Иннис. Последняя из хранителей

Когда мы вошли, мне стало легче от одного только воздуха в ее комнате. Я все еще злилась – на Вульфуса, на Совет, на весь мир, но только не на нее. Мамочка моя, как мне хотелось броситься к ней, уткнуться мокрым от слез лицом в ее живот, почувствовать, как он еле заметно вздымается и опускается, и плакать все тише и тише, пока она гладит меня по голове.

Она присела на кровать, достала что-то из-под подушки и молча протянула мне. Я ахнула.

– Это была ты!

Она держала в руках «Историю Совета» – книгу Рэя, которую я принесла с собой из-под ивы.

– Лия, нельзя совершать такие необдуманные поступки. В этом мире ничего не дается просто так, понимаешь? У всего есть последствия!

Я ничего не отвечала, лишь наблюдала, как ворсинки ее ковра обволакивали мои ступни. Мама вздохнула.

– Я устала просить тебя. Что бы я тебе ни говорила, ты все делаешь наоборот. Стоило ли так рисковать ради этой книги? Скажи мне, стоило?

Я молчала.

– Бери, читай, – сказала мама.

Я осторожно взяла книгу и виновато взглянула на маму, борясь с порывом тут же рассмотреть фотографию отца.

– Читай, – вновь сказала мама. – У нас мало времени.

Я недоуменно посмотрела на нее.

– Скоро прибудут гости, – пояснила она.

Я почувствовала, как негодование снова поднимается в груди, но подавила его. Мама права, кричать и ссориться бесполезно. Лучше потратить оставшееся время с пользой.

Его портрет был на первой же странице. Олен Зорт – основатель Совета. Редкие седые волосы, сдвинутые брови, глубокая морщина на переносице. Тусклые глаза неопределенного оттенка, нос с горбинкой, губы очень тонкие, их почти не видно. Густая длинная борода.

– А как он выглядел в молодости? – спросила я.

Мама пожала плечами.

– Я не знаю. Когда я вышла за него, он уже был стариком.

Ее голос звучал раздраженно – наверное, она еще злилась, – но мне так не понравилось это пренебрежительное слово «старик». Насколько я могла судить, общего у нас было мало, но, может, я нашла бы больше сходства, если бы увидела более раннюю фотографию. Мы могли быть похожи, пусть не так сильно, как Рэй похож на Вульфуса, но ведь что-то я должна была унаследовать, если не от матери, то от отца.

Стараясь не показывать своего разочарования и непонятно отчего появившихся слез, я перевернула страницу. Длинный текст, написанный курсивом, повествовал о жизни отца, которая в этом изложении ограничивалась лишь его деятельностью в Совете: ни слова о маме, тем более обо мне. Не думаю, что кто-то в Совете вообще подозревает, что у его великого основателя осталась дочь.

Я переворачивала страницу за страницей с какой-то бессмысленной надеждой – ведь я прекрасно знала содержание книги, которую Рэй читал мне не раз. Вот уже закончилась глава об Олене Зорте – бессемейном, старом от рождения, но великом только потому, что основал Совет. Остальные главы о представителях других семей Совета были намного длиннее, с родословными, отходившими на несколько поколений назад, родовыми гербами и подробными жизнеописаниями всех членов семьи. Всего двенадцать семей, включая мою, хотя мне и запретили быть ее частью.

Тут я вспомнила о тринадцатом полуразрушенном бюсте на фонтане Совета и вновь прошлась по всем фамилиям в содержании книги – двенадцать. Ни слова об изгнанном, когда-то несомненно великом, но потерявшем свою славу члене Совета.

Я закрыла книгу и взглянула на маму. Она сидела у туалетного столика, облокотившись на него и устало подперев голову. Она смотрела на свой не иссыхающий цветок с такой тоской, что у меня защемило в груди от беспокойства за нее.

– Мам, – позвала я.

Она ответила не сразу, как будто ее перегруженной мыслями голове нужно было время, чтобы уловить мой голос и понять, что именно он говорит.

– Ты закончила? – наконец сказала она. Взгляд у нее был потерянный.

– Да. Правда я никак не могу понять… В Совете ведь двенадцать семей, так?

Мама устало кивнула.

– А раньше было тринадцать, правильно? Что же такого сделал этот тринадцатый, что его изгнали?

Она прищурилась и настороженно подняла голову.

– Не знаю, с чего ты это взяла, и боюсь спрашивать. Учти, Лия, о делах Совета лучше не говорить. Положи книгу на кровать и иди в свою комнату.

– Но ты же знаешь! Ничего не случится, если ты расскажешь мне.

– Положи книгу на кровать и иди в свою комнату, – ледяным тоном отчеканила мама.

В такие моменты мне казалось, что со мной говорит не мама, а супруга главы Совета. Госпожа Авис… Я вздохнула и, оставив книгу, поплелась к двери.

– Это книга Рэя… – пролепетала я.

– Не волнуйся, я передам ее ему в руки.

Мама встала и открыла мне дверь.

– Только без глупостей, – сказала она. – Иди прямо в комнату и поторопись. Если тебя увидит кто-нибудь из гостей, у нас обеих будут проблемы.

Конечно же, я пошла сразу в комнату. Только не в свою, а Рэя. Я решила, что рано или поздно все равно окажусь в клетке, так зачем же ускорять заточение? Мне было немного стыдно обманывать маму, но что я могла поделать с этим будоражащим чувством, непреодолимым желанием во что бы то ни стало как можно дольше оставаться свободной.

Я научилась быть незаметной и никому не попадаться на глаза. На третьем этаже, где находились спальни мамы, Вульфуса и Рэя, почти никого не было. Прильнув к стене, я подождала пока слуги, спускавшиеся по лестнице, не скрылись из виду. Вскоре я уже тихо стучалась к нему и, затаив дыхание, прислушивалась. Ответа не последовало, и я дернула на себя дверь, которая, к моему удивлению, сразу же открылась. Наверное, Рэй куда-то вышел. Я поежилась от холода его спальни – сразу чувствовалось, что она пустовала долгое время. На полу у двери в ванную валялись футболка и брюки, в которых он приехал. На кровати лежала стопка постиранных и поглаженных вещей, которые пахли так же, как и вся моя одежда – лавандовым кондиционером. Они еще не впитали его запах, – это были самые обыкновенные, безликие вещи. Я положила голову на его подушку, надеясь хоть там уловить что-то от него, но она хранила лишь слабый призрак, тончайшие отзвуки его давнего присутствия.

Рэй все не приходил. Я обошла стеллажи с книгами – на них не было ни пылинки; посидела за его письменным столом – в большом кресле с высокой спинкой я чувствовала себя маленьким ребенком, которому нужно подложить на сиденье подушку. Больше от скуки, чем из любопытства я открыла ящики стола, и улыбнулась, наткнувшись на небольшую шкатулку. Несколько лет назад, когда лето на Иннисе выдалось особенно жарким, я пожаловалась Рэю, что длинные волосы совсем меня извели, а мама почему-то отказывалась их стричь. Она вообще никогда меня не стригла, и не переносила даже вида ножниц. В ту ночь он залез в мою комнату с длинными золотыми ножницами в виде птицы. Он помог мне постричься, целый час кружа вокруг меня, поправляя и подстригая концы, чтобы получилось ровно. Я и не задумывалась о том, что сделалось с отрезанными волосами, но перед отъездом в академию Рэй показал мне шкатулку, в которой хранил их все это время. «Когда я увидел их на полу, просто не мог решиться на то, чтобы выбросить. Это ведь часть тебя», – сказал он.

Шкатулка была заперта на небольшой замочек, поэтому я лишь немного покрутила ее в руках и убрала обратно. Закрыв ящик, я встала и подошла к окну.

Мне открылась золотая ограда и сад – вид тот же, что и из моей комнаты, вот только окно Рэя было выше и охватывало больше пространства. Оно смотрело чуть свысока на привычную для меня жизнь.

В небе появилась темная точка, которая становилась все больше и больше, пока я не узнала в ней летящую карету. Она походила на экипаж Вульфуса, на котором он ездил в город. Чем ближе она подлетала, тем четче я могла разглядеть эмблему дома Ависов на ее дверце. Это было странно, ведь сам Вульфус был дома. На всякий случай я спряталась за занавесками, но все еще видела сад сквозь полупрозрачную серебряную ткань.

Карета почти коснулась земли, как вдруг одна из элатр споткнулась, и ее передняя нога с хрустом согнулась. Потеряв равновесие, элатра упала, а за ней набок перевернулись и остальные элатры, потянув за собой карету. Я видела, как тяжело вздымалась грудь раненой элатры, как невыносимо ярко белела ее сломанная кость; слышала чьи-то визги и ругань, доносившиеся из кареты. На шум сбежались стражи, а вскоре вышел и сам Вульфус вместе с Рэем. Заметив недовольный взгляд хозяина, солдаты тут же бросились открывать дверцы кареты. С их помощью, оттуда выбрался низкорослый, полный мужчина в черном плаще Совета. Он был лысым, с безобразным шрамом на правом глазу.

– Чертова скотина, – проворчал он, отряхивая одежду.

Вульфус хмыкнул, без лишних слов достал из кармана пистолет и навел на лежащую элатру.

– Нет! – закричала я и тут же зажала себе рот. Меня все равно никто не услышал, потому что крик раздался в то же мгновение, что и выстрел: резкий и громкий, не оставляющий шансов.

В ее голове зияла дыра от пули, через которую прямо по открытым глазам стекала кровь.

– Эту на задний двор, потом порежете на мясо. Остальных в загон, – приказал Вульфус, и солдаты бросились исполнять.