Мистер Невыносимость

Я небрежно вывалила содержимое сумки на стол. Так вот и начался наш первый урок.

Надо отметить, что, когда он перешёл к объяснениям непонятного мне материала, всё пошло довольно неплохо. Оказалось, он умел терпеливо растолковывать одно и то же по нескольку раз, при этом находя разный подход к одной и той же задаче, если до меня не доходил смысл. Но, к сожалению, хотя бы раз за занятие он обязательно напоминал мне о том, какая я бестолковая и тупая. Через недели две я с трудом смирилась со своим жалким положением раба науки и научилась пропускать его едкие комментарии в сторону моих умственных способностей мимо ушей.

Конечно, я была тугодумом и у меня не было способностей к учёбе, как у сестры, но я этот недостаток компенсировала своим прилежанием и упорством. Я даже ночами стала сидеть за уроками, когда приблизилось время промежуточных экзаменов. Ради того, чтобы порадовать сестру, я была готова на всё! Она была моей лучшей мотивацией.

Так прошло три месяца, и в итоге я успешно закончила полугодие. Самое сложное ещё ожидало меня впереди, но и только хорошие и отличные оценки в табеле были для меня огромным достижением.

На рождественские каникулы я могла наконец-то позволить себе хоть немного расслабиться. Правда, приложенные титанические усилия конкретно сказались на моём внешнем виде. Я и так была не красавица, но как-то утром, стоя перед зеркалом в ванной, я поняла, что выгляжу страшнее, чем Баба-яга. И это в свои восемнадцать! Моя худоба превратила меня в ходячий скелет. Щёки впали, а и без того бледная кожа стала почти прозрачной. Девушку во мне выдавало, пожалуй, лишь то, что у меня были длинные каштановые волосы. И те поблекли и посеклись.

Оглядев себя с ног до головы, я издала длинный печальный вздох. Ужасно, и тем не менее мой явный успех в учёбе перевешивал всё. Собственно, мне всегда было плевать на внешность, хотя мои сверстницы экстремально заботились о ней. Наверное, поэтому у всех были парни, а у меня нет. А мне они и не были нужны, у меня просто не было ни времени, ни желания на пустую романтику.

За три месяца поменялись не только мои оценки и внешний вид, но и мои отношения с господином Гроссмайером. Мы кое-как научились общаться, почти как нормальные люди. Хотя от сарказма и издёвок в мою сторону избавиться у него так и не получилось. Но я тоже была молодец и так же, как и раньше, выводила его из себя своей, как он выражался, шумной, бездарной и ограниченной личностью. Тем не менее это не мешало ему пользоваться моей добротой без угрызений совести.

Как-то раз я прибрала его квартиру в качестве благодарности за оказываемую им помощь с уроками, и с тех пор я почему-то регулярно стала убирать его «аэродром», а ещё готовить для него и стирать его вещи. Сама не знаю, почему это продолжалось и дальше. Может, в глубине души я немного сочувствовала ему.

Отчасти я была мягкосердечной дурой, раз жалела дьявола во плоти. Но поделать с этим неожиданным чувством в сторону моего злейшего врага ничего не могла.

Усталый и хмурый вид господина Гроссмайера был следствием не только его отвратительного характера и того, что он любил выпить, но и массой работы и ответственности, что сыпались на него, словно град с неба, как на владельца крупных фирм. Но, несмотря на всё это, он находил время давать мне уроки.

Телефон в его доме без перерыва трезвонил, отчего он выдёргивал его из розетки, когда я приходила заниматься. Сотовый он также прятал подальше, чтобы он нам не мешал.

Господин Гроссмайер был очень строгим и требовательным учителем. При всём этом он с лёгкостью выявлял пробелы в моих знаниях и восполнял их. Я стала намного терпеливее к нему относиться, потому что не хотела добавлять ему забот, когда его жизнь и без меня была не сахар.

Может, это странно звучало, но у меня к нему выработалось некое чувство солидарности. Я тоже много работала, чтобы добиться хороших оценок, и могла себе представить, как нужно было выкладываться ему, чтобы его фирмы приносили солидные доходы. Желание досаждать ему незаметно ушло само собой и в один прекрасный момент заменилось стремлением завоевать его признание.

Я очень торопилась показать ему свои оценки за полугодие, но, когда поймала себя на этой мысли, страшно разозлилась на свою дурость. Похвалившись врагу своими успехами, которыми я, по большей части, была обязана ему, я бы преподнесла ему свою слабость на блюдечке с серебряной каёмочкой. В итоге я специально тянула с этим, и, лишь когда он однажды зашёл к нам в гости и сам поинтересовался моими оценками, я с надменным видом помахала своим табелем у него перед носом, на что он ответил, что мне не стоит слишком задирать нос. Абитур[1 - Выпускной экзамен в Германии, который пишется по окончании гимназии. Выглядит наподобие ЕГЭ. После успешной сдачи, не проходя вступительные экзамены, можно учиться в институте или университете. Институт и университет в Германии разные понятия. Институты дают образование в технических направлениях. Университеты специализируются в основном на научной деятельности, а также выпускают адвокатов, врачей, учителей и переводчиков. Институты делают больший акцент на практику, университеты на теорию.] я ещё не написала, поэтому впереди лежал непочатый край работы, а я по-прежнему не переставала быть бестолковой мелкой бездарностью, и мне, скорее всего, всю жизнь придётся из кожи вон лезть, чтобы быть успешной. И тем не менее, глядя в мой аттестат, он улыбнулся.

Впервые за всё время я увидела его чистосердечную улыбку, причиной которой была я, а моё сердце ёкнуло при его виде, и это мне не понравилось.

Так прошло Рождество. На следующий день сестра сплавила меня господину Гроссмайеру на оставшуюся неделю каникул до самого Нового года. Они с Петером спланировали романтическое путешествие. Карина не хотела оставлять меня одну дома без присмотра. Такая глупость! Я уже была совершеннолетней и прекрасно могла о себе позаботиться. Это, скорее, господин Гроссмайер был тем, кому нужна была нянька. Не знаю, как он до моего появления с голоду не умер или не утонул в горе мусора.

Как-то раз я у него спросила, почему он до сих пор не нанял домработницу, ведь финансы ему это явно позволяли, на что он мне ответил, что не любит, когда кто-то посторонний копается в его вещах. На меня это не распространялось. Похоже, став его ученицей, я получила ранг выше одноклеточного организма, которому было дозволено убирать за ним мусор. Меня такой рост в его глазах, как можно догадаться, мало радовал.

В любом случае мне было велено пожить у него, пока Карина с Петером не вернутся обратно домой. С одной стороны, это было даже неплохо. По крайней мере, мне не нужно было таскаться на другой конец города, чтобы помочь ему с делами по дому, но, с другой стороны, мне хотелось выть волком из-за этого. То, что господин Гроссмайер не даст мне позависать с моей лучшей подругой Аннетой и устроить пьяную вечеринку, где я буду слушать её рассказы о том, какие мужики все козлы, которые я, кстати, безумно обожала, так как это сразу отбивало у меня иногда просыпающуюся потребность в романтике, – я была уверена. Снисхождения и понимания мне ждать от него не приходилось. Ко всему прочему, он большую часть времени пребывал в отвратительном настроении, а когда он был такой, с абсурдными просьбами, как вроде пригласить к себе подругу или самой пойти к ней в гости, к нему было лучше не лезть.

Кстати, он выдал мне ключ от своих хором, и я могла входить в его квартиру без предупреждения. Как-то так вышло, сама не знаю как. Он просто в один прекрасный день всунул мне его в руку, когда я в очередной раз орала, что простояла под дверью полчаса, пока он наконец откроет. Но, к счастью, руки господин Гроссмайер на меня больше не распускал, даже когда я не сдерживалась и начинала громко возмущаться. Тот случай нашей первой встречи у него дома я тщательно запихнула в самый отдалённый угол моей памяти, как будто этого никогда не было. А что мне оставалось?! Я не знала, как ещё справиться с унижением и при этом нормально с ним общаться, ведь он был мой репетитор и мы виделись как минимум три раза в неделю.

В день моего переезда на улице повалил снег. Даже в декабре у нас в Берлине такие сильные снегопады случались крайне редко. Я еле добралась до места с опозданием в два часа. Было дикое желание вернуться обратно домой и насладится свободой, отмазавшись тем, что общественный транспорт в такую погоду не ходит. Правда, зная характер мистера Невыносимость, у меня потом могли возникнуть большие проблемы. Он терпеть не мог, когда что-то выбивалось из его тщательно намеченного плана. А значит, я должна была в лепёшку разбиться, чтобы всё было так, как он того хочет. На работе наверняка все его считали тираном. Не думаю, что он только ко мне был придирчив и требователен.

Господин Гроссмайер вёл деловую беседу по телефону, когда я, стряхивая с себя снег, зашла в квартиру. Он тут же прервал звонок.

– Тебя где носило? – пробубнил он недовольным тоном.

– Выгляни в окно, снега намело по колено, транспорт ходит с опозданиями, везде пробки, да ещё и праздник, чего ты ожидал? – просто ответила я, кидая дорожную сумку с вещами у входа, снимая куртку и ботинки и проходя в открытую кухню, чтобы заварить чай.

– Карина с Петером добрались до места? – спросил он, нахмурившись.

– Ага, она звонила, сказала, что всё хорошо.

Я забросила себе конфетку в рот и, налив кипятка в заварочный чайник, рухнула в кресло напротив дивана, вытаскивая какую-то рукопись у себя из-под попы, подбирая под себя ноги и устраиваясь поудобней. Ради любопытства я пролистала несколько страниц. Это оказались наброски какой-то статейки.

– Что это за бред? – спросила я, пережёвывая ириску. Он недовольно выхватил бумаги у меня из рук.

– Не лезь в мою работу, лучше иди займись своими делами.

– Какими? У меня каникулы, ты забыл?! Неплохо было бы организовать что-нибудь интересное, иначе я со скуки помру.

Ах да, совсем не упомянула о том, что через некоторое время мы перешли на «ты». То есть я его стала называть на «ты». Он-то никогда не удостаивал меня чести вежливого обращения к моей персоне.

Наверное, если бы мне раньше сказали, что я буду так запросто с ним общаться, да ещё поселюсь на неделю у него в доме, то рассмеялась бы тому человеку в лицо. А теперь это было, как будто так и должно было быть. Наверное, я просто смирилась с существованием в этом мире мистера Невыносимость. Таким образом, господин Гроссмайер превратился в Лоурена.

– У меня нет времени развлекать тебя, – фыркнул он раздражённо.

– Да брось ты! Рождество же! Расслабься хоть на день! Я же не прошу тебя всё время проводить со мной!

Он бросил на меня какой-то странный взгляд, который я не смогла истолковать.

– И какие у тебя есть идеи, несносная девчонка?

– Мы можем, к примеру, сходить в кино. Сейчас как раз идёт куча интересных фильмов, – предложила я, игнорируя его язвительный тон.

Он поднял многозначительно бровь.

– Ты хочешь пойти со мной в кино? – уточнил он с усмешкой, подчёркивая каждое слово.

Он был прав. Я ляпнула странность. Нужно было ретироваться.

– Не то чтобы я хотела, просто ты тут сгинешь, если я тебя не вытащу на воздух. Рассматривай это как одолжение.

– Вот спасибо. Обойдусь.

Он выглядел как будто разочарованным моим ответом. А может, мне просто показалось.

– Ты уже ужинал? Если нет, может, мне заказать еду из ресторана? Если я сейчас начну готовить, придётся долго ждать, – я увела тему в сторону. Мне не хотелось ему признаваться, что я на самом деле была бы не прочь выйти с ним куда-нибудь, даже если мы друг друга терпеть не могли. Но выслушивать его ехидства по этому поводу мне больше не хотелось.

– Позже, сейчас нет времени, – ответил он коротко, снова схватив трубку звонящего телефона и удаляясь для работы в свой кабинет.

Конец счастливым рождественским каникулам. «Да здравствует скука!» – заключила я со вздохом.

Поднявшись с кресла, я понуро побрела на кухню готовить ужин и, пока готовила, болтала с Аннетой по телефону. С трудом верилось, что Лоурен выползет в ближайшие часы из своего кабинета, а значит, тратить деньги на заказную еду не имело смысла.

Его кабинет был как бермудский треугольник. Если он туда попадал, то мог торчать там несколько дней подряд безвылазно. Бывало, он даже не разрешал туда заходить, и мне приходилось оставлять еду под дверью.

И в этот раз я не ошиблась в своих предположениях. Пробило девять вечера, еда была готова, ей пропахла вся квартира, но он так и не вышел.

Постучав в дверь кабинета, я напомнила, что ужин готов, но он никак не отреагировал, и я поела одна. Странное это было чувство – есть в одиночестве. Я к этому не привыкла. Мы с сестрой дома всегда кушали вместе – завтракали и ужинали. На учёбе было не в счёт. Но и там я не ела одна, а в столовой с Аннетой.

За окном стемнело, и снег повалил ещё сильнее. Было жутко тихо. Этот элитный дом напоминал гробницу. Никаких звуков даже с улицы. Окна были герметичные, и открывать их не было надобности, так как помещение было климатизировано. Меня обуяло страшное желание слинять отсюда. Эти стены на меня давили.