Мы остаёмся жить

– Посетительница.

Но он даже не обратил на меня внимания. Женщины, что ли, делают это с ним?!

– Здравствуйте! Присаживайтесь.

Она подошла к самой барной стойке, хоть и в её распоряжении был весь зал; и заказала лонг-блэк. Я упорно делал вид, что её не замечаю, скрывшись за широким воротником. Мой взгляд был прикован к стакану воды. Я краем глаза я всё равно вижу, что она поглядывает в мою сторону. Тем временем, хозяин заведения ставит перед своей гостьей чашку с нависающим над ней лёгким дымком.

– Пожалуйста.

И оставляет нас одних, скрывшись где-то под бездонной барной стойкой – что только там не помещается: от бутылки рома до самого бармена. По крайне мере, в моих глазах это выглядело именно так. Я стараюсь ни о чём не думать и просто замер на месте. Девушка делает первый глоток своего кофе, оглядывается на меня и затем со смачным звоном стукает чашкой о блюдце. Я чуть не падаю со стула, едва сохраняя равновесие – чувство собственного достоинства в её глазах мне всё равно уже не сохранить.

Из своей ямы выныривает хозяин заведения с такими глазами, будто гостья перебила ему всю посуду. Но ничего подобного. Удар получился громким, но за пределы чашки вылетело всего несколько капель; а на самой посуде – ни трещинки.

– Достаточно уже всего этого! – произносит она.

Мой друг по-прежнему смотрел на него. Никогда я ещё не видел столько растерянности и удивления на его лице – да и вообще на чьей-либо физиономии.

– Какой, по-вашему, вкус у этого кофе?

– Да… самый обыкновенный лонг-блэк, как вы и заказывали: Двойной эспрессо с небольшим количеством горячей воды.

– Вот именно, что он обычный. А кофе – не должен быть таким. Теперь понятно, почему в вашей кофейне в такое время суток столько людей, – она кивнула в сторону пустого зала.

– Так сейчас же рабочее время.

– Вы знаете, сколько фрилансеров в это ваше «рабочее время» находятся в кофейнях?! Но не в вашей. Потому что кофе у вас стандартный – хороший, но слишком обычный. А кофе – должен быть как лучшая литература, как говорящие картины, как живая музыка.

Я упёрся щекой в кулак и улыбнулся, глядя, как эта сумасшедшая утирает нос хозяину кофейни. Она встаёт со своего места и произносит:

– Как один из видов искусства, кофе – должен либо вызывать у людей смех, либо заставлять плакать. Кофе – выражает чувства. Попробуйте-ка свой лонг-блэк – что он вам напоминает?

Мой друг нерешительно взял в руки чашку и сделал из неё глоток под пристальным наблюдением гостьи.

– Это… зёрна Кении, которые мы заказали вчера. Кофе свежий, идеально обжаренный. Я, лично, чувствую бодрость. Ни улыбаться, ни плакать мне пока не хочется. Но у меня после него появляется настроение работать. Если говорить вашими словами, то это – кофе вдохновения.

– Вот видите – никакой это не обычный кофе. Вы вдохновились, а мне от него – хочется танцевать.

И действительно несколько раз покружилась и подпрыгнула. Давно мне не приходилось видеть таких чудес. Её одежда была яркой, глаза горели огнём, а мебель в кофейне вдруг тоже стала разноцветной и я, наконец, понял, в какие цвета разукрашено всё вокруг. Картина перед моими глазами из чёрно-белой перешла в невиданно светлую, будто на чистый лист кто-то пролил три тонны красок.

– Таким и должен быть кофе. Не благодарите.

Хозяин кофейни зааплодировал. Эта гостья хорошенько его развлекла. Но со мной он сделало нечто большее.

Всё это время я внимательно следил за ней. Что и говорить: ей – удалось меня поразить. Что касается меня, то я – почти достиг предела отчаяния, откуда выбраться будет невообразимо трудно. Но, кажется, я нашел свой свет посреди всей это бездонной пропасти.

К сожалению, она быстро утратила свой огонь. Допила кофе, почти не выговорив ни слова. Расплатилась и быстро зашагала к выходу, даже не взглянув на меня напоследок и не дав мне ни единого шанса завязать с ней разговор. И тогда я бросил к чертям свой стакан и хозяина кофейни; меня волновало лишь одно – как можно скорее догнать её. Я уже много десятков лет топчу эти улицы и ломаю жизни людям на них. Но теперь, меня захватило чувство, будто всё стало совершенно иным.

– Подождите, – крикнул я ей уже за пределами кофейни; она повернулась ко мне, и я смог более тщательно разглядеть черты её лица, – вы так быстро ушли – даже не дали мне шанса сказать ни слова.

– А вам есть, что сказать?

Мне всегда есть, что сказать; но только не сейчас.

– Ну, – торопит она, – чего вы от меня хотели?

А я по-прежнему в ступоре и не могу выдавить из себя ни слова.

– Может, хотите выпить чего-нибудь покрепче кофе? – слышу я, наконец, собственный голос.

Она пристально смотрит на меня стеклянными глазами. А я уже знаю, что не смогу больше добавить ни слова. В лучшем случае, я буду только слушать – даже если она всё время будет молчать.

Стоя под покосившимися столбами, под крышами серых домов – я годами выслеживал сотни и тысячи жертв: кто был рад мне, а кто боялся – но всех ждал один печальный конец. Вначале своего пути мне было совершенно безразличны судьбы тех, кто всё равно обречён на смерть, так ничего в своей жизни и не достигнув – это был период моей античности. В середине: я боролся за спасение заблудших душ, неожиданно для самого себя, открыв важность всех происходящих в мире событий – от мелких и рутинных до глобальных; я открыл взаимосвязь всех предметов в природе – это был мой ренессанс. Но мне в последнее время кажется, что вот уже больше ста лет, как я вернулся в прежнее средневековье, размазав ногой об асфальт всё то доброе и хорошее, что я знал о человечестве. Но двигаясь по кругу, преодолевая его градус за градусом, мы неизменно переживаем свои жизни и свои истории заново, отправляясь в забытое путешествие из раза в раз.

Я ждал. Мне не терпелось вновь встретить возрождение таким, каким я его запомнил – прекрасным; без сожаления о прожитых годах и веках. И, кажется, я уже знаю, какой меня ждёт к нему путь.

События завернули нас в свой вихрь – и из него нам уже так просто не выбраться.

Но расскажу обо всём по порядку: я всё-таки нашел слова, чтобы убедить её прогуляться со мной в парке, сразу после того как понял, что ничего крепче кофе она пить не намерена.

Два человека идут вместе по парку. Как часто мне приходится наблюдать эту сцену. И как редко доводится в ней участвовать. Удовольствия от самого парка мало. Всё, скорее, должно заключатся в том, кто рядом в этот момент. Но и здесь не всё оказалось так гладко.

С самого начала нашего разговора мне хотелось спать. Я отчаянно пытался сопротивляться навалившемуся на меня чувству, но оказался бессильным перед самим собой. Все её слова – усыпляли и тело, и разум; а мои ответы – только подливали масло в огонь. Она разоблачила меня, когда я из последних сил имитировал бодрость.

– Ты что, делаешь вид, будто стараешься не заснуть?!

– Я плохо сплю. Ничего не могу с собой поделать.

На самом деле, каждую ночь я гладко отсыпаю по восемь часов. Я пытался подкинуть нам тему для разговора, но всё выходило слишком банальным и скучным, от чего мне ещё больше хотелось спать. Спасти нас, а в особенности, меня – могло только чудо. И в самый подходящий момент, произошло то, чего мирные граждане опасаются больше всего.

Он набросился на нас, когда я уже валился на землю от усталости и чувства, что на каждом шагу к моей ноге привязывают по гире. Но его нападение – вернуло меня к жизни. Наш разговор с моей спутницей шел уже два часа – и всё это время каждое своё слово я выговаривал с закрытыми глазами. Теперь, случай заставил меня раскрыть их.

Он был пьян от своей глупости, но сражался неплохо. С виду он показался мне самым обычным прохожим – что ещё можно сказать о том, кто просто идёт мимо. Но внезапно, он набросился на нас: успел сбить меня с ног и схватить, впрочем, не очень дорогую сумочку моей спутницы. Стоило ради этой мелочи так напрягаться и так рисковать?!

Всё ещё лёжа на земле, я засмеялся. Как бы быстро не бежала эта мечта психбольницы – пулю ему всё равно не перегнать. У него был шанс скрыться в зарослях деревьев – тогда мне было его уже не поймать. Но он упустил свой шанс. Неужели я настолько безвестен в собственном городе, что на меня может напасть любой одинокий окурок с дороги?! Тем не менее, как бы мне не было его жаль – я не мог поступить иначе. Бег бедняги оборвал выстрел. В меня же – вернулся дух борьбы. А вот моя спутница, не смотря на её силу, кажется, чуть не лишилась сознания. Она закричала – может, её даже кто-нибудь, да услышал. Если бы хоть половина её слов за эти два часа была правдой – то такая обычная вещь, как пистолетный выстрел – никак не мог довести её до подобного состояния. Значит, дело было не в пистолете; и не в том, что она говорила неправду. Но разбираться в этом – у меня не было времени.

Я подбежал к своей жертве и обнаружил, что тот всё ещё дышит – сложно прицелиться, когда кругом одни деревья. Я взял у него сумку из рук и сказал:

– Расскажешь кому – тебе это цветочками покажется, если после этого от тебя хоть что-то останется.

По-прежнему держа руку на кровоточащей ране на ноге и крепко сжимая зубы, он закивал. А затем закричал, от боли пуская слёзы и сопли. Он запомнит это на всю жизнь.

Я развернулся, чтобы вернуться к своей спутнице, заранее подготавливая у себя в голове сценарий нашего дальнейшего с ней разговора. Конечно же, мы не будем вести себя так, будто ничего не произошло. Наоборот: мы с ней запомним этот инцидент надолго – будем обсуждать его, разглядывать со всех сторон, так и сяк вертеть его из стороны в сторону.

Я делал шаг ха шагом из зарослей, заранее предчувствуя грядущее, но не мог в него поверить. Уголки моих губ застыли – глаза впитывали каждый пиксель проносившихся мимо меня кадров.

Моя спутница была фотографом по призванию – почти всё время, она говорила только об этом. Её родной город был настолько маленьким и глухим, что любая фотография, сделанная в нём – запросто могла попасть на выставку «Смерть среди руин» – и всё равно считался городом. Она ненавидела то место, где ей так не повезло родиться. Впрочем, ей не повезло не больше каждого второго жителя этой страны. Она воспользовалась первым удачным случаем сбежать оттуда навсегда – свадьба, а затем развод. Она сохраняла равновесие в собственной жизни, черпая силы для своих достижений внутри самой себя.

Итак, я двигаюсь к месту, где её оставил. Я уже готовлю планы на вечер, к которому верно движется солнце. Я возвращаюсь на то самое место – с её сумочкой в руках и застывшей от ужаса улыбкой на лице. В уме я приготовил уже несколько фраз, с которыми я верну ей пропажу – вот только мне так и не придётся произнести их. Оглядевшись вокруг я понял: она исчезла.