Сестричка

– Ты скажешь мне самое главное?

– Чего это? – Буркнула Кира, но по лицу было видно, что она поняла.

– Тогда и я не скажу.– Отшутилась Люля, и разговор таки не состоялся.

Иногда грустная песня или какая-то пронзительная сцена в фильме бередили спрятанное внутри, но проще было не думать: как в детстве рана или порез, зажатый руками, что бы не видно и не страшно, поэтому не так больно.

” Как же я живу так?” Иногда возникала среди дня жуткая мысль, что узнают чужие и , особенно ужасно, если свои. Люля до дурноты начинала бояться огласки. Но людям вокруг было все-равно как она живет, ” Не замужем.” Отвечала она на дежурные расспросы, но в подробности никто не вдавался. Разговоры за обедом сводились к работе, покупкам и, главное, проблемам. Чужие люди были далекими, как небесные сферы и Люля с радостью вечером бежала домой к Кире, где потерпев немного ее вечное недовольство и ворчание , можно было не быть одинокой и ненужной.

-Нет, Вы мне скажите как женщина женщине-это хорошо или нет? – Крупная, чересчур нарядная дама, не обращая внимание на серую публику в недорогом магазине, выбирала с царственной важностью и неспешностью. Ее безукоризненные волосы , упругими волнами залакированные и начесанные профессиональной рукой вступали в контраст с одутловатым нездоровым лицом с обвисшими щеками. Было видно, что в дешевый магазин она зашла случайно или по прихоти, а совсем не с целью сэкономить: из сумочки выглядывала дорогая собачка, а возле отдела скучал на лавочке ее спутник, такого же начальственного вида. “Женщина” – как это сложно, невозможно быть живым воплощением этого слова. Как мало тех, кому это удается полностью и они живут в одобрении и уважении окружающих людей, не способные чем-то разрушить этот образ. ” Почему же мне всегда было некогда и не было сил стать такой? ” думала Люля. Только постоянные заботы о семье, где они с дядей трудились рядом, как две лошади в одной упряжи, почти не разговаривая, и даже иногда совсем не осознавая присутствия рядом друг друга. Люля всю обратную дорогу из магазина пыталась думалать о произошедшем. Непривычная нагрузка утомила и довела до головной боли. Тяжелое сумеречное небо навалилось на сотни тысяч ссутулившихся спин, отработавших свой рабочий день и пригнуло их еще сильнее, не став выше.

«Что же со мной не так? Почему я к ней так привязалась? И ведь бросит меня. Как только выздоровеет, так сразу и бросит.» Думала Люля и стыдилась своих мыслей.

Плохое предчувствие не обмануло: Кира ждала дома в особенно плохом настроении. Казалось мышцы ее лица закостенели от злости. Скандал начался с приготовленной Люлей накануне еды, и обычный почти ежевечерний пинг-понг, когда упреки встречались со слабыми возражениями, и порождали еще более сильные обвинения в этот раз не остановился сам. Обычно Кира ” прокричавшись” успокаивалась и становилась снисходительной и даже добродушной. Но в этот раз ее гнев не иссякал, Люля возражала невпопад, понимая, что выглядит глупо и еще больше раздражает и без того взбешенную Киру. Смысл фраз не доходил толком до взволнованной Люли, все происходило как во сне и через какое-то время она осознала, что стоит на лестничной площадке с сумкой со своими вещами в руках.

–За что? – Тихо всхлипывала Люля, как всегда опасаясь привлечь к себе внимание. Робко постучалась, но тишина за дверью была неумолима. Люля поняла, что ей не откроют.

Проведя несколько дней в хостеле, Люля снова сняла недорогую квартиру на окраине и стала жить одна. Но жизнью это было назвать сложно. Как в полусне она ходила на работу и что-то отвечала обращавшимся к ней людям, внутри же шла лихорадочная мысленная работа – нужно было понять, как держаться дальше. Вернуться к тому, что было раньше, не получалось. Все прежнее казалось бессмысленным и безрадостным. Ночами не спалось и она постоянно ловила взглядом экран телефона.

Однажды на работе, проходя мимо окна в коридоре с изумлением увидела знакомый силуэт. Возле стены здания глядя в землю стояла и курила Кира. Она явно ждала давно. Одета была не по-погоде тепло, несмотря на довольно теплую осень-на ней был настоящий зимний пуховик и шапка. Люля замерла, опасаясь спугнуть видение с замирающим сердцем, потом как была, в белом халате пулей вылетела на улицу и сгребла Киру в объятия. Кира стояла с виноватой улыбкой, пока Люля осыпала ее лицо поцелуями и не пойми что бормотала, захлебываясь слезами. Первый вечер после примирения прошел упоительно: впервые Кира говорила с настоящей теплотой в голосе, без обычной снисходительности. Рассказывала о каких-то своих путешествиях, с неинтересными подробностями, о невероятной дешевизне и комфорте жизни за рубежом. Люля, ни разу не ездившая в отпуск, и не имея что сказать, слушала ее, как собака хозяйскую речь: главное, что можно быть рядом и смотреть на обожаемое существо. Дни покатились одинаковые. Но Люля с настоящей болью стала видеть, что Кира ослабла даже за время недолгой разлуки.

– Глупый пингвин робко прячет, тело жирное в утесах. – Прокомментировала Кира Люлины попытки застегнуть как-то с утра прошлогодние брюки. Молодая здоровая полнота пришла незаметно, молния не сходилась сантиметров на десять. Люле стало неловко до слез. Жизнь в благоустроенной городской квартире не отнимала столько сил, как раньше в сельской местности. Было особенно стеснительно перед стройной от природы Кирой, которая от болезни совсем исхудала. Казалось нехорошо и непорядочно быть пышущей здоровьем , рядом с ее угасанием. Люля пыталась сесть на диеты, но с непривычки ее одолела головная боль и стало тяжело работать. Руки потеряли былую ловкость и пациенты ойкали и ежились, когда она искала вену.

Зима пришла в каменный лес: холодная , бесснежная и неуютная. Состояние Киры ухудшалось, она угрюмо молчала и почти не ела. Люля вспоминала как собственными руками ставила уколы и промывала стомы таким больным, и стало невмоготу представлять , что и ее ненаглядное сокровище придется так же провожать к неизбежному финалу. Она впервые осознавала по-новому свою работу: незнакомые люди доверчиво несли свои болезни. Каждая больница была центром, куда стекались бесчисленные ручейки человечьей боли, и люди в белых халатах чаще всего были только свидетелями, ревностно охраняющими свой покой от чужих страданий.

Сейчас отстраниться было невозможно: Люле казалось, что если она закроет это внезапно открывшееся зрение-то это будет самым страшным предательством, которое может совершить человек. Она искала в себе слова утешения и поддержки, только для этого сначала надо было понять, что же явилось в бездне самой Кире, но та молчала и больше ни разу не плакала, и не жаловалась. Ее обыденные разговоры и спокойное поведение пугали Люлю еще больше: ощущение кошмара, бесконечно медленно разворачивающегося при свете дня не покидало.

Выстроенные отношения с коллегами начали рушиться. Внезапно высказывания Люли стали очень сильно раздражать сотрудниц, и ее тоже стало очень нервировать, что много и подробно говорят о каких-то пустяках. Становилось сложно вникать в их бесконечную трескотню и делать заинтересованный вид. Все чаще приходилось чаевничать в одиночестве и небольшие огрехи в работе, и особенно оформлении журналов стали превращаться в настоящие поводы для травли. Люля удивлялась себе, тому, как равнодушно она выслушивала гневные тирады. Только иногда ночью, при воспоминаниях о несправедливых и чрезмерных поношениях-поднималась глухая волна гнева. Но она не осмеливалась вставать из постели и беспокоить сон Киры. Бережно обнимала и слушала тихое дыхание.

– Убирайся немедленно! – Прямо в лицо выкрикнула Кира . Поджав губы и вытаращив глаза, она стала теснить Люлю с кухни и колотить ее беспорядочно своими худыми жилистыми руками. Овощи и доска повалились на пол разноцветным натюрмортом. Кира отклонилась назад и налетела особенно сильно и Люля выставила руки вперед. И опустив взгляд увидела, что правая все еще сжимает рукоятку ножа, а лезвие глубоко погрузилось в живот Киры. На полу стремительно растекалась темная лужа крови, и по ее размеру было понятно, что Киру уже не спасти. Ослабевшее от болезни тело рухнуло как подкошенное, и из побледневших губ не раздалось даже шепота.

И все замерло. Через несколько секунд Люля поняла, что страшный звук, от которого, казалось, содрогались стены-это ее собственный голос. Воздух в легких кончился, но внутри крик никак не останавливался. Она опустилась на колени рядом и непослушными руками попыталась остановить кровь или нащупать пульс. Потом стала действовать более решительно, но было понятно, что все тщетно. Она легла рядом и прижалась к, еще теплому телу, но теперь, когда Кира была мертва, это не приносило успокоения как прежде. Казалось в груди медленно взрывается граната и осколки разрывают бесконечно медленно и мучительно, то самое живое и очень уязвимое, что люди ощущают внутри себя в минуты волнения, как вместилище своего я.

– Это все-равно нельзя вытерпеть. – Люля вскочила , и распахнула окно. Холодный ветер рванул в душную квартиру. Снежинки стали стремительно таять на раскаленном лице и груди. Одним прыжком она запрыгнула на подоконник и посмотрела вниз, в надежде, что страх ее остановит.

Говорят в последний момент перед взором каждого проносится вся жизнь. Это не так. Обязательно вспомнится что-то совсем незначительное и давным-давно забытое. Тот момент, когда ничего не происходило и человек был самим собой, потому что ничего не делал, и особенно остро чувствовал весь мир вокруг себя. Люле вспомнилось, как ее , еще дошкольницей, дядя брал ее с собой на луг за сеном , к берегу реки. И уставший от косьбы он сидел на берегу и молча смотрел на воду перед собой , а Люля копалась рядом в песке в поисках ракушек. Вдруг неподалеку в кустах раздались чьи-то нетрезвые голоса, и визгливый смех, и дядя сразу собрался

и очень строго сказал

– Не уходи от меня.

Перед глазами стояли грустные голубые глаза дяди. Вспомнилось как он тихо бормоча перетаскивает по дому беспомощного брата.

Люля смахнула слезы и шагнула из окна , молча, сильно стиснув зубы.