Авиатор Тихого океана

Произвести изгиб крыльев, как это известно, – значит дать им, по желанию, такой угол наклона, чтобы аппарат сохранил равновесие во всякое время и особенно во время виража.

В начале опытов Морис Рембо попробовал придать каждому из двух крыльев вращательное движение вокруг шарниров, посредством которых они прикреплялись к лодке. Но в этом способе обнаружилось то важное неудобство, что весь аппарат приобретал тяжелый ход и находился в зависимости от степени совершенства передаточного механизма крыльев.

Решено было оперировать искривлением плоскостей только на части, состоящей из одной плоскости, то есть на трети всей поверхности, при помощи тяги и передаточных блоков, расположенных под двойной частью крыльев. В этом заключался новый принцип Мориса Рембо.

* * *

Теперь все отдались лихорадочной работе.

Склады, припасы, машины, рабочие – все было предоставлено в распоряжение молодого француза.

Его первой заботой было – найти материал для постройки крыльев. Из предложенных ему полос железа инженер выбрал одну, которая по своей форме представляла наибольшую прочность при наименьшем весе.

Это было угловое железо, применявшееся для постройки подъемных мостов. У лейтенанта Спарка как заведующего хозяйством еще сохранилось несколько образцов от 6 до 8 метров длины… Морис Рембо искал железо именно такой длины, так как общий размер птицы достигал от 19 до 20 метров.

Эти фермы тотчас были соответственно изогнуты на кузнице и образовали внешние ребра крыльев.

Они были соединены между собой поперечными стальными тягами, спаянными и склепанными. Промежуточные ребра были сделаны из пластин австралийского туевого дерева, запас которого хранился для рельсов пути, проходившего по главным галереям крепости.

Но когда рама одного только крыла была сложена на полу машинного отделения, был констатирован факт, что невозможно одновременно соорудить в этом тесном пространстве оба крыла. А это одновременное сооружение необходимо для ускорения работы…

– Вторая мастерская в гроте, – предложил Кердок.

– В самом деле, – сказал лейтенант Форстер, – только там и можно завершить сборку машины. Места должно быть достаточно, так как ваш аппарат в шестьдесят метров поместится там целиком.

– Вы осмотрели его?

– Нет!

– Пойдем!

В грот вела внутренняя лестница, высеченная в скале и начинавшаяся от площадки, на которую выходил каземат коменданта.

Инженер вскрикнул от удивления, когда вошел с мастером в обширный естественный склеп, когда-то размытый морем в огромной скале.

Как удобно было бы здесь его дирижаблю!

Это была обширная, почти правильная комната в 80 метров длиной и 25 шириной. Ее свод подымался почти на 15 метров в высоту, а пол, состоящий из огромных натуральных плит, был посыпан мелким золотистым песком.

У одной из стен базальтовые колонны различной высоты, точно высеченные рукой человека, образовали все вместе большую колонну, напоминавшую разрушенный храм.

На противоположной стороне, в расщелинах стены, виднелись сталактиты сверкающей белизны.

Три дуговые лампы освещали все уголки обширного помещения, оставляя в тени медно-красный след при помощи рефлекторов. И как бы по капризу природы, пожелавшей охранить это прекрасное подземное убежище от выстрелов с моря, его стена делала поворот у входа, и дирижабль, помещенный здесь, был бы в полной безопасности, даже если бы высокие пласты каменного угля не были преднамеренно размещены здесь перед высокой острой башенкой у входа.

Подземные стены тотчас привлекли внимание инженера. Эти груды каменного угля представляли из себя самое ценное в Мидуэе: от него зависело все существование крепости, и никто не думал бы стараться уничтожить ее. Но послужат ли эти груды авиатору плоской и высокой поверхностью, необходимой ему для подъема?

Там находились сотни тысяч тони угля, образовавших настоящие валы по обеим сторонам небольшого канала, вход в который нашли потерпевшие крушение с «Макензи», подъезжая к Мидуэю.

При большом количестве рабочих рук было легко соединить между собой эти штабеля, заполняя отделяющие их промежутки углем, взятым из соседних груд.

И в двое суток можно, пользуясь темнотой ночи и не привлекая внимания неприятельских крейсеров, устроить между входом в грот и морским берегом платформу в 25–30 метров длиной и десять метров в ширину. Брикеты угля, очень правильные и плотно сложенные, могут быть покрыты помостом из трехдюймовых досок, и аэроплан, ринувшись с этой платформы, с разгоном от шести до семи метров, очутится в самых благоприятных условиях для полета.

– Вы думаете, что двадцать пять метров разбега достаточно для подъема? – спросил лейтенант Форстер, когда инженер объяснил ему свой план подъема.

– Я мог бы довольствоваться половиной или даже четвертью, при условии подняться с довольно высокого места, мой дорогой Арчибальд!

– Я полагал, что нужно известное время катиться на довольно большом расстоянии, чтобы достигнуть скорости сорок – пятьдесят километров, необходимой для подъема…

– Я вижу, что вы еще не ушли дальше бега на колесах бициклетки первых французских авиаторов или разгона по рельсу, при помощи пилона, как у американских авиаторов. Это старая песня, мой друг, а наша, французская, школа авиации нашла прием, который гораздо изящнее, безопаснее и быстрее «отделяет» аппарат от земли, по специальному выражению.

– Какой прием?

– Знакомо ли вам устройство боевой ракеты?

– Я не видел ее никогда, но знаю, что она изображает из себя. Ее теперь больше не употребляют – это архаический снаряд.

– Архаический, пожалуй, но тем не менее остроумный: изобрести орудие, которое было бы в то же время и метательным снарядом, и метательный снаряд, который двигался бы без помощи орудия – вот изобретение.

– Согласен, но безрезультатно, так как все армии бросили его.

– Его бросили как орудие истребления, но к нему вернулись как к орудию авиации.

– В самом деле? Как же была устроена эта боевая ракета?

– Ее устройство исходило из того же принципа, как устройство сигнальной ракеты, применяемой еще во всех армиях. Это была большая гильза из листового железа, прикрытая сверху заряженным ядром, которое взрывалось при помощи капсюля на месте падения; в нижней части гильзы находился поддон из кованого железа с пробуравленными в нем отверстиями. Хвост, направляющий ракету, ввинчивался в центр поддона и своим наклоном давал начальное направление. Гильзу набивали при помощи гидравлического пресса взрывчатым составом, почти аналогичным со старинным порохом, и зажигали со стороны поддона.

– Я знаю. Газы, образовавшиеся при горении пороха, пройдя через отверстие в поддоне, соединяются и вызывают движение ракеты в обратном направлении движению газов: она вылетает вперед и поднимается с увеличивающейся скоростью, которая наконец становится значительной и уносит ее очень далеко. Вероятно, отсюда происходит французское выражение: «бежит, точно его подожгли сзади».

– Нет, – сказал инженер, смеясь, – это не отсюда. Я считаю это выражение более древним и библейского происхождения. Вы помните, триста лисиц Самсона, пущенных в лагерь филистимлян с факелами на хвостах. Это, скорее, отсюда… Что касается боевой ракеты, то она делает шесть или семь километров и если бы удалось найти ее траекторию и определить точку ее падения, то это был бы идеальный снаряд. В настоящее время одна Англия сохранила ее среди своих боевых снарядов: эта ракета Геля, которой изобретатель придал вращательное движение, поместив у выхода каждого отверстия в поддоне маленькие, согнутые, клинообразные пластинки. Франция же снова вводит принцип боевой ракеты, правда, видоизмененной и лишенной своего разрывного снаряда, в аэростатических парках. Вы понимаете, какое применение можно сделать из этой силы, развиваемой газами сгорающего пороха, поместив две или четыре ракеты подобного типа в хвосте аэроплана для того, чтобы дать ему первоначальное движение?

– Конечно! Но подумали ли вы, что при таком устройстве прибора порох, вместо того чтобы сгорать постепенно, почти взрывается, а это может вызвать мгновенный взлет аэроплана.

– Не думаю! Для этой большой птицы с распущенными крыльями существует закон инерции, с которым нужно считаться. Если же мы двинем его слишком быстро, то рискуем сломать всю раму. Но я очень рассчитываю на более медленное действие состава, которое весьма поможет работе винта. А это избавит нас от необходимости применять и вечно таскать с собой колеса бициклетки, представляющие довольно значительную тяжесть.

– Значит, у вас будет рельс?

– Ни в коем случае: достаточно пары простых деревянных полозьев, как в обыкновенных санях, очень гладкой и смазанной салом площадки вроде той, с которой спускается в воду судно, – и мы поднимемся без всякого затруднения.

Когда они вошли в грот, Кердок устанавливал там переносную кузницу, только что принесенную четырьмя солдатами.

– Отличное помещение для сборки машины… – сказал он. – Если разрешите, я буду здесь ночевать до самого отъезда.

Морис Рембо согласился.

Он видел хорошее предзнаменование в охоте и усердии, обнаруживаемом этим ловким и необщительным рабочим.

Он боялся только, чтобы эти добрые намерения Кердока не изменились под влиянием разочарования, когда он узнает, что Рембо не возьмет его с собой. И для своего спокойствия инженер решил немедленно объявить Кердоку о распоряжении майора Гезея.