Мы остаёмся жить

Я поклонился и снова отправился в путь. Дорога действительно была не близкой, зато приятной. Могущественной и прекрасной – такой была дорога вокруг, и другие слова я не мог для неё подобрать. Этот путь меня к Флавию Тиберию и Аппию Примулу – значит, он стоил того, чтобы пройти его до конца.

Я спал совсем мало в высокой траве в нескольких десятков шагов от дороги, чтобы как можно скорее продолжить путь и не бояться опасности, пока я сплю. Я думал над тем, что буду делать, если в конце пути никакой виллы там не окажется. А затем, я вспомнил о тех, вместе с которыми просиживал долгие дни в римских библиотеках. Им показалось бы бессмысленным моё упорное желание исполнить просьбу друга, все приключения, случившиеся с нами по пути, которые может и вовсе ни к чему не привести. Но и всем тем моим соратникам по старинным свиткам – не светит и миллионная часть того, что увижу и познаю я. Пока я могу идти вперёд – я не остановлюсь. Лишь бы Флавию Тиберию хватило мужества думать точно так же; и дойти до этой виллы в одиночку, как он сам решил, по дороге, где всё может произойти.

Прошла ещё одна ночь; затем, ещё одна. Два дня пути, о которых говорил торговец – уже прошли, а я так никуда и не пришел. Другому на моём месте показалось бы, что он вконец заблудился и наматывает теперь круги по лесам и лугам. Да, мне тоже приходили мысли о том, что торговец мог направить меня по ложному пути. Хорошо, что хоть с помощью ножа я мог добывать себе еду. Все мои сомнения перекрикивала одна мысль: если я сейчас поверну назад, то сколько столетий буду об этом жалеть? Безусловно, вина будет грызть меня подобно шакалу намного дольше, чем длятся несколько самых долгих человеческих жизней. Поэтому, я продолжал идти дальше, хоть и не прощаясь с мыслями о том, что что-то упустил.

Это могло продлиться ещё несколько дней или даже все десять. Даже не знаю, что могло заставить меня остановиться. К счастью, делать этого и не пришлось.

В один из этих однообразных дней я заметил брошенную хозяевами виллу у пруда. Она была в точности такой, какой я видел её во сне – в самом прекрасном из мест, которые только встречались мне на пути. Я направился к ней, не имея ни малейшего понятия, что меня ждёт внутри. От римского старика-отшельника до диких зверей или банды разбойников – бесчисленное множество вариантов тех, кому могли бы прийтись по душе эти образцовые римские руины. Хуже всего было обнаружить там уже хорошо знакомую мне пустоту.

Первое время, я мог думать только о пугающей безлюдности этих мест. Варвары опустошили города и убили правителей. Но люди жить остались – хотя бы те же готы. Откуда же тогда мог появиться этот ветер, точно поющий свою мелодию для камней о том, что люди на всей Земле исчезли?

– Стоять, кто там? – донёсся до меня голос со стороны, – не советую даже и думать о том, чтобы сбежать или защищаться. Один раз зайдя сюда – тебе, незнакомец, уже точно так просто не выйти.

– Аппий Примул! – закричал я изо всех сил, подняв руки вверх, – Аппий Примул Перн! Первый сын Флавия Тиберия Перна, знатного и почётного человека из великого и вечного города Рима.

Голос за моей спиной ничего не ответил и я отважился повернуться к нему лицом. Я увидел человек, держащего натянутый лук и всем своим видом дававшего понять, что я действительно попал в передрягу; но теперь, сам он сомневался в этом. Он услышал своё старое имя и имя своего отца. Грозный вид мигом исчез с его лица, а на глазах чуть не выступили слёзы от далёких воспоминаний.

– Рима больше нет – ни великого, ни вечного, – сказал он, – как нет и тех, чьи имена, как истинный римлянин, ты имел бесстыдство назвать. Есть – только развалины старых чудес.

– И что же ты хочешь всем этим сказать, Аппий?

– То, что этот человек – Флавий Тиберий Перн, как ты его назвал – мёртв. Я нашел его тело восемь дней тому назад, когда выходил на охоту – всего в нескольких сотнях шагов от этого места, где стоишь сейчас ты. Он мог бы быть здесь намного раньше, чем ты. Он умер в землях, которые когда-то принадлежали ему, как и этот дом. Я должен сказать, что его жалкая смерть – совсем не похоже не конец великого римлянина – никто не втыкал кинжалов ему в сердце и не травил ядами. Я покрыл его тело бальзамом, чтобы оно сохранило свой прежний облик до этого дня. И сегодня, я похороню его согласно древних традиций моего исчезающего народа.

Он показал его мне. Ветхий, больной старик, недошедший самостоятельно всего пары сотен шагов до своей цели, будто заснул ненадолго и вот-вот проснётся.

– Хороший у тебя бальзам. Кажется, будто смерть настигла его только сегодня.

Он так и не успел объяснить мне, почему избавился от моего участия в этом путешествии – ведь тогда у него было бы больше шансов добраться сюда. Как и его сына, этот общественный человек был всю жизнь помешен на одиночестве. Спой путь он закончил в нём – среди воспоминаний и старых чудес.

Аппий соорудил гору из веток, водрузил тело этот холмик из хвороста, а затем положил два динара на глаза отцу. Он положил у подножия несколько венков из лозы, а я нарвал цветов в поле и тоже положил их к ногам Флавия. Аппий облил тело отца вином из кувшина, не жалея ни капли, а затем, поджёг его. Он встал на колени прямо у огня, не страшась обжечься, и заслонил ладонями голову. Сквозь шипение огня, можно было услышать его хриплый плач.

Я достал кольцо, которое отдал мне готский охотник. Его дарят добрым друзьям, чтобы пожелать удачи в охоте или путешествии. Путешествие Флавия – одно из тех, в которое я отправлюсь ещё не скоро. Вместе со всеми моими друзьями за все века – он будет ждать меня там. А пока, всё, что в моих силах – это пожелать ему удачи. Я бросил кольцо прямо ему в костёр.

– Ты простил его за всё, что он с тобой сделал? – спросил я Аппий в конце.

– Думаю, раз он оказался здесь, то ему хотелось бы этого. Конечно, незачем теперь держать на него зла. Он пострадал намного больше, чем я.

– Ты собираешься умереть здесь?

– Для начала, я собрался остаться здесь жить. А что будет дальше – меня уже не волнует. Пусть мои кости останутся среди этих камней, а мясо склюют вороны – что мне с того?!

Он собрал обгорелые кости своего отца и окропил их вином. Затем, собрал пепел в урну. Кости закопали на рассвете, а урну оставили в саду.

На следующий день, я отправился дальше на север, искать свою судьбу, не думая даже возвращаться в Рим. А Аппий Примул снова остался один.

Сборка Третья

Большинство из тех, кто вышел из обоих ворот двух великих городов – уже на следующий утро кормили червей и хищных птиц. А из оставшихся в живых никто не отважился бы утверждать точно, кому принадлежит победа. Только смерть одержала верх в тот день в битве над жизнью.

Римский трибун после разгрома своих основных сил собрал несколько больших отрядов и уцелевших воинов и набрал в свои ряды тысячи новобранцев из крестьян, которых срывали с работы на полях и деревнях. Всё римское могущество, в те времена, довольно скромное, работало на войну. Как римляне победили нас? Они быстрее зализывали раны. Сколько бы людей они ни потеряли, их ряды пополнял молодняк. Они считали себя детьми войны. Вся их жизнь с давних времён была борьбой.

Казалось, после битвы римляне не отважатся выступить вперёд, рискуя всем. Но вот, под предводительством молодого трибуна, их легион шагал победным маршем, который через века прозвучит во всём мире, на север от римских стен.

Мне оставалось только верить и надеяться, что мой новый друг Касс не погиб в тот день. Но по крайне мере, он исчез. Я сбежал из этрусского войска – пусть они думают обо мне, что я погиб или попал в плен. Хоть и сравнивая себя тогда со мной сегодняшним, я был совсем младенцем – уже в те времена я понимал, что возвращаться в город, который вот-вот окажется в осаде глупо, а для меня и вовсе бесполезно.

Языку римлян, латыни, я учился у пастухов, которых мы встречали с Гелионом. Говорил на ней я неброско, но считал, что у меня будет достаточно времени для практики и я быстро её освою. Говорить на этрусском там, куда я решил отправиться, было опасно, но я верил, просто знал, что все несчастья обойдут меня стороной.

Нет, я вовсе не считаю себя предателем. Одному человеку, по крайне мере, я был предан всегда и остался таким после его смерти. И для меня важнее всего было найти виновника его гибели и сделать ему так же больно, как он сделал мне. Я ещё узнаю, кем он был и как его звали. Но одно я знал точно: если это и вправду был один жителей Вей, то ему некуда было идти, кроме Рима. А даже если он был римлянином, а не этруском – все дороги вели в один город.

На время, мне придётся забыть свой язык и происхождение, чтобы попасть туда – только после торжества справедливости я смогу успокоить свою обожжённую огнём гнева душу. И если мне это не удастся – вся жизнь будет как одно мгновение боли, бессмысленным и бесполезным. А после смерти – душа моя не сможет попасть в царство мёртвых – вечно быть ей тенью, днём прячущейся от солнца, а ночью сидящей у костра. Это старая этрусская вера: пока жив, должен выполнить все взятые на себя обязанности и отдать долги друзьям и врагам; и горе тем, кто ушел из жизни, оставив в этом мире незаконченные дела. Поэтому, последние дни перед войной – это всегда праздник прощения грехов. Воину, держащему щит за Этрурию, прощают все долги, не держат зла и ничего не ставят в вину. Отправившись на поле смерти, мне тоже прости всё; но у меня перед собой ещё оставалась невыполненная цель – отомстить. А потому, мне нельзя умереть. Да помогут мне шестнадцать небесных богов и верховный Тиний над всеми ними.

Ворота Рима не произвели на меня того впечатления, что на путников оказывает огромная арка над входом в Вейи. В отличие от этрусских городов, Рим – не похож на крепость, способную выдержать долгую осаду. Жилые дома начинались уже на подъездах к городу. Численность население Рима так быстро росла, что не все могли теперь укрыться под защитой городских стен.

Глядя на это зрелище, становится ясно, почему римляне так боятся этрусков. Если достаточно большая армия подойдёт к этим стенам – сенаторы Рима потеряют всё – и власть, и жизнь. И Рима не станет. Потому, эти латинские варвары стремятся избавиться от окружающих их опасностей как можно скорее, любыми способами. Рим – уязвим и беспомощен. Но обладает впечатляющей, невероятно сильной волей к жизни. А потому, для достижения своих целей они не станут брезговать никакими методами. Не приходилось ещё Этрурии встречать более грозного врага. И если падут Вейи, названные в честь богини, то и все остальные города, один за другим, исчезнут.

– Покупайте! Лучшее вино, самые мягкие ткани! Такого вы больше нигде не найдёте!

– Говорят, за одну ночь он может сделать десятерых девушек женщинами.

– Враки это всё. Я уже слышала.

– Обманываешь. У него дешевле. Возьму за одну драхму – и не торгуйся больше, больше не получишь.

Хоть многие слова мне до сих пор были непонятны, ясным стало одно: Рим – один из тех городов, в которых люди давно перестали править. Теперь, это город духов. Он победит любого врага – пусть в крови пройдёт не один год, но горы раздвинутся перед теми, кто изобретает новые и уважает старые средства – всё, ради победы Рима.

Да, в Риме не выжить, не имея друзей, способных подтянуть сверху или подтолкнуть снизу в момент, когда это окажется необходимым. А для человека, способного выдавить из себя лишь несколько общих фраз на простонародной латыни – найти правильных друзей не самая лёгкая из задач. Здесь мне понадобится чудо. Знаю, взрослому мужчине стоит надеяться больше на себя, чем на богов, особенно, когда действовал с их согласия. Если слишком часто обращаться к ним за помощью, они могут и вовсе забыть о том, что существовал такой герой. Но теперь, видимо, мне ничего другого не остаётся. О богиня Вей; и Тухулку, даровавший мне бессмертие, которое дало мне уцелеть в самом жару сражения – разве оставите вы меня сейчас, когда я один, без ничего, остался в кругу врагов?!

Тебе вообще никогда не стоит думать, что твои проблемы кто-нибудь решит за тебя, – позволил я перебить тебя, – почему это кто-то должен вечно вмешиваться в твои дела?! Ты сам всё начал – вот и разбирался бы со всем своими силами. Я уже жалею, что подошел к тебе в один из твоих моментов крайнего упадка сил. Но, чего и говорить, ты – был для меня тогда и правда находкой века, не сравнимого с сокровищами римских карманов.

– Я могу помочь, – было сказано тогда, – видимо, протянутая рука помощи тебе не помешает. Давай, подымайся.

Я услышал, как ты стоял на коленях и будто бы молился, умоляя о помощи. Каким же ты тогда показался мне хорошеньким.

Наверное, раз разговор зашел об этом, будет уместно представиться. Вот он я, в те далёкие времена: при весе, при одежде, при деньгах, без бородки, уже с приличным возрастом и опытом за спиной. Мне стоило вставить своё слово и напомнить о себе и раньше, но только для того, чтобы предвосхитить этот момент. До чего должен быть тесен этот мир, если два единственных в своём роде бессмертных встретились в одном месте при подобных обстоятельствах, даже не зная о том, насколько они близки, несмотря на всё, что их различает. Впрочем, что было правдой – того не исправишь. Хотя, если постараться, то и такое было бы возможным. Но это не моя забота – если правда, значит только правда обо мне и всём.

Скажу прямо: ты должен быть мне благодарен, как всем своим шестнадцати богам или кому вы там поклоняетесь. Целый день я был занят тем, что делал ничего. А выйдя на улицу, мой глаз случайно упал на тебя – милого молодого парня, всем своим видом просившего о помощи и приюте.

Приняв во внимание твой сегодняшний раз об убийстве и мести, должен сказать, что на кровавого мстителя ты тогда был похож меньше всего. Ты был бродягой – напуганным ребёнком, еле говорившем на латыни так, что любому в Риме быстро стало бы ясно его происхождения. Придя в этот в те времена, ты обрёк себя почти, что на верную гибель. Но я нашел тебя первым и спас от избиений или ещё чего похуже. Как тебя вообще пустили внутрь города?! Вечно эти стражники что-нибудь да недосмотрят.

Этот человек взял меня за руку и повёл за собой. Я пытался шагать с ним в ногу, но он слишком торопился. Мне пришлось пойти с ним – другого варианта, видимо, у меня не было. К тому же, он говорил мягко, будто сам доверился мне; хоть и по его действиям это было не заметно. Я подумал тогда: ладно, пойду с ним, а затем посмотрю, что из этого выйдет.

Эх, действительно ребёнок – а ведь сладкий-то какой. Сейчас найти таких в Риме стало труднее из-за войны. Сенаторы недавно приняли закон: каждый солдат римской армии, и призывники, и добровольцы, получают за воинскую службу жалование и жильё. Это была та ещё новинка, должен я сказать. Во все времена до тогдашних солдаты не получали за службу ни жалования, ни жилья. Война – была долгом для всех, а не ремеслом. Когда враг нападал или мы сами решались напасть – люди бросали свою работу и брались за оружие. Но теперь, появилась «регулярная армия» – одно из римских изобретений – солдаты, которые были и оставались солдатами всегда. И как это ни странно, очень многие хотели попасть в их ряды и получать деньги за войну, будто на этот свет они и пришли только ради того, чтобы убивать.

Я уже не верил, что найду подходящее пополнение для своего заведения – и вот, внезапно, я встретил тебя. Глядя на тебя, я понимал – тебе, в отличие от остальных, не хочется воевать. Всё, что тебе было нужно – это дом.

Мы вышли с рынка, но недалеко. Этот человек спросил меня, голодный ли я? Есть ли мне где переночевать? На оба вопроса в ответ я только промолчал, отводя глаза куда-то в сторону. Тогда, он спросил меня о самом важном: чего я хочу достигнуть? Что я ищу здесь? И эти вопросы от него я не мог просто так оставить без ответа.

Молчаливый оказался паренёк, но разговорить я его всё-таки сумел. Вот только больно наивным оказался он. Спросил: не знаю ли я людей, которые настолько хотели бы войны с Вейями, что готовы были бы убивать и этрусков, и римлян? Я ответил ему первой фразой, пришедшей мне в голову: каждый римлянин хочет войны. Мы – её сыновья и никогда не разучимся держать кинжал, копьё и щит. Но его вопрос почему-то напомнил мне о недавней волне убийств, прокатившихся по городу и, по словам кузнецов, совершённых этрусскими клинками. Среди нескольких пострадавших был один мой хороший знакомый. Действительно, в тёмную и неприятную историю пытается влиться этот малыш.