В объятиях бабочки

Кабжан нервно и грубо одернул и оттолкнул дочь.

– Мама, спой мне песенку. Не хочу с папой играть, – с обидным плачем побежала малышка к матери.

Айгуль даже беглый взгляд боялась бросить в сторону мужа и, сжав маленькую дочь в своих объятьях, унеслась прочь – подальше от него и его мыслей. У нее было ощущение, что они поселились в склепе, и она боялась своих чувств, боялась передать их своим девочкам, боялась потревожить их сознание чем-то подозрительным.

Утром следующего дня по заявлению родителей, пропавших девочек, начался поиск детей. С каждой организации запросили людей в помощь полицейским, прочесывали весь поселок, проводили по дворовые обходы, расспрашивали всех жителей.

Панический страх повел Кабжана в кабинет начальника РОВД.

– А-а, Кабеке, проходи, гостем будешь! Какими судьбами? Ах, Волчара, проигрался, пришел реванш просить? Ну, говори, слушаю тебя.

Кабжан мямлил слова приветствия и Жолбарыс Байкенович уже с нетерпением его подгонял:

– Ну, давай, какие у тебя дела? Мне некогда беседы вести. Еще эти дети пропали, где их носит? Совсем родители не смотрят за своими детьми.

– Они у меня.

– Кто?

– Ну, эти пропавшие дети у меня.

Жолбарыс Байкенович смотрел на Кабжана сначала пустотой ничего непонимающих глаз, затем в их отражении появился немой вопрос. Кабжан, чтобы не потерять связующей нити, решил, не останавливаясь все выложить.

– После вчерашнего проигрыша, я еще остался, чтобы отыграться. Ну, выпили еще, пошумели. Домой возвращался на рассвете. Я спешил, ехал на скорости, ничего не понял, как от моей машины что-то отлетело.

– Что отлетело? – вязко растягивая слова, произносил начальник, при этом лицо Жолбарыса Байкеновича стало багроветь от смутного предчувствия.

– Я наехал на детей на своей машине и отвез к себе домой.

– Они у тебя дома? Так сразу бы и сказал. Все в порядке?

– Они в сарае, под стогом сена. Я их спрятал.

– Ты сейчас вообще, что несешь, мудила?

– Я их мертвых спрятал в сарае под сеном, – произносил признания Кабжан вперемешку с рыданиями.

Байкенов посыпал отборной бранью, не имеющей ни смысла, ни значения. На его лице проступила густая сетка капилляров, что придавало ему зловещий вид.

– Да, ты сгниешь у меня в тюрьме, – шипел он. Кабжан кинулся в ноги главному полицейскому района.

– Я буду вашим рабом, только помогите, вы же можете, нас столько связывает.

– Ничего нас с тобой не связывает. Что ты мелишь?

– А как же наша дружба, наши общие дела? Я много знаю о ваших делах.

– Ты что мелишь, убогий. Какие дела? – Байкенов с горечью сожаления вздохнул. Ладонью правой руки он прикрывал глаза и потирал лицо, словно этот жест поможет ему найти выход из положения. «Да, за этим мудаком столько дерьма польется, ввек не отмоешься». Пока Кабжан скулил в ногах, пребывая в стенаниях и рыданиях, Байкенов молча, сидел в раздумьях. Потом резко встав с места, повел Кабжана в соседний пустой кабинет:

– Будешь здесь сидеть тихо, словно тебя уже не существует на этом свете. Понял? – угрожая, произнес Байкенов. Замкнул дверь снаружи. Через закрытую дверь Кабжан некоторое время слышал голос Байкенова щедро раздающего распоряжения своим подчиненным, затем взвыл мотор служебной машины, рычание сцеплений, вой отъезжающей машины. После чего все стихло. Кабжан сидел в пустом запертом кабинете, как дикое затравленное животное, в нервном лихорадочном взгляде которого не было ни чувства сожаления, сопереживания, сочувствия, только один смердящий страх!

Байкенов, не найдя в своей голове решения сложившегося ребуса, поехал в область к своему высокопоставленному начальству и тестю за советом. Он был уверен, что его уважаемый родственник, всегда примет решение, которое не нарушит покой любимой дочери.

Водитель Байкенова ехал молча, хотя слыл на всю округу шутником –анекдотчиком. По выражению лица начальника, он понял, что все нужно делать быстро, четко, без вопросов и, особенно без шуточек – прибауточек. Через шесть часов после того, как его машина подняла пыль перед зданием райотдела, он нажал на педаль тормоза перед зданием областного управления, машина заскрежетала протекторами колес, оставляя черный промасленный след на асфальте. Байкенов, не оставляя никаких распоряжений, пулей помчался к входу внушительного и грозного здания областного управления внутренних дел. «А, видать горячим запахло. Ишь, как побежал к папке та», – размышлял водитель, припарковывая машину в тени, чтобы не дожидаться на солнцепеке.

Байкенов без особых формальностей добрался до кабинета высокого начальства, смущенно вкатываясь, как колобок, в кабинет с подтянутым и стройным хозяином, он испытывал досаду за то, что придется вынести укор строгого взгляда. С самого порога приветствовал своего тестя с особым почтением, как тот и заслуживал. По обыкновению суровое и сухое лицо Чингиза Джалаловича, посветлело и подобрело при виде зятя:

– Как мой верблюжоночек Куляш поживает? Она здорова? Как ее настроение? Чем она занимается? Она тоже приехала? –сыпал вопросами тесть, не давая вставить слово своему зятю.

– Нет, папа, Куляш осталась дома, занимается детьми, передавала Вам поцелуй и большой привет, – соврал Байкенов.

– Ну, целоваться мы с тобой не будем, – с укором во взгляде отвечал он.

Байкенов не однозначно относился к отцу своей жены. С одной стороны он его искренне уважал и удивлялся, как тому удается, не смотря на занимаемую должность и положение в обществе оставаться принципиальным, честным, прямолинейным – «таким правильным, аж плеваться хочется», – думал про своего тестя зять. «И все у него как положено: должность, молодая, красивая жена на два года старше дочери, четырехкомнатная квартира, два раза в год поездки на отдых, весь всегда подтянутый, ухоженный, выглаженный. Он, наверное, и спит в галстуке», – особая ментальность Байкенова не позволяла ему понять, что вся правильность его родственника, заключается не в принудительных стараниях, а в образе жизни и мышления.

Чингиз Джалалович Исмуратов в послевоенные годы, голодным юнцом, в латаных штанах из грубой ткани, приехал в Алматы из глухого села, в поисках эфемерной родни, которая быть может поможет, посоветует, подскажет. Поиски закончились ничем и как у сотни других, таких же, как он и перед ним стоял выбор: голодать дальше, блуждая по городу или возвращаться назад к таким же голодным бабушке и дедушке. На отца пришла «похоронка» с фронта, мать через некоторое время вышла замуж за председателя колхоза, оставив Чингиза родителям отца, первое время мать приносила то мешочек пшеницы, иногда молоко или мясо, но новый муж был строг и со временем она вовсе прекратила приходить. Так разочарованно, бесцельно, скучая по бабушке с дедушкой, блуждая по большому и шумному городу, Чингиз наткнулся на набор молодых людей на курсы дружинников для наведения порядка на улицах города. С этой случайности начал он учится и трудиться в органах внутренних дел, строить свою трудную и долгую полицейскую карьеру. Его жена Кульдарай, в которую он влюбился с первого взгляда, робко ухаживал за этой худенькой с большими глазами и двумя жиденькими косичками девушкой, затем женился и нежно заботился всю жизнь, отвечала ему взаимностью, во всем поддерживала, помогала и одобряла в делах. К сожалению, судьба не дала им сына, о котором он страстно мечтал, а затем и вовсе забрала его подругу жизни. Но Кульдарай родила ему дочь Куляш, которая стала для них главным профилем и центром всех событий их жизни. Еще в юности Куляш осталась без матери и отец, стараясь восполнить потерю, окружил ее теплотой отцовской любви и заботы. Они стали друг для друга не просто отцом и дочерью, а их отношения обрели настоящую ценность дружбы и доверия. Время, когда Куляш встретила мужчину и вышла замуж, для отца стала полосой мучительной внутренней борьбы и противоречий, он не мог и не хотел омрачить счастье дочери и был глубоко разочарован ее выбором, в конце концов, он списал свои чувства на отцовский эгоизм и смирился с фактом свершившегося. Тем более что у него не было другого выбора, перспектива разрыва взаимоотношений и взаимопонимания с единственным близким и родным человеком его пугала более всего.

И вот этот дочерин выбор сидел перед Чингизом Джалаловичем и бессвязными обрывками фраз излагал факт невероятной человеческой беспринципности, глупости, ничтожности.

– Что же делать? – подытожил свой рассказ вопросом Жолбарыс.

– Делай, как положено по форме. Оформи явку с повинной, – вопросительной дугой подняв высоко бровь, безапелляционно парировал вопрос начальник.

– Но, как же, такая шумиха, такой резонанс? – с жалобной ноткой в голосе рассуждал просящий.

– Тебя с этим человеком что-то связывает? –в голосе Чингиза Джалаловича послышалась сталь. Зять высокого начальника сидел за столом, понурив взгляд, всунув голову в плечи, ища ответа на жесткий вопрос. Его жирное лоснящееся лицо ещё больше расплылось в отражение от поверхности полированного стола, отвечая за него тупой гримасой безмолвия. «Лентяй, взяточник, картежник, бабник, кутила, мот и негодяй. Бедная моя девочка Куляш», – не сводя оценивающего взгляда со своего родственника, думал тесть. «Да, если дать ход этому делу и меня не похвалят, наедут журналисты, раскричатся. На совещаниях эти молодые, да прыткие будут журить меня. Хочется спокойно уже дожить свой век. Еще неизвестно, какой оборот все это может принять», – с этими мыслями Чингиз Джалалович поднял телефонную трубку, нажал кнопку вызова и произнес:

– Андрюша, возьми себе в помощники надежного человека, есть дело, – ровным голосом произнес в телефонную трубку начальник.

«Раз Андрюша – значит дело очень деликатное», – на другом конце провода констатировал Клеменко Андрей Павлович. Когда они с молодым Асхатом показались в дверях, хозяин кабинета одобрительно кивнул, взглянув на надежного помощника.

– Андрей Павлович, поедите с Жолбарысом Байкеновичем в район, он введет в курс дела, нужно будет подчистить и устроить наилучшим образом, – коротко инструктировал своих верных подчиненных Исмуратов и дал понять, что аудиенция окончена.

Выходя из кабинета, Байкенов пытался втянуть свой, как глобус живот в себя, собрал «домиком» брови, чтоб прибрать расплывшееся от жира лицо в кучу, словно ему было стыдно, что у его тестя такой зять. Спиной почувствовав как холод брезгливого взгляда тестя выталкивает его из уютного и светлого кабинета, он не унимался в своих мстительных мыслях «Такой весь правильный, аж противно. И Куляш такая же вся правильная, думает, что я работаю днем и ночью ради их блага. Только куда ж ты мне народила пятерых сыновей – целый взвод. Попробуй всех накорми, обуй, одень. Вот и приходится крутиться, как белка в колесе, только колесо-то вязкое, грязное, противное. Конечно, ему легко быть правильным с единственной любимой дочкой».

6

Жолбарыс Байкенович Байкенов чувствовал себя конвоируемым, поэтому он ежился под взглядами этих двоих в штатском, от того, что никто никому никого не представлял, ему было еще более не по себе. Они, молча, дошли и сели в машину. Когда у водителя на лице появился немой вопрос, Клеменко скомандовал: «Едем к вам в район».

Дорога была длинной и, учитывая местами ее отсутствие, она была и утомительной. Дорожная пыль желтой плотной стеной вырастала вслед машине и проникая сквозь щели в салон машины, оседала пудрой на угрюмых лицах попутчиков. До места добрались уже в глубоких сумерках. Водитель оказался добрым малым, знающим свое дело. Главный полицейский района, не мешкая, проводил свой конвой в кабинет.

– Я Клименко Андрей Павлович, а это Жантасов Асхат Болатович, нам выпало счастье в виде доверия – решать возникшие у вас проблемы, поэтому давайте к делу.

– Да-да, конечно проблемы, – суетливо отозвался Байкенов. – Дело в том, что вчера у нас произошло ЧП.

– Мы это уже поняли, иначе нас здесь не было бы, – раздраженно сказал Андрей Павлович, перспектива убирать дерьмо этого индюка ничего хорошего не сулила, а предчувствие чего то совсем уж дерьмового уже подступало.

– Вчера рано утром один врач районной больницы нечаянно наехал на двух детей, родители написали заявление в полицию и мы теперь их разыскиваем.