвовать счастьем. И всё для того, чтобы как-нибудь провести время на этой земле. Какой путь не выберешь: чтобы двигаться дальше – всегда приходится чем-нибудь жертвовать.

В ходе наших бесед: время от времени муж с женой прерывали разговор, чтобы помолиться. Мне невольно приходилось к ним присоединиться; но слов молитв, которые они читали – я не знал и не понимал. И мне приходилось, закрыв глаза, просто шевелить губами, думая лишь о том, что бы не опозориться перед этими людьми – ведь слова почти всех самых важных христианских молитв – напрочь вылетели у меня из головы.

Жена инженера много улыбалась; самому мне редко доводилось встречать людей, которые бы так много смеялись и были бы настолько бодрыми в своей речи и чистыми в мыслях.

Она – была полной противоположность своего мужа – тихого, как оказалось, робкого и пассивного. В нём не было и капли той бодрости, что была у его парализованной жены. Любовь всей его жизни – почти до самого своего конца – была рада и открыта всему новому в этом мире; хоть и в каждом её жесте – ещё можно было прочесть горечь и тоску по былым утратам и падениям.

Зажатый и скромный интеллигент; женщина с парализованным телом, в любой момент – готовая посвятить всю себя тому, что считала достойным – в их компании я провёл много месяцев, не жалей ни об одной минуте. Много подвигов, которых некому будет оценить кроме нас самих – мы совершили в глубинах своих умов, чтобы приблизить осуществление нашей общей цели – создание церкви святого Георгия. И хоть я много им помогал – я раз за разом кивал своим грустным мыслям: в отличие от этих двоих – во всех этих чертежах я ни грамма не мог понять.

К концу того года: жена инженера, владевшая своей специальностью не хуже своего мужа, которого все по праву называли мастером своего дела – тихо ушла из этой жизни. Однажды вечером: она как всегда пожелала своему единственному мужчине спокойной ночи и закрыла глаза; с единственной разницей – для того, чтобы больше не открыть их никогда, тихо покинув этот мир, никак не сообщив тому об утрате.

Её муж – даже глазом не повёл. Он передал мне недавно доведённый до конца их последний совместный инженерно-архитекторский проект. Такие люди – своё личное горе переносят всегда на полях сражений внутри своих голов. Я взял планы, поблагодарил его и ушел.

Много лет я встречал его на улицах своего города: примерно, пару раз в год. Первое время: я ещё здоровался с ним и пожимал его массивную, погрубевшую руку. Но затем: сам не зная почему, стал переходить дорогу и идти в противоположном направлении, стоило его фигуре только показаться вдалеке. А после: потерял к нему всякий интерес. Постепенно, мне стало казаться, что этот тихий, странный человек – тоже перестал замечать меня.

Однажды я увидел, как он молча садится в автобус, не издав ни единого звука – и ехал в сторону своего пустого дома, все стены которого – увешаны иконами.

Глава 25

Берлинский просвещённый

С поезда я сошел в семь утра – тяжелая выдалась ночь. Но сейчас, когда я в Берлине – все проблемы как будто остались далеко позади.

Моя немецкая подруга ждала меня на перроне и широко улыбалась, крепко держась за руку со своим супругом. Про него сложно было сказать: рад он меня видеть или не очень.

– Привет, – сказала она, – хорошо доехал?

Конечно – даже более чем. Ведь для меня – совсем не важен путь; я привык всё время двигаться к цели.

Они посадили меня в свой автомобиль. И стоило только задней двери захлопнуться – как машина сорвалась с места и повезла меня в сторону Унтер ден Линден – в самое сердце Берлина.

И я увидел город, от одного взгляда на который захватывает дух и останавливается слабое к чудесам сердце советского человека. Этот город – сохранил своё величие; пусть и вечно ищущие драки люди разделили его на две части. Та часть Берлина, которую мне посчастливилось увидеть – заставила меня испытать эмоции, по силе равные встречи с новым миром. И это – действительно был новый мир – в нём было больше красоты и свободы, в чём мне ещё предстояло убедиться.

В кафе на Унтер лен Линден: подавали колбасу с тушёной квашеной капустой, а на закуску – колбасный салат; а на десерт – колбасный пирог. Этих блюд хватило бы на десятерых; но после советских молочных колбас – о таком немецком великолепии я мог только мечтать.

В Берлине, к сожалению, мы надолго не задержались – они везли меня к себе домой – в милый маленький Дрезден. И с тяжестью в сердце: мне вскоре пришлось распрощаться с первой европейской столицей, которую я увидел – и направиться навстречу настоящей Германии.

И хоть эта страна оставалась социалистической – немцам удалось добиться намного большего, чем нам. Их маленькие города сверкали чистотой, а в лицах каждого прохожего – можно было прочесть безмятежное благополучие, на которое в Союзе было трудно наткнуться. Уже в те годы становилось неясным: кто кого победил в войне, после которой прошло всего сорок лет?! Они тоже не были богаты – многие были по немецким понятиям столь же бедны, что и мы. Но даже в их бедности – был слышен запах европейского благородства. Бедность, как и любая геометрическая фигура – имеет разные углы; про бедность можно говорить как о пятиугольнике: американская, европейская, азиатская, африканская и советская бедности. Ни одну из них нельзя назвать счастьем; но некоторые – настоящие бедствия.

В Дрезден мы прибыли к вечеру; и не стали сразу после дороги рваться гулять по городу – а сразу направились в сторону их квартиры на самом краю города – готовиться к завтрашнему и грядущими за ним днями.

Утром: я был предоставлен самому себе и счастлив, как никогда. И первым делом решил направиться туда, куда люди на всей планете стремятся попасть поутру. Там: я снова был шокирован истинно немецкой и европейской красотой.

Ещё когда мы были в Москве и Ленинграде: мою немецкую подругу больше всего поражала грязь и полное отсутствие комфорта в советских туалетах. На все её комментарии – я мог только улыбаться и говорить: «Да нормальные туалеты». Но теперь: я понял наконец, почему ей так были противны наши кабинки счастья.

Этот унитаз, стоящий в ванной у самой обыкновенной немецкой семьи – был достоин императоров и генсеков; ничего более красивого и приятного на вид, запах и ощущение – я не встречал на своём долгом пути, где имел возможность встретиться более чем с тысячью унитазов.

Когда я вышел оттуда: я улыбался; никогда прежде после акта дефекации мне не приходилось чувствовать себя более лёгким и свежим. Кажется, я нашёл свою немецкую любовь. И как я только смогу вернуться обратно к старым и грязным советским кабинкам счастья?! Даже счастьем – невозможно было это назвать.

Своим свободным временем я воспользовался в первую очередь для того, чтобы посетить Дрезденскую галерею. А затем: съесть колбаску и направиться на рок-концерт, афиши которого висели по всему городу.

Именно тогда я впервые встретился с этими «западными чудовищами»: скинхедами и панкам, о которых, с первого взгляда, у меня сложилось довольно приятное впечатление. Несмотря на истинно чудовищный вид панков и злобные гримасы скинхедов – на их концерте, где я, безусловно, в своей рядовой советской одежде – был самым странным субъектом – всё находилось в незыблемой гармонии, упорядоченной тайны и незримой культуры. Представить себе беспричинные дикарства и поведение, выходящее за рамки морали – было просто невозможно.

Нет, конечно же, они не чай с лимоном пили, слушая своих любимых музыкантов. И всё же, не смотря на их хаотичные пляски – мне сразу стало ясно, что каждый из них подчиняется рамкам, установленным их культурой (субкультурой, если угодно). И этот факт – открыл для меня глаза на многие вещи, которые любому европейцу показались бы очевидными; но необозримо далёкими от понимания человека, не привыкшего к путешествиям за границы советских реалий.

Конечно, Германия – была далеко не Раем на Земле; а советский человек – был облачён вовсе не в шкуру убитого медведя. И всё же типичный представитель пятнадцати республик – был узкоглазым консерватором, не способным смириться с собственной старостью и старостью своих взглядов на этот мир. Поэтому, я знал, что по возвращению на родину – буду дальше работать со своим рок-клубом, приносящим на улицы серого города каплю нового. Ведь музыка – это то, с чего начинается любовь каждого человека к своей культуре. Без музыки: эта жизнь показалась бы нам слишком тоскливой и безрадостной – словно мир без красок. Это понимал я; и все панки, и скинхеды вокруг меня. Мы – выглядели по-разному; но были заодно.

Позже оказалось, что домой я вернулся раньше всех остальных – я рано ушел с концерта; и развлечения ночного города – меня не сильно привлекали. Чтобы себя хоть как-то развлечь, я принялся листать книги на немецком, в одной руке держа приглядевшуюся мне книгу, а в другой – словарь, для поиска неизвестных мне в тексте слов, которых было куда больше знакомых.

Вошедшие в дом супруги, не говоря ни слова, сняли с себя верхнюю одежду и направились к кровати, в которую прыгнули, не снимая обуви. Заснули они почти сразу, заставив меня вытаращить глаза.

На следующий день: супруги встали со своей постели, откинув одеяло, откуда показалась пара чистых ботинок.

– Что вы делаете? – спросил я, – вы же лежите в постели в уличной обуви.

– Я, – кивнул он, – и фи можете.

Его жена с чашечкой растворимого кофе с молоком в руках – поспешила мне всё объяснить, пока я окончательно не решил, что весь мир сошел с ума.

– В Дрездене ночью: специальные службы моют улицы с мылом, – утешительно похлопала она русского варвара по плечу, продолжая улыбаться, – чистота – превыше всего. Во всём должен быть порядок. Вам – нечего бояться грязи.

Припомнив их уборную – я охотно поверил всем её словам.

Несколько дней я провёл, гуляя по улицам возродившегося после бомбёжек Дрездена. Только один раз я позволил себе покинуть черту города – и то, только ради живого любопытства к маленькому немецкому городку неподалёку от Дрездена, длинное название которого я не вспомню и под дулом пистолета. Первым делом, сойдя с перрона – я направился за обедом в единственное в городе кафе. И – мама миа! – я прозрел. Ничего лучшего, чем та колбаска, которую мне принесли – мне не доводилось пробовать в своей жизни.

Да – именно так я прожигал своё беззаботное время в Германии. А после: сел на поезд до Берлина, откуда уже намеривался вернуться домой. И тут возникли трудности, которые я по своему легкомыслию даже не мог себе вообразить.

– На Киев больше нет билетов, – проговорила по ту сторону разделявшего нас пулинепробивного стекла кассирша с вокзала в Берлине, – к сожалению, все места заняты.

Меньше, чем за секунду в моей голове пронеслись все перспективы при таком раскладе событий. Что и говорить: у меня почти не осталось денег и пойти мне было не к кому. А поезд – ходит далеко не каждый час и не каждый день.

– Извините, но мне кажется, что вы меня не правильно поняли: мне очень нужен билет.

Я и не заметил, что от нервов я начал предложение на немецком, продолжил его на английском, а последнее слово произнёс на родном русском.

– Квыток, на трэйн, битте. Ихь виль айн тикет, виль ву пле, ихь мусс нах Киев ехать. Я нэ можу насинг махен хиа!

– Warten Sie bitte (подождите, пожалуйста), – сказала она, начиная рыться по каким-то полочкам; и у меня снова появилась надежда – но такая зыбкая, что её мог разрушить малейший ветерок.

Я с тревогой смотрел на неё.

– Точно, совсем забыла про этот билет. Вам повезло, что я вспомнила.