Непринятый да Непринявший

В постельной её с сёстрами было просторней и светлее по сравнению с другими горницами в тереме. Зимой, в морозны дни даже хладно становилось. Печи хоть и жарили, но в Свароге дни снежные бывали круты да суровы, благо, что нечасто. Но сейчас-то весна в небе. Даже окна приоткрыты.

Феня вновь ушла учиться. Ранняя птаха она. Миролюбе б таку прыть и умок, как у сестры. Да не могла себя заставить столько читать и слушать мудрых. Была на год она младше Миролюбы, да взрослей. Часто Феня с сёстрами делилась новыми познаниями, те же с завистью боролись. Порою даже часть запомнить они не могли из речей сестры. У главы их рода – брата Пересвета – Феня любимицей была. Сколь мог, он проводил с ней время. Та ж с его детьми и женкой помогала часто, хоть и мало их любила. Миролюба не могла этого понять.

– Есть какая вещь, сестра, как почтение и благодарность. – Феня отвечала ей. С гордостью перс подымала и грозила им: – Ни для кого из вас столько брат не делает, сколи для меня. И не потому что он меньше любит вас, а потому что видит то, что я могу, и то питает.

В её речах звучал голос Пересвета. Не её эти слова, а явно вбитые ей в разум. И это утешало. Сварожечий владыка – братик Ярослав – в отличие от Пересвета, неприкрыто любил девок Чуровского рода. Баловал, как и отец когда-то тешил их. Пересвет не был таким. Много из сестер он беседовал лишь с Феней. От остальных был вдалеке. Но из слов всё той же Фени ничего не укрывалась от взора Пересвета. Всемогущий брат следил за всем и даже за самим Владыкой.

Но сегодня грустные раздумья Миролюба сбросила. В её яви вскоре произойдёт прекрасное. Покраснев, она запищала радостно и подскочила к сундуку с платьями своими.

– Иди умой лицо вначале. Что ты мечешься опять? – услыхала Миролюба, глас Ясинки. Хитро сощурила глаза вошедшая в двери сестра и скрестила на груди руки: – Авось плывущий к нам князёк будет с свиным рылом.

– Завидуй, Ясенька. Завидуй. – сестре Миролюба показала язычок. – Ведь сама всё знаешь. Не князёк, а отингир[33 - Отингиры – богатые и знатные люди. Сыновья или братья конунгов и ярлов, не входившие в правящую элиту.]. И он, как мне сказали, нравится многим девицам! Чернобровым его кличут. Был в бою, мир повидал. Я женою ему буду.

Ясеня губы сузила и к окну отвернулась. Видно, как сама сестрица раскраснелась за напускную строгостью.

Одевшись, Миролюба быстро подошла к зерцалу, гребень ухватила и принялась космы чесать, кинув те через плечо:

– Утешься, милая. И ты счастье своё сыщешь.

– Камус, видела, подрался? – перевела внезапно Ясеня разговор.

Воздушность Миролюбы мигом тяжестью поникла.

– Я всегда его боялась. Когда проходит рядом, мне кажется, что он сейчас меня ударит.

– Да с чего бы? – удивилась в ответ Ясенка. – Греза говорила, он ни разу не поднял руку на неё.

– Я не верю ей. Она его уж слишком любит, или же боится. Видела, как он её за руку схватил? Она же отмахнулась просто… а он так её…

– Но не побил же. Чего ты суетишься? – Ясенька запнулась и заметила с улыбкой: – Помнишь, как она-то припустила, когда к ней стражник подбежал – сообщил о драке?

– «Да что ж такое?» – вякнула и припустила к крепости. – Миролюба прыснула. – Да, то потешно было. Особенно лицо её.

– А кто это подрался с ним? Я не представляю, кто б на то осмелился?

– Я тоже не скумекаю. – призналась Миролюба. – Да коли разбирать, с кем дерётся Камус, если верить Грезе, дня мало одного. Он не человек.

– А вдруг и твой красавец не лучше будет? Камус тоже ведь нравится многим девицам и мир-то повидал, и в боях-то был… – вставила Ясенька и с испугом осеклась. – Ой, извини, родная.

В груди защемило у Миролюбы сильно. Видно, выдала себя, потому как Ясенька тут же всполошилась. Пытаясь успокоить Миролюбу, сестра делала лишь хуже. Пришлось притвориться, чтоб Ясенька утешалась.

Заутрок[34 - Заутрок – завтрак.] прошёл с сёстрами в лучах от солнца, что проникали в горницу. Окна отворили. Но из-за того, что Аделя с Надей были с ними, любое утро – как в тени. Опечалились сестрицы Чуровского рода. Все молчали, и кто бы ни пытался разговор начать, их Аделя обрывала. Спорить со старшей из сестёр опасно. Особенно сейчас.

Надя зрела в пустоту – будто не жива.

Миролюба ощущала всю тяжесть, что витала над вдовицами. Она уже и позабыла, что это за ноша. Пять годов назад на них рушились несчастья одно за другим. Батюшка погиб так резко. Никто не ожидал. Каким же он был бодрым! Таким добрым был. Его гибель потрясла не только Чуровых. Как скверно. Слёзы прожгли вдруг очи Миролюбы. Она сбросила из дум образ батюшки, но вдруг в памяти возник лежащий Пересвет. Как страшно в муках умирал от своей ужасной хвори. Как же было страшно и больно нестерпимо. Какое счастье, что он жив, только вот их Игорь… Не успел род даже порадоваться за Пересвета. Миролюба проглотила душащий её ком. Как же семья страдала. Что же с ним стряслось? Никто так и не смог с ясностью ответить. Игоря не хоронили. Пропал с супругой он бесследно.

Как ушли Аделя с Надей, дышать легче стало. Обменявшись фразами, княжны разбрелись каждая по делу. В эти ясные деньки братья позволяли не слишком много заниматься и даже гулять. Кто-то из княжон пошел с чадами играться. Миролюба ж села безмолвно на скамью крыльца.

Кто же этот отингир, что едет к Миролюбе? В голове всплывали разговоры о нём братьев. Славный воин Матс, младший брат владыки Рамодана, что когда-то поддержал род Чуров в Асгароте. «Девки его любят, говорят, – Миролюбе добавлял покойный Огнедар. – Тебе, княжна, понравится. Молод, справедлив и храбр». Но Камус ведь такой же, по чьим-то словам! Миролюба содрогнулась и вздохнула напряжённо.

– Что-то случилось? – услыхала она грубый голос. Перед ней предстал дружинник с редкой, короткой бородой и потрёпанным лицом. Миролюба даже не сразу ответ разыскала. Нечасто к ней из воинов кто-то обращается. Она глаза неловко опустила:

– Я побыть одна хотела.

Дружинник на мгновенье задержался, но после отвернулся, чтоб уйти.

– А зачем вы подошли? – княжна вопросила. – Я выгляжу тревожно?

– Да.

Тоска Миролюбы стала тихо отступать. Грустить иногда надо. Но отчего сейчас-то, да на глазах у всех? Княжна встала, отвернулась и яростно потёрла своё лицо ладонями. После снова глянула на ратника.

– А так?

– Тебя обидел кто-то? – дружинник произнёс.

Вновь Миролюба загрустила и села на скамью обратно. Задумалась. А кто обидел? Камус ведь не обижал.

– Знаете, сейчас столько на нас навалилось. Но я не хочу грустить. Меня должны замуж отдать. Но только страшно, вдруг всё будет не так, как грежу я.

Дружинник, лоб наморщив и выпучив глаза, опустил взор в землю и спросил:

– О чём ты грезишь?

– Ой, – глаза Миролюбы осветились. – Я хочу, чтоб он был прекрасный и сердечный, отважный, умный и могучий, достойный, но только чтоб мне предан был он. Чтоб братьев он… – княжна запнулась, открыв рот. Ратник подсказал:

– Потряс.

– Правда! – княжна запылала. – Как же я того хочу.

Дружинник рот скривил и тупо закивал.

– А вы кто? – Миролюба оглядела наконец дружинника. – Я вас не помню.

– Я недавно… – воин от земли взор не отрывал.

– А имя ваше?

– Д-Добрыня.

– Тот, что добро несёт. – Миролюба улыбнулась. – Я сына так назвать хочу. Оно моё любимое, но коли мой супруг, конечно…

– Ты меня не помнишь? – сбил её воин внезапно.

Миролюба стихла, глядя на него, так же не отрывающего взора от земли. Она смотрела и молчала долго удивлённо. Да, в памяти её никак не проявлялся этот человек.

– А скажите мне, прошу… Я вас не узнаю. – робко княжна произнесла, кулачок к губам прижав.