Сыграй на цитре

Он отступает назад, выпадая из лунного света. Тень снова вуалью закрывает его лицо, и я костенею. Что-то в нем кажется знакомым. Он молод, как и я, что должно выделять его на фоне всех этих тучных взрослых, столпившихся вокруг стола с картами. Но я его не узнаю. Не помню, чтобы видела его в шатре. Как я могла его не заметить? Может ли он быть слугой?

Он одет не так, как слуга, и эта деталь становится очевидной, когда из-за угла появляется настоящая прислуга. Позолоченный поднос, балансирующий на ее руках, звенит, когда она останавливается как вкопанная. Она таращится, и я смотрю прямо через плечо моего захватчика. Я не знаю, как мы выглядим, но, судя по румянцу на лице прислуги, я сомневаюсь, что как-то приемлемо.

Так не пойдет. Я стала Восходящим Зефиром не для того, чтобы незнакомые парни могли расплющить меня о колоннаду. Мой веер может быть и вне досягаемости, но его пах определенно нет. Мое колено уже на полпути к цели, когда к служанке возвращается голос. Он журчит, словно птичья трель.

– М-мастер Ворон, вам нужен врач?

«Мастера Ворона» внезапно одолевает приступ кашля. Он сгибается и падает – ни на кого другого, а на меня.

Меня сбрасывали с лошади. Я вляпывалась в бычье дерьмо. Меня скидывали с лошадей прямо в бычье дерьмо. Жизнь в бегах от Миазмы далеко не радужна. Но я никогда не терпела подобного унижения, как сейчас: превратиться в человеческую подушку. Мои щеки вспыхивают, и я пытаюсь оттолкнуть его от себя, но он слишком неподъемен для мешка с костями. Весь вес его тела придавливает меня, когда он хрипло произносит что-то вроде «хорошо» и «беги» служанке.

А она и рада повиноваться.

В тот момент, когда она поворачивает за угол, я высвобождаю запястье и хлестко бью его веером.

– Прошу прощения, – говорю я, когда он отшатывается, хватаясь за лицо. – Мышечные спазмы.

– Все в порядке. – Он похлопывает себя по щеке, морщится и опускает руку. – Мне тоже жаль. За то, что только что произошло. – Он показывает на свою грудь. – Спазм легких.

Он думает, что самый умный. Считает, что я не замечаю легкой усмешки в уголках его губ, исчезающей, когда он наклоняет голову и поправляет одежду.

Так вот почему я его не узнала. Без плаща и шляпы он не тот полуживой Ворон-переросток, которого я, как мне казалось, уже знаю. Во-первых, он намного моложе – ему не может быть больше моих восемнадцати – и, учитывая его проделки, намного здоровее.

– А Ми-Ми в курсе, что ты симулируешь свою болезнь? – спрашиваю я, когда он отдергивает свой воротник обратно на молочно-белую ключицу.

– Симулирую? – Его глаза невинно расширяются. – Хотел бы. Нет, все еще умираю от чахотки.

Я морщу нос. Другие могут подумать, что я ходячий стереотип стратега, с веером и все такое, но, по крайней мере, у меня не наблюдается чахотки или какой-либо другой болезни из-за переутомления.

– Ты должен быть в маске.

– Зачем? Мой кашель – мое секретное оружие. – Я начинаю осторожно отодвигаться; он блокирует путь к отступлению. – Но я пощажу тебя, если ты расскажешь мне, почему ты переметнулась на другую сторону.

– Потому что я верна империи. И всегда была.

– Даю тебе еще одну попытку. – Он делает шаг вперед и хватает меня за рукав. Его глаза сверкают, опасные. Радужки цвета оникса, но, когда лунный свет падает на них, я вижу сталь, холодную и жесткую.

Я тоже могу быть холоднее и жестче.

– Потому что я сыта по горло объедками с чужого стола. Жэнь никогда не даст мне величия, которого я заслуживаю.

Облако закрывает луну, и в коридоре темнеет.

– Давай проверим твои слова, – наконец произносит Ворон. Он отпускает мой рукав, и на какую-то немыслимую долю секунды я подумываю о том, чтобы броситься наутек. Но бежать некуда. За Вороном вражеская земля. Показать страх здесь – то же самое, что обнажить свое истинное лицо.

– Тогда испытай меня. – Я складываю руки на груди – и мое сердце чуть не выпрыгивает из груди, когда он кладет руку мне на поясницу.

– Расслабься, – говорит Ворон, и в его голосе звучит обида. – Я просто прокладываю нам путь.

– А я просто пытаюсь избежать заражения. После того, как я сожгу эти одежды, нужно принять горячую ванну.

– Если тебе от этого станет легче, врач говорит, что я не заразен.

– Пока что.

– Да. Похоже, что мое состояние ухудшается, как я заметил. Тебе повезло, что я такой оптимист.

Я подавляю желание парировать и позволяю ему вести меня по коридору. Мы проходим мимо чайных комнат и внутренних двориков. Я запоминаю все, что могу, на случай возможного побега.

Побег. Мое сердце замирает от внезапного мрачного предчувствия. Если я захочу сбежать, мне нужно держаться подальше от людей, которые могут разгадать мои планы.

Таких как Ворон.

Он первый стратег, с которым я столкнулась лицом к лицу за последнее время. Настоящий противник. Кончики моих пальцев покалывает в предвосхищении его попыток испытать меня. Затем они расслабляются. Стратег или нет, но он с Севера. Если он хоть в чем-то похож на свою леди, то может опуститься до пыток. Скольких ногтей я могу лишиться, прежде чем вместе с кровью пролью свое признание?

Успокойся и перестань додумывать. Я дотрагиваюсь до своего веера, пока Ворон продолжает вести меня мимо решетчатых дверей в неосвещенную комнату.

Сначала она кажется пустой. Затем я вижу цитру, блеск ее семи шелковых струн, туго натянутых на продолговатом корпусе, изготовленном из древесины адамового дерева. Одна цитра – нет, две. Поднятые на столики и обращенные друг к другу, как два противоположных берега, а между ними озеро деревянного пола.

Я знаю, как Ворон планирует испытать меня.

Он пересекает комнату и садится за одну из цитр.

Через секунду я делаю то же самое.

– Что-то мне подсказывает, что ты умеешь играть? – спрашивает он, закатывая свои широкие рукава.

– Не сомневайся.

– Что-то не припомню, чтобы видел твою цитру по дороге сюда.

– Она сломана. – В прошлом месяце и правда лопнула струна. Тем не менее оставить ее было упущением, от которого я стараюсь отвлечься. – Жэнь так и не починила ее.

– А, – губы Ворона трогает легкая улыбка, – неудивительно, что ты переметнулась.

Безобидная шутка. Или же нет? Я ненавижу, что не могу рассказать, и ненавижу то, как дерзко это звучит, когда я говорю:

– Вообще-то я знаю, как играть. – Так поступил бы любой уважающий себя стратег. Благодаря дуэтам на цитре заключались перемирия, укреплялись союзы, решались исходы битв. Цзихуа, стратег Династии Ло, однажды сыграл на цитре, чтобы положить конец войне. Моя собственная цитра собирала пыль задолго до того, как порвалась струна. В лагере Жэнь не так уж много людей, которые разбираются в тонкостях музыки, а играть для такого воина, как Облако или Лотос, означало бы обесценить инструмент.

Ворон, однако…

Он знает, что музыка цитры – это язык, общий для стратегов. Он думает, что моя игра раскроет то, чего не слышно в словах.

Но меня не так-то легко расшифровать. Когда он начинает с обычной фразировки, я перехожу к делу и ударяю по струнам цитры, пробегая по ним пальцами. Диссонирующие ноты взмывают ввысь, как стая загнанных фазанов, а затем резко обрываются в мертвой тишине. Моя правая рука щипками выводит быстрое стаккато, все быстрее и быстрее, пока каждая струна не начинает дрожать от звука и после. Но, прежде чем зазвучит мелодия, я обрываю ее.

Я наполняю музыку своим разочарованием. Лагерь Жэнь ограничен в ресурсах. Я выплескиваю опустошение. Лотос и Облако меня не уважают. Я вкладываю свою боль в крещендо. Мои усилия растрачены впустую, недооценены. Мелодия ускоряется. С помощью колкой и четкой, как лезвие, техники я вырезаю крылья для своих запертых в клетке эмоций. Я отрываю руки от струн и позволяю нотам взлететь.

Вот. Ворон хотел знать правду? Я воспроизвела все причины, по которым я мечтала бы быть на стороне Миазмы.