Панельки

Она наклоняется в тот момент, когда гремит завершающий выстрел пистолета. Пятно света разрастается, словно состоит из воды – кругами, лучик-камешек, брошенный в озеро. Тяжесть золотых волн раскачивает накренившуюся люстру, и она начинает шататься.

Я толкаю Женю в плечо. Не реагирует. Зато в глазах блестят желтый, оранжевый, медный.

Все взгляды устремлены на сцену, а я пытаюсь запомнить, какое оно – золото. Оно тяжелое, блестящее и угрожающее. Вокруг лишь темнота и практически упавшая люстра. Люди, сидящие прямо под ней, даже не успеют убежать: они начнут толкаться, суетиться и в итоге так и не сдвинутся со своих мест.

«Он болен чем-то, этот человек, весь болен, с ног до головы.»

Ноги и руки ватные, а я смотрю на эту люстру так же, как люди смотрят на актеров. Актеров, кстати, уже нет: их тоже поглотила тьма. Череп скрипит, как моя старая деревянная дверь дома, я чувствую свет, который льется прямо сейчас у меня из головы и теряется в волосах. Слышал, что есть отдельная техника в Японии: склеивание посуды золотым клеем. Никогда не видел, как это красиво, но сейчас я понимаю.

Я разбитая золотая тарелка. И сейчас я вновь разобьюсь вместе с другими людьми.

Сны мои становятся все тяжелее.

Город

Я пообещал себе когда-то давно: я перестану теряться. В плане, с координацией у меня все замечательно, я понимаю, когда должен гореть красный, а когда зеленый, я хожу по навигатору в телефоне, а при разговоре с человеком я вполне ловко нахожу нужные слова. Я хотел перестать теряться после своего последнего посещения Города М. Нехорошо получилось: люстра не упала, а я осознал, что что-то со мной не так.

Помимо излишней вычурности мыслей и непонятного дальтонизма.

У меня появились друзья: сейчас я это понимаю. Интересная, однако, штука: мы начали общаться, убегая от реальности. И как-то не срослось у меня с этим побегом, ведь когда я пытаюсь спрятаться от какого-то цвета или проблемы в своей жизни, я все равно натыкаюсь на них же, только в другом обличье.

Я так-то нормальный человек, клянусь самому себе, но порой что-то случается, и меня накрывает волна какого-то бреда. Из-за этого я и начал вести этот дневник, чтобы просто не забывать, во что могу скатиться. Это так забавно потом перечитывать! Искренний восторг! Возможно, я эгоист и выдумщик, но я так люблю свою жизнь.

Отчаяние.

Я не помню название города, где я сейчас нахожусь. Я не то, что бы потерялся: дорогу помню точно. Вот поворачиваю с Каштановой направо, захожу во двор. Деревья переливаются своими серыми листочками. Они прячут окна дружелюбных вечерних домов: белый свет с кухонь проливается на эти маленькие бумажки. Деревья всегда похожи на большие объемные аппликации.

Асфальт под ногами весь в дырках: его уже давно не чинили и вряд ли будут. Мне приходится прыгать, чтобы не попасть в лужу и не перемочить всю одежду. А еще кеды дырявые, совсем неприятно.

Слева во дворе, окруженная кустами, большая детская площадка. Мальчики дерутся двумя палками, а потом резко прекращают свою борьбу и начинают другую: словесную. Чья палка круче? Признаюсь, я вообще не должен в этом участвовать, но посох мальчика справа явно выигрывает у дубинки левого. Я голосовать-то не буду, еще подумают обо мне что-то не то, но палки действительно серьезные.

Вот бы такую же.

Мне надо дойти до четырнадцатого подъезда, где меня уже ждут друзья и кот. Большой и наглый кот, говорят, рыжий. Рыжий я в своей жизни видел только один раз: когда шел в первый класс, все деревья воспылали своими листьями, они передали этот огонь и моей первой классной руководительнице. До сих пор помню, как я единственный раз увидел настоящую рыжину ее кудрявых волос.

Скоро осень, и листья, возможно, снова окрасятся. Из самого неприятного серого оттенка, как от простого карандаша, они станут насыщенным серым. А со временем и вовсе черным. Честно, скучаю по черному, потому что последнее время все вокруг слишком светлое, и у меня глаза уже устают. Даже панельки посветлели почему-то.

Они ютятся, пытаясь согреться, хотя на улице и так довольно тепло. Тепло на цвет мягко-серое, оно бледное, и, если я правильно помню, – такой выглядит ртуть для обычных людей. Дома стоят кучкой и следят, чтобы эти дети с палками не убежали на дорогу – их окна-глаза безотрывно смотрят на мальчишек. Я подхожу ближе к нужной двери – опять забыл номер квартиры. Я вечно путаю эти номера: то восемь, то восемнадцать, то двенадцать, то двадцать. Они все почему-то похожи.

Наугад?

Восемнадцатая оказывается верной.

В подъезде пахнет сыростью и прохладой. Между вторым и третьим этажом стоит одинокий горшок с печальным цветком: его широкие листья опускаются от тяжести пыли и жары. Все еще выглядит живым: оттенок серого, прямо как у листьев на улице. Он тоскует.

Между третьим и четвертым на подоконники лежат книги. Старые, советские и, я уверен, вонючие. Мама почему-то всегда восхищается такой древностью, а меня воротит от волнистых страниц, затхлого запаха и потрепанной обложки. Все так неаккуратно. Вроде как это классика, но я трогать не собираюсь. Не мое.

Меня приветствует Кот. Его так и зовут Кот, никто не собирался даже придумывать ему имя. И если так подумать, он не похож на кого-то, кому оно нужно. Просто толстый довольный и с абсолютно тупыми глазами. Стоит мне зайти, так он сразу обвивает мою ногу своим тонким хвостом, а потом сразу же ретируется.

– Идиот.

Я тихо прохожу в зал, где уже все собрались. Они меня не приветствуют – так уж повелось. Ростислав сидит за картонной ширмой и болтает с Кириллом – только я захожу, они ко мне поворачиваются. Миша где-то на кухне: я слышу шум венчика о металлическую тарелку.

У Ростика передние прядки снова совсем белые, значит только недавно высветлил. На столе разбросаны какие-то бумаги, карты, кубы. Этот вечный беспорядок стал таким привычным и приобрел статус нормы.

– Я детей встретил во дворе. У них были крутые палки.

– Все равно не круче моей, – Киря достает из-под стола свою свернутую в петлю корягу. Как он всегда достает ее из ниоткуда, где бы он не был, я понятия не имею. Но он обожает старые палки и красивые камни.

Они опять начинают что-то обсуждать с Ростиком, а я утыкаюсь в телефон – пытаюсь напомнить себе, что сегодня будет. Мне намного легче просто свернуться в неудобную позу на диване и просто послушать остальных. Когда не уверен даже в том, что видишь, легче слушать и не показывать эмоции. Они все равно внутри по каким-то своим принципам работают.

Ростик тоже тревожится, но начинает.

– Итак, в прошлый раз вы остановились недалеко от входа в подземелье. Что вы делаете дальше?

Ширма с нарисованными деревьями и драконом начинает увеличиваться. Мне стоит только взглянуть в свои заметки, чтобы уже через секунду пропасть где-то. Мы все еще сидим на этом наэлектризованном диване – я вижу раскладной деревянный стол, вижу всех остальных, – Миша вернулся с кухни. Вижу карту, но мир вокруг пропал.

И только голос Ростика в голове.

– Вы медленно спускаетесь вниз по лестнице. Каждая ступенька скрипит от легкого шага. Вы идете скрытно, стараясь не привлечь излишнего внимания. Если вы не зажигаете факелы, то тьма постепенно начинает поглощать вас. Она захватывает ваши золотые украшения и яркие артефакты: солнечный свет не попадает в это место. Снизу издалека доносится страшный вой.

В ширме появляется темная дверь – мы заходим по очереди. Маленькие-маленькие, проскальзываем за картонный порог. Голос Ростислава ведет нас откуда-то сверху. Его самого не видно, но я знаю, что где-то сияют эти белые пряди.

Черный стал совершенно новым для меня цветом.

Ночь взялась из ниоткуда – она пришла густым туманом. Темнота ощущаема физически – я оглядываюсь назад и понимаю, что и дверь растворилась. Она сгорела и рассыпалась – последний кусочек прилетает ко мне в руку, я его сжимаю, и он превращается в пыль. Такую же ночную пыль.

– Все, что вы можете видеть – золотая корона в углу. Вы подходите ближе и слышите, как голоса предыдущих победителей шепчут вам свои имена – вы все знаете эти имена, они начертаны на ваших магических артефактах. Вы должны решить, кто сейчас наденет эту корону

Мы переглядываемся, и я вижу, как Миша достает сверкающий шестигранный куб из кармана.

– Рубин переливается, он велит вам сделать выбор.

Миша кидает куб, и он падает в никуда. Катится дальше по невидимой лестнице вниз, прямо к короне. Тройка и пятерка мои. Тройка и пятерка.

Куб мигает из ниоткуда появившимся светом – он освещает нематериальное помещение фонариком изнутри. Я вижу отблеск синего. Перелив желтого. Корона действительно становится золотой на секунду. Чернота настолько жадная, что она съедает мои редкие цвета меньше, чем за мгновение.

На кубе тройка.

Миша и Киря подходят ко мне совсем близко – они берут меня под руки и ведут прямо к короне. Ноги слушаются едва ли, я почему-то так сильно устал, хотя все это время в реальности я просто сидел. Каждый раз, когда мы играем, это походит на настоящее приключение: мы прячемся в темноте за ширмой и боремся с чем-то, чего нет в обычном мире.

А теперь я выиграл корону.

На мне другая одежда – я скидываю черный тяжелый капюшон с головы и откидываю полы плаща в стороны. Плетеные рукава и спрятанные за поясом ножи – это абсолютно точно костюм какого-то вора из иного измерения, а не на моя привычные футболка и джинсы. В реальности, кстати, мне одеваться сложно, потому что я совершенно не понимаю, как все сочетается.

Ростислав появляется из ниоткуда, и он прекращает свой монолог, чтобы надеть корону мне на голову.

– Считай это обрядом посвящения в следующего мастера. Давно пора. И ты тоже откроешь дверь в ширме для нас.