Сумасбродка для ректора. Часть 1

«А я не сумасшедшая, как считают некоторые мои знакомые, я точно слышала, как те кости пытались меня соблазнить!» На лице ректора появилась ухмылка, и я могла поклясться, что прочла на нём: «Я бы тоже к такой девочке–блондиночке подкатил!» Ну, или что–то в этом роде. Я вспыхнула от возмущения.

«Он что, мысли мои читает?» Ректор Визард как–то таинственно улыбнулся, а противный декан Мортон продолжал:

– Я совершенно не понимаю, почему мисс Дария провалилась именно к нам, к некромантам. Во–первых, вы знаете, этот дар очень редок, и девушки никак не могут поступить на наш факультет, нет среди них достаточно способных…

«Хм, интересно, кто у них принимает экзамены? Если сам Мортон, то не удивляюсь, что девчонкам не везёт».

– … во–вторых, я даже в исторических справочниках не сталкивался с информацией, чтобы к нам попадали из других миров некроманты–девушки. Я уверен, здесь какая–то ошибка! Сбой в распределительной системе академии! Её обязательно нужно проверить! И с мисс Дарией разобраться!

Глаза ректора лукаво блеснули.

– Я вас услышал, декан Мортон. Конечно, мы во всём разберемся. – Ректор быстро глянул на меня и… подмигнул? Или мне только показалось? – Но вы знаете наши правила. Если кто–либо из другого мира провалился к нам, в закрытую академию, мы не можем его просто взять и вернуть обратно. Мы обязаны его учить, раскрывать потенциал. Даже если произошла ошибка в распределении, просто так Дария не могла к нам провалиться.

Красавец вдруг резко подошел ко мне вплотную, скомандовал: «Не шевелитесь!» и приложил большой палец правой руки к средине моего лба, туда, где вроде бы находится гипофиз. По моему телу прокатилась жаркая волна, кончики пальцев закололо от исходящей от мужчины крышесносной энергетики. Ноги задрожали от внезапного влечения. «Господи, это немыслимо!»

Но у меня перед мысленным взором поплыли картинки последних событий перед тем, как я попала сюда. Ректор несколько раз ухмыльнулся. Потом возник кадр, где я слышу голос старого пирата–скелета. Ректор едва не засмеялся, с усилием сдержав себя.

– Ну, всё понятно, – заговорил он, повернувшись к декану, но продолжая держать палец на моем лбу, отчего по всему моему телу разбегались толпы взбесившихся мурашек. «Нет, ну точно садист!» – Во–первых, соврала и произнесла заклятье. На ней повис долг искупления. Во–вторых, она, дорогой декан, всё–таки некромант, и с костей соскочила вовсе не из–за испуга, а из–за того, что поняла их призыв.

– Этого не может быть! Даже я и адепты ничего не услышали!

– Ну, вас могло отвлечь эффектное появление мисс Дарии. И вы, я думаю, хотели разузнать у пирата, где же спрятаны его легендарные или, лучше сказать, мифические сокровища…

– Этим легендам есть масса подтверждений, ректор Визард!..

– Конечно, уважаемый декан Мортон, впрочем, как и опровержений. Но сейчас не об этом. Призыв пирата был направлен конкретно на эту девушку, и именно она его и услышала.

Некромант открыл было рот, но ректор предупредил его вопрос:

– В тот момент пират посчитал сокровищем молодое тело мисс Дарии. Думаю, вы меня поняли.

Я, одновременно от стыда и злости, стиснула зубы. Мои щеки и уши пылали. Мортон смутился и закашлялся. И в этот момент Визард снова резко повернулся ко мне:

– Так, а это что такое? – его большой палец буквально вдавился в мой лоб.

– Декан Мортон, ступайте к адептам. Я позже сообщу всё по делу мисс Дарии, – при этом ректор гипнотическим взглядом будто просвечивал меня, сканировал, считывал что–то, чего я уже мысленно не видела, что–то глубокое и тайное.

Глава 2

Под властным взглядом ректора Визарда я стала впадать в какое–то странное состояние, похожее то ли на опьянение, то ли на наркотический кумар, то ли на транс. Я не заметила, как оказалась сидящей на одном из стульев приемной, а этот невозможный мужчина склонился надо мной. Его глаза–бездны удерживали мой взгляд так, что я при всем желании не смогла бы их закрыть.

Теперь он держал мою голову двумя руками. Большой палец правой руки так и оставался в точке гипофиза на моем лбу, а левая его рука обхватила мою голову сзади так, что указательный палец лежал на затылке, а большой и остальные обхватывали шею.

Сначала я не чувствовала ничего, кроме гипнотического ступора. А затем из недр памяти медленно, как змеи из нор, поползли воспоминания семи–пятилетней давности.

Мне было тринадцать лет, когда мамы не стало. Просто в одно ужасное утро она не проснулась. Совсем молодая. Мы были с ней похожи, как близнецы, все удивлялись, что она моя мать, а не старшая сестра. Бело–золотистые кудри и голубые глаза я унаследовала от неё. Мы были очень близки, дружили, я была совершенно маминой дочкой.

Надо ли говорить, что для меня это было тяжелейшим ударом. Диких истерик я не закатывала. Боль была такой сильной, что иссушала даже простые слезы. В то время я начала носить, не снимая, черные бесформенные одежды и пропадала на кладбище. С тех самых пор я совершенно не боюсь мертвых.

Первые несколько недель я просто молча сидела у плиты, без стенаний и слез, без заламывания рук. Только раскачивалась и пела–гудела под нос. А потом что–то прояснилось в сознании, и я начала рассказывать маминой могиле обо всём, что со мной происходит. Что я стала хуже учиться. Что одноклассники боятся моего взгляда. Что перестали дразнить одуванчиком – я туго скалывала волосы. Зато за черную одежду, бледное лицо и глаза–кинжалы иногда вслед шепчут «ведьма».

А в один прекрасный момент я услышала, как мама мне отвечает. И что странно, я не подумала, что сошла с ума, не испугалась. Я так обрадовалась, что впервые за это время заплакала – от счастья! Мне хватило ума никому не рассказывать о своей новой «возможности». Я даже начала исправлять учебу, потому что маму очень огорчала моя неуспеваемость. Постаралась наладить отношения с друзьями. Я делала всё, о чем просила мама. Советовалась с ней по любому поводу. Как раньше!

Отец тоже ничего не знал. Особенно отец! Занятой бизнесмен, материалист до мозга костей, он бы не понял меня. И ладно бы не разделил воодушевления, но запросто мог затаскать по психологам и прочим шарлатанам. И так некоторые «добросердечные» соседки называли меня изредка сумасшедшей, когда я, задумавшись, брела с отсутствующим видом домой с кладбища.

Я жила в своем мире, который меня устраивал. Но о котором никто не должен был знать. Я была обычной, немного замкнутой девчонкой, любящей носить черное. Так длилось несколько лет. А когда мне было шестнадцать, я встретила их.

Это был солнечный воскресный день поздней весны. Учебный год подходил к концу, оставалось всего несколько дней, домашних заданий практически не давали. Больше мы получали задач на лето: впереди – завершающий школьное обучение год, и к выпуску надо подойти «со всей ответственностью!» Учителя не отличались в своих рекомендациях разнообразием.

Где я могла находиться в такой чудесный день? Конечно, рядом с мамой, на кладбище. В тишине, расслабившись в окружении цветущих кустов сирени, я вела с ней неспешную беседу.

В какой–то момент я ощутила напряжение в воздухе, мама не ответила на мой вопрос, а по моему телу пробежала легкая дрожь. На меня кто–то смотрел. Я огляделась и встретилась взглядом с молодым человеком, смотревшим на меня во все глаза.

Одет он был необычно, будто денди из 19–го века попал к нам: изящно, со стильными украшениями, но во всё темное. Аристократическая красота, длинные черные волосы, бородка, чувственные губы, живые глаза, в которых не было испуга или большого изумления. Скорее любопытство и какой–то безмолвный призыв.

«Похож на гота, или вампириста. Вряд ли сатанист, не так они одеваются, слишком он элегантен, – промелькнула мысль. – Слава богу, сумасшедшей меня не считает, это видно… Какой он красивый!»

Да, я немного разбиралась в молодежных сообществах. Ведь из–за моего «темного» образа меня пытались отнести то к почитателям ужасов, мистики либо вампиров, то к колдовской братии, а то и вовсе к сатанистам. Не расскажешь ведь всем и каждому, что у тебя умерла мама. А люди склонны навешивать ярлыки.

Случился со мной как–то на почве одежды неприятный случай, который, однако, открыл мне глаза на отношение моего отца ко всему происходящему. Он не лез в душу, но иногда мне казалось, что вообще отстранился, что ему всё равно.

В доме была прислуга, женщин он не водил, зато пропадал сутками на работе. А мне на карточку ежемесячно падала неплохая сумма, предназначение которой сразу было оговорено: я взрослая, самостоятельная, могу на эти деньги одеваться, ходить куда–то с друзьями, ну и карманные расходы – на всякие вкусняшки, женские мелочи и прочее.

В школе многие знали о моем семейном горе. Но была у нас одна училка, её ненавидели все ученики, удивляясь, как занесло подобное существо архаического совкового прошлого в элитную гимназию. Она витала в своих персональных облаках, замешанных на химрастворах, считала свой предмет самым важным, а к внешности учащихся относилась с точки зрения своего древнего возраста.

На тот момент я забросила учебу, с мамой ещё не умела разговаривать, но начала ходить во всем черном. И вот эта грымза вызывает меня к доске, требуя химических формул, а их, конечно, нет у меня. В голове – пустота, мрачная, черная. Я тогда много о себе услышала от «доброй старушки», в том числе, что я дьяволопоклонница, и таких в средние века на костре сжигали!

У моего отца в тот день было важное совещание. Я не знаю, откуда он узнал, но уже на перемене в кабинет директора ворвался смерч с лицом моего папочки, готовый разрушить гимназию и разорвать бездушных учителей. Он отложил совещание, чтобы защитить меня.

С того дня химию у нас вела лучшая студентка химфакультета университета, в срочном порядке найденная для замены «ископаемого». А я поняла несколько вещей: отец меня любит, по–своему, конечно, но очень любит и переживает, он готов из–за меня перевернуть планету. И нечто любопытное: кто–то докладывает моему отцу о том, что со мной происходит, по крайней мере, в школе. С кем–то отец договорился, скорее всего, даже платит за шпионаж.

Я бы не сказала, что меня это сильно расстроило или разозлило. Мне было плевать. Пусть следят, я ничего дурного не делаю, я просто по–своему переживаю горе.

После той истории ещё не раз я слышала в свой адрес разные предположения, кем являюсь, в основном шепотки посторонних людей за спиной. И я, любопытная от природы, постаралась узнать подробнее о молодежной моде и группировках.

Должна сказать, что готы, наверно, были мне наиболее симпатичны: не агрессивны, уважают личное пространство, не навязываются, отличаются, особенно отдельные их представители, высоким эстетическим вкусом: любят классику и готический рок, литературу, особенно поэзию, историю, философию. Предпочитают дизайнерскую одежду. И не соответствуют многим, распространяемым о них, мифам. Если бы я захотела примкнуть к какому–то движению, то, скорее всего, к ним. Мне тогда была близка их замкнутость, любовь к жизни одновременно с уважением к смерти.

И вот прошло около двух лет, и я встречаю одного из них рядом с маминой могилой:

– Простите, что потревожил вас, – галантен, как аристократ, – я иногда прихожу на этот погост поразмышлять. А недавно набрёл на эту могилу, поразился, какая красивая женщина! … Я немного пишу… и она вдохновила меня на новые стихи… это ваша мама? Вы так похожи!

Вот так мы познакомились с Дэниэлом. Зовут его, вообще–то Данил, но он представлялся Дэ’ниэл. Красавец с такими манерами, читающий стихи, посвященные моей маме, не мог меня не впечатлить. Завязалась романтическая дружба. Он ввел меня в свой круг – молодых людей и девушек, в основном студентов–историков или лингвистов, увлекающихся викторианской эстетикой, готической музыкой и романтической поэзией.

Благодаря общению с ними одеваться я начала не мрачно, а стильно и изящно, научилась наносить потрясный макияж, слушала музыку, которая волшебным образом передавала все мои чувства. За лето я полностью переродилась и, придя в выпускной класс, сразила всех! Я была настоящей принцессой! Пусть готической, но принцессой! И ни у кого бы язык не повернулся сказать в мой адрес какую–нибудь гадость.

Маме я обо всём рассказывала, но она ни одобряла, ни ругала моё увлечение. Только всё время повторяла, какая я красавица. И что я должна обязательно поступить в университет, раз у меня такие интеллектуальные друзья и сама я умничка. И я выбрала куда – на лингвиста, как Дэниэл.

Я была уверена, что наша романтическая дружба обязательно перерастет в нечто большее. Только первый шаг, намек должна была сделать я, так принято. Однажды я решилась. Но сначала хотела попросить совета у мамы. На кладбище мы пошли вместе с Дэниэлом.