Рарок и Леса

– Как это было? – спросила Леса одними губами.

– Прозаичнее, проще и гаже, чем об этом говорят попы, – ответил Зиг. – Меня поставили командовать несколькими стражниками из совершенно другого подразделения, охранявшими палачей, в случае если кто-то захочет спасти казнимого. Но спасать его никто не собирался. Все немногочисленные сторонники Инци, имевшиеся в городе, к тому времени были схвачены и сидели в Центральной тюрьме. Понимаете, ведь тогда я совершенно не знал ни кто такой этот Инци, ни что он там проповедовал. Я мог судить лишь потому, как на него накинулась судейская сволочь. А это, видите ли первый признак невиновности – старание судейских всеми силами, праведными и неправедными загнобить человека. Поверьте, опыт у меня в таких делах имеется немаленький. Так вот, мне искренне было жаль беднягу. Я ведь посетил его несколько раз и разговаривал с ним. Его идеи показались мне абсурдными, ведь какое там может быть нестяжательство и какое добро… Это здесь-то! Но, всё равно мы тогда почти подружились. Я ведь до последнего не знал, что его казнят, и не только… Никого нельзя так истязать и казнить за проповеди, какого бы то ни было учения! Когда он висел там распятый над рыночной площадью, напротив окон тюрьмы, откуда его ученики могли его видеть, а внизу шла обычная торговля, и никто даже не поворачивал равнодушного рыла… В общем, я не выдержал и ударил его копьём, чтобы прекратить мучения. В точности так, как это здесь изображено…

Леса ахнула и закрыла рот ладошкой. Её глаза казалось, заполнили оставшуюся часть лица и утратили способность моргать. Механикус почувствовал, что девушка дрожит мелкой дрожью, как будто от холода.

– Да, – продолжил Зиг, – он снизошёл ко мне после поражения в битве, когда я сидел в тюрьме скованный по рукам и ногам. Уж я сам не знаю почему. Врядли в знак благодарности за жестокое милосердие. Скорее, из какого-то особого, одному ему ведомого сострадания. Но тогда именно он вывел меня на свободу, поставив только одно условие – никого не убить по дороге.

– Ты инциат? – хриплым голосом спросила девушка, отняв, наконец, ладонь ото рта.

Зиг ответил не сразу.

– Понимаешь, – начал он после некоторого раздумья, как будто взвешивая слова, – я не могу назвать себя знатоком учения и верным сторонником Инци. Я на службе-то в его церкви ни разу не был, меня специально не посвящали ни во что такое, но я видел Его, я верю, Ему и верю в Него! В этом смысле я инциат, а ты?

Леса кивнула.

– Мои родители, родной дядя, бабушка и дед знали Инци лично, и он очень помог им. Впрочем, ещё задолго до того наш старый священник пришёл в Междустенье, когда мой дедушка был ещё мальчишкой и обратил всех в свою веру.

– Век живи – век учись! – вставил своё слово Механикус. – Я, конечно, слышал о культе некоего Инци, но никак не думал, что это отражение… нет, второе рождение христианства былых эпох. Интересно, что это был за человек такой, во многом повторивший судьбу Иисуса?..

– Мех, – прервала его Леса, – это он и есть. Я знаю о христианстве – дядя Руфус смог восстановить историю древнего вероучения, и нашёл книги долгое время запрещённые адептами культа Рогатого, которые были у власти. Мы называем нашего Учителя – Инци, наши предки звали его – Христос. Он был распят тогда, и снова был распят в наше время. Есть подозрения, что его распинали и в более давние времена, и в том промежутке, между тем временем, что описан в древних книгах и нашим временем. Люди каждый раз распинают его, когда он приходит к ним, и таких пришествий было множество.

– Сначала распинают, – подхватил Зиг, – потом обнаруживают, что он был прав, потом учат его законам всех и каждого, и начинают поклоняться, извращая эти законы вплоть до противоположности, а потом творят его именем страшные в своей мерзости преступления.

– И добрые дела тоже! – возразила Леса.

– Всё потому, друзья мои, – примирительно сказал Механикус, – что религия, как и закон, это инструмент, орудие, либо оружие, которое может оказаться в руках, как добрых, так и злых людей. Увы, как правило, злые люди активнее, (возможно потому, что делать добро это частенько означает не делать зла, вот добряки и привыкают бездействовать), а раз так, то злодеи быстро захватывают бразды правления в свои руки, и то, что задумано, как благо, становится средством для достижения каких-то нечистоплотных целей и сомнительных амбиций. Но давайте не будем о грустном. Я обязательно исследую это новое вероучение, тем более, что оно распространяется и обретает всё больше сторонников. В Золас-граде и Форте Альмери есть уже целые общины. Но, однако, что нам делать дальше?

Зиг и Леса переглянулись. Они на какое-то время позабыли, где они и зачем сюда пришли.

– Будем смотреть там и сям, – сказал, наконец, Зиг. – Хотите, проведу вас в Ратушу, хотите в Большой цирк. Да хоть в Центральную тюрьму, может кто-нибудь там уцелел за каменными стенами?

– Надо посмотреть в тех домах, где нет "Удильщиков", – сказала Леса. – Люди, как правило, стараются спрятаться в подвале, реже на чердаке. Может быть, монстры кого-то и не заметили.

Глава 32. Уроки для малыша

– Самое уязвимое место мантикоры это её голова.

Сэр Мальтор даже нарисовал мантикору для наглядности на стене сарая, где они решили заночевать.

– Однако мантикора лучше всех об этом знает, и во время схватки старается убрать голову под панцирь за бронированный щиток. Она может совсем её туда втянуть, не оставив даже узенькой щелки, чтобы просунуть туда самое тонкое лезвие. И при этом тварь продолжает драться, ничуть не теряя быстроты и ловкости. Как она ориентируется, неизвестно. Возможно, у неё развиты какие-то ещё чувства, а может её слух настолько острый, что способен заменить зрение и всё остальное. Современным учёным редко достаются даже мёртвые мантикоры для препарирования и изучения. Что же касается того, чтобы содержать такую тварь живую в клетке, то это роскошь, которую могут позволить себе только эксцентричные богатеи. Прежде всего, потому что жизнь её будет недолгой. Мантикора в неволе отказывается от еды и умирает голодной смертью, не выказывая при этом никаких эмоций и не двигаясь. Замирает, как статуя, даже о том, что она мертва, судят по появлению на её лице презрительной улыбки. Это происходит примерно через полгода после пленения. Ради этого толстосумы её и держат – посмотреть на момент смерти чудовища. Хотя это ещё вопрос, с какой стороны решётки при этом стоит чудовище. Учёных среди них, конечно, нет.

– Лозас рассказывал, что сражаться с мантикорой мечом бесполезно, нужна пушка, ну, то есть, что-нибудь стреляющее и мощное, вроде его старой винтовки, или бомба, чтобы разорвать панцирь, который руками не пробить, – сказал Рарок.

– Ну, это не совсем так, – возразил сэр Мальтор. – Конечно, лезть в драку с таким противником, имея в руках даже твой гладиус, дело почти бессмысленное. Однако если жизнь, как говорится, припрёт к стенке, то будешь сражаться с мечом и без меча, хоть голыми руками, ведь убежать от мантикоры невозможно – бегает втрое быстрее любой лошади. Правда, только на короткие дистанции. Никто никогда не видел, чтобы эта тварь бежала на большое расстояние. Так вот, если пришлось биться с мантикорой, то надо помнить, что её сила, прежде всего не в клешнях, не в хвосте и не в панцире, а в скорости. Тварь настолько быстрее человека, что её движения не всегда можно разглядеть, а опередить тем более.

– Так как же быть, если опередить нельзя?

– Всё просто – либо делаешь то, что нельзя, либо погибаешь.

– Вот мои родители тогда и погибли.

Рарок нахмурился и отвернулся. Он не любил говорить на эту тему, но сам постоянно возвращался к ней, как рука человека, помимо воли, тянется к саднящей ране.

– Да, – согласился сэр Мальтор, – это конечно так. Но если учесть, что они были измотаны предыдущими поединками, ранены и не готовы к схватке с мантикорой, то удивительно, что они не погибли сразу. Более того – у твоего отца получилось нанести ей серьёзное повреждение, что удаётся не всякому бойцу. Беда в том, что они не знали о мантикоре то, что я расскажу тебе сейчас. Если самым уязвимым местом всё ясно, то теперь поговорим о слабых местах чудовища.

– Так значит, слабые места всё же есть?

– Их два. Во-первых – спина. Там самый крепкий панцирь, но до этой части её тела не достают ни клешни, ни хвост.

– Но ведь хвост у неё над самой спиной нависает?

– Точно, но устроен он так, что мантикора может им бить лишь вбок. Возможно, это сделано для того, чтобы она собственную голову не задела. Так что, если мантикору оседлать, то на ней можно прокатиться некоторое время, не опасаясь за свою жизнь.

– Она что, не попытается сбросить?

– Попытается. И будет совершать для этого резкие скачки, но не перевернётся на спину и не станет пытаться раздавить седока – это не в её природе.

– Хорошо, а что, во-вторых?

– Во-вторых – хвост.

– Как это?

– Ухватить его не просто – слишком подвижен. И опасно – там ядовитые шипы. Но если это удалось, то мантикора замирает.

– Вот как?

– Это её дезориентирует. Так их собственно и ловят, но сам понимаешь – проделать такое крайне трудно.

– Я бы попробовал.

– Без крайней необходимости не стоит.

– Ладно. А как справиться с големом?

– Разве тебе не приходилось?

– Было дело, но тогда мне просто повезло – голем попытался раздавить меня своей массой, но я вовремя выставил меч.

– Верно, у них такая манера – сначала придавить, а потом разорвать не торопясь, как ребёнок поступает с мухой. Голем плохо видит, но слух у него хороший. Надо иметь в виду оба эти обстоятельства. Лучше всего отвлечь его, кинув ему за спину, что-нибудь шумное – пустое ведро, например. Но при этом надо учитывать, что эта неуклюжая с виду гора способна делать резкие, неожиданные движения. Поэтому, если манёвр с отвлечением удался, то помни – у тебя всего пара секунд, если не меньше, чтобы нанести единственный смертельный удар. Голем не обладает бронёй, но шкура у него толстая, а под ней имеется не маленький слой жира, через который до жизненно важных органов достать не так-то просто. В остальном же он подобен человеку – удары в сердце, в печень, в мозг для него смертельны, перерубленные сухожилия лишают конечности возможности двигаться. Вот только прочности в его теле вдесятеро больше, а боль его не парализует, а приводит в ярость.

Они помолчали. Рарок понимал, что знания, которые он получает от сэра Мальтора, бесценны, но разговаривать о монстрах больше не хотелось. Впрочем, рыцарь и не настаивал.

Нет ничего глупее, чем глушить мозг ученика лавиной информации. Большая её часть при этом уходит в отвал, а то, что запоминается, усваивается хаотично, и становится трудно применимым на практике. Поэтому он терпеливо ждал, когда Рарок сам задаст вопрос. Так было проще им обоим.

– Сэр Мальтор, а… вам встречались другие призраки?

Задавая этот вопрос, Рарок смутился, как школьница, решившаяся спросить строгую учительницу о чём-то интимном.