Луиза де ла Порт (Фаворитка Людовика XIII)

Сируа и ла Шене стали снова вслушиваться, но никакого шума уже не было. Через несколько минут молодой слуга с палкой в левой руке возвратился к ним, махая правой рукой, измазанной кровью.

– Ну что, Жак! – спросил его господин. – Что такое случилось? Говори… говори вполголоса!

И Жак, понизив голос, стал рассказывать: позади кустарника увидел человека, который на четвереньках карабкался на холм, без сомнения, чтобы быть ближе к ним; заметив его, Жака, он опрометью бросился вниз с холма и пустился бежать; он, Жак, ловко пустил ему палкой в ноги и наконец, дав ему несколько тумаков, так как тот ужасно кричал, счел благоразумным заткнуть ему одной рукой рот, в то время как другой искал свою палку, которой ударил этого человека по ногам.

– Но в это самое время, – прибавил Жак все тем же тихим голосом, – этот каналья укусил меня!..

– У него, видно, хороши зубы, – засмеялся Сируа.

– Да, ничего! – Слуга сорвал пучок травы и приложил к руке, чтобы унять лившуюся кровь. – Зубы острые, черт его возьми!

– И ты его убил! – воскликнул с некоторым волнением ла Шене.

– Да еще как! – отвечал Жан с видом совершенного спокойствия.

– И хорошо сделал, мой любезный! – Сируа похлопал Жана по плечу. – Ты в точности исполняешь данные тебе приказания… молодец! Эх, вам-то что до этого, синьор Плутон? Разве лучше было бы, если бы кто-нибудь нас подслушал?

– А то, – возразил ла Шене, продолжая обнаруживать беспокойство и устремив вопросительный взгляд на своего слугу, – что сегодня назначена исповедь прислуг замка, и я боюсь, чтобы…

– Э, полноте, – махнул рукой Сируа, – Жан забудет об этом проступке… и скажет о нем на общей исповеди. Зачем ему говорить об этом теперь – на малой исповеди? Нет никакой нужды. Однако нам время уходить отсюда, уже начинается день.

Ла Шене, первый камердинер его величества, возвратился в сопровождении убийцы в замок Сен-Жермен-ан-Ле.

Жак Сируа отправился к тому месту, где оставил своего пажа с лошадью; приближаясь к дереву, у которого должен находиться паж, он увидел только двух привязанных к дереву лошадей – пажа не было.

Бранясь, в гневе выходя из себя, он ждал несколько минут возвращения пажа, но тот не являлся. Между тем время шло, настал день, а Сируа, казалось, вовсе не заботился о том, что жители замка узнают его по лицу. Наконец, чтобы отыскать своего пажа, он отправился далее в долину и увидел лежащего человека… у него тотчас появилось подозрение – поступок Жана мгновенно пришел на ум. Он подошел ближе: да, это его паж, мертвый, с разбитой головой…

Сируа не имел особенно чувствительного сердца; можно сказать, что за всю жизнь никто еще не упрекнул его в этой слабости. Однако этого молодого пажа, распростертого на земле, с открытой головой, окровавленными волосами, мать отдала под его покровительство, с тем чтобы он поступил на военную службу или служил в доме какого-нибудь знатного лица; он, Сируа, определил его на службу; вот он убит за то, что сопровождал кардинала от Катене в Сен-Жермен. Убит злодейским образом! А он, Жак Сируа, еще хвалил и поздравлял убийцу… и радовался, что его приказание удачно исполнено…

Все это сильно опечалило Жака Сируа; скрестив руки и поникнув головой, стоял он некоторое время в раздумье перед трупом и говорил про себя со вздохом: «Может быть, он беспокоился обо мне… взбирался украдкой на холм, чтобы в случае нужды подать мне помощь, – ведь он был не трус и любил меня! Впрочем, он и должен был любить меня. Будь проклят его убийца! Будь проклят тот час, когда я приказал слуге убить подслушавшего мой разговор с ла Шене! Но ла Шене прав: за такими сумасбродами надо смотреть в оба и не слишком им доверять! Бедный, несчастный мой паж! Уж не встанешь ты, не сядешь на лошадь, не пойдешь со мной! Поеду я один – один, без тебя… И что я скажу кардиналу? Наверно, потребует у меня пажа назад… что я скажу ему? Ах, боже мой, что скажу я его матери, которой был он единственным сыном?!»

Слезы, столь редко показывавшиеся на глазах Сируа, готовы были навернуться, как вдруг пришла ему в голову другая мысль, несколько встревожившая его: «Моего пажа могут здесь очень легко узнать по лицу, а из-за этого, пожалуй, проведают о моей таинственной поездке сюда!» И, потеряв чувство сострадания, имея свои обязанности перед кардиналом, он, осмотревшись вокруг, взял пистолет и выстрелом совершенно изуродовал лицо мертвеца.

Но для безопасности Сируа как осмотрительного и осторожного переговорщика этого было недостаточно. Паж мог иметь при себе бумаги, которые обнаружили бы тайну Сируа. Он повернул покойника, стал его обыскивать и нашел в подкладке камзола инструкцию, написанную вместо букв цифрами, – но он понимал их значение. Прочитав бумагу, Сируа тяжело вздохнул и с яростью посмотрел на труп. Произнеся над ним несколько бранных слов, с гневом оттолкнул того от себя, и труп свалился в ров…

По приказанию кардинала паж сопровождал Сируа, чтобы служить ему открыто, а втайне присматривать за ним: Ришелье, чтобы убедиться в верности своих служителей, не пренебрегал никакими средствами. Жак Сируа принадлежал к его полиции, а паж – к его контрполиции. Таков был в то время порядок!

Услышав выстрел, крестьяне вышли из своих подземных жилищ; но прежде чем они успели дойти до места, где лежал труп, Сируа поднял уже за собой густую пыль столбом: он возвращался в Кателе.

Обратимся теперь к ла Шене, собеседнику Жака Сируа. Ла Шене после долгих размышлений вопреки желанию кардинала счел долгом исполнить волю короля, который поручил ему отвезти Луизе в подарок драгоценный женский головной убор. Поставленный в затруднительное положение, чьей воле повиноваться, того или другого, он пришел в магазин скорняжного мастера Франциска ле Мутье на улице Сен-Дени, – в его доме жила баронесса де Сен-Сернен с племянницей Луизой де ла Порт. Они собирались куда-то ехать, большая дорожная карета стояла во дворе. Слуга баронессы суетился возле экипажа, укладывая чемоданы. Баронесса в сопровождении племянницы уже садилась в карету – она отправлялась в Турень.

Первый камердинер его величества досадовал на себя, что не приехал часом позже – тогда мог бы вывернуться из затруднительного положения. Однако смелость не замедлила прийти к нему на помощь. Когда он подошел к баронессе и стал с ней разговаривать наедине, она выказала ему в своих ответах столько морали, добродетели, набожности и религиозности, – он подумал даже, что нашел средство выпутаться; в самом деле, не слишком ли щекотливое поручение доверил ему король…

Восхваляя перед баронессой достоинства Луизы де ла Порт, он незаметным образом, разными намеками дал ей понять, что его величество испытывает некие чувства к ее племяннице. Госпожа де Сен-Сернен не хотела сначала этому верить, несколько смутилась и попросила ла Шене объясниться с ней прямо, без обиняков. Ла Шене это исполнил. Когда он произнес: «Да, сударыня, король влюблен в мадемуазель Луизу де ла Порт!», баронесса встала и, встревоженная, покинула комнату, как будто дело шло о бегстве ее вместе с племянницей далеко за границы Франции. На самом деле она вышла для того, чтобы отменить свою поездку и приказать внести опять чемоданы в квартиру.

Глава VIII. Спектакль в Кардинальском дворце

Не имея известий о Луизе, Лесюёр думал, что она уехала в глушь, куда-нибудь в провинцию. К этому присоединилось другое огорчение: в доме у него траур: бедная его кормилица Магдалина Кормье лишилась единственного сына, своей опоры в старости, – он был хороший портной. Слыша вокруг только рыдания и стоны, Лесюёр и сам рыдал и стонал, почти не в состоянии дать себе отчета, страдает от горя тех, кто рядом, или от своего собственного.

Не веря продолжительным любовным элегиям, Марильяк, часто посещавший нового друга, иногда насмехался над ним по этому поводу. Однако сначала не шутя старался развлечь его и утешить, а это доказывало, что в душе, преданной удовольствиям и пороку, жили еще чистые и благородные чувства. Однажды вечером прибежал он запыхавшись на улицу ла Гарп, и как только увидел художника, замахал платком в знак радости и торжества и закричал ему:

– Сюдориус[9 - Так иногда называли Лесюёра близкие знакомые.]! Сюдориус! Победа! Я открыл планету, куда убежала твоя красавица! Захочешь – в десять минут окажешься перед ее дверью: у ног ее, в ее объятиях!