Авиатор Тихого океана

– Комендант еще до получения раны выразил свое форменное желание оставить вас, Кердок, в Мидуэе. В случае порчи гидравлических аппаратов, поднимающих блиндированные башни, вы один можете произвести исправления: придется отказаться от поездки со мной.

– И вы поедете один?

– Нет, лейтенант Форстер будет сопровождать меня.

Водворилось молчание. На смуглом лице метиса не обнаружилось и тени недовольства. Он посмотрел своими маленькими блестящими глазами попеременно на обоих молодых людей и спокойно сказал:

– Это приказ… пусть будет так!

И он тотчас принялся за устройство мастерской.

К вечеру его импровизированная мастерская была совершенно готова, и второе крыло уже обозначилось на песке грота. Работа подвигалась быстро.

Восемь рабочих были назначены в эту вторую мастерскую, которая силой вещей стала главной, так как здесь происходила по мере их приготовления сборка всех частей механической птицы.

Морис Рембо решил воспользоваться ближайшею ночью для того, чтобы перевести сюда лодку, загромождавшую машинное отделение.

Но он затруднялся закончить оба крыла в гроте, так как мисс Кэт, выразившая желание обтянуть остов полотном хаки, взятым из цейхгауза, была бы вынуждена спускаться сюда и проводить здесь много времени.

Согласится ли она оставлять на несколько часов тяжелобольного отца?

Под этим предлогом, а он ясно сознавал, что искал предлога и наконец нашел его, молодой инженер отправился в комендантское управление и робко постучал в дверь.

Ему отворила пожилая седая женщина в переднике и почти в ту же минуту за нею показалась Кэт, приложив палец к губам.

– Папа спит, – оказала она. – Его слабость меня беспокоит. Если бы он мог уснуть на несколько часов, я, кажется, вполне успокоилась бы, несмотря на недоверчивое покачивание головой доктора… А вы… как ваша работа?

– Она пойдет скорее, чем я предполагал благодаря общему усердию. Кстати, мисс, вам придется отказаться от своих предубеждений против Кердока, так как он будет моим самым усердным помощником.

– Как вам угодно, господин Рембо! Это была мысль… мимолетная мысль, какие часто являются женщинам… И раз он не едет с вами, я готова изменить свое мнение. Оливия такого же мнения на этот счет, а она – хороший советник. Оливия… господин Рембо.

Старая гувернантка вернулась к постели больного и, усевшись с очками на кончике тонкого носа, она принялась за уборку целого ряда склянок, бинтов и повязок, принесенных доктором Сандерсоном.

– Я отрекомендовала вам Оливию, господин Рембо, потому что это не обыкновенная гувернантка. Она живет уже сорок восемь лет в нашей семье. Прежде чем заняться мной, она воспитала мою бедную маму. Один факт, что она решила последовать за нами в это изгнание, объяснит вам все остальное… У нее доброе сердце… Она была больна и лежала в постели, когда случилось это страшное несчастье, и вы видите, у нее нашлись силы, чтобы тотчас устроиться у постели больного папы… Скажите, доктор не сказал вам ничего особенного, выйдя отсюда?

– Нет, сударыня!

– Умоляю вас, – сказала она тише, – не скрывайте ничего… Мне кажется, впрочем, я вижу по вашим глазам, – что вы не можете лгать… особенно мне. Пойдите осторожно к постели…

Морис подошел на цыпочках.

Темные круги под глазами, впалые щеки и восковой цвет лица показали ему, что смерть уже витает над этой головой, и спокойствие девушки мучительно отозвалось в его душе.

В каком одиночестве очутится это нежное и прекрасное существо, если смерть поразит больного!..

– Бог сохранит его для меня, – бормотала она. – Я так горячо молю Его…

Для того чтобы рассеять ее мысли, он спросил ее: считает ли она возможным, согласно выраженному желанию, заняться сшиванием полотна для крыльев…

– Да, если можно работать здесь.

И было решено, что Морис Рембо принесет к ней скроенные куски полотна, приготовленные для сшивания.

Это был еще один повод подняться в каземат, услышать звуки ее голоса и упиваться ее тонким ароматом.

Он поблагодарил ее взглядом и неожиданно задал ей новый вопрос:

– А ваши цветы, мисс?

Она печально указала на раненого, как бы желая сказать, что она отказалась от них, потому что явились более серьезные заботы…

– Кроме того, потребление воды сокращено, и я не имею права позволить себе эту роскошь… Все растения, которые вы видели вчера на нашем столе, отныне за отсутствием воды принесены мной в жертву.

– Позвольте вас спросить, которое из этих растений вы больше всего жалеете?

– Для чего?.. Я предпочитаю не думать об этом. Между ними находился маленький росток цикламена, состоящий из двух побегов. Я взяла его с собой в мою каюту во время путешествия из боязни, что он погибнет в пути. Здесь я посадила его на открытом воздухе, так необходимом для него. Затем, есть еще один экземпляр растения перекати-поле, с большим трудом взращенный мной… Но это далеко не самые лучшие экземпляры моего бедного садика. По-видимому, больше всего привязываешься к слабым… и я любила мои цикламены…

Подойдя к постели, она робко наклонилась к бледному лицу, которое изредка искажала конвульсивная дрожь, прислушивалась к хриплому дыханию, вырывавшемуся из раненой груди.

Когда Морис Рембо, уходя, переступил порог, она встала и приветливо простилась с ним движением руки.

Ночь опустилась на крепость.

Морис Рембо отправился в караульную. Он был уже настолько известен гарнизону, что перед ним опустили подъемный мост без всякого разрешения начальства. Когда он объяснил унтер-офицеру, что желает ознакомиться с другим входом в грот, не зависящим от внутренней лестницы, его пропустили беспрепятственно. Но лишь только он очутился в крытом проходе, как тотчас повернул в противоположную сторону. Ему было известно, со слов майора, что в этой стороне, на востоке, находится садик Кэт.

Снаряд изо всей силы ударился позади него в гранитную стену, разлетелся на тысячи сверкающих осколков, оглушив его, точно громом. Инженер уже свыкся с этим грохотом и ограничился тем, что бросился бежать из сферы распространения газов.

Подняв голову, он увидел в расселине скалы фиолетовое пятно, которое выделялось на черном граните – это был пучок глицинии. Сад находился там. Перед ним вилась змеей небольшая лестница, высеченная в скале, и когда он поднялся на узкую платформу, где начинался «Кэтгарден», как говорил майор, у него сжалось сердце…

Жестокая война прошла и здесь.

Это был маленький уголок, едва в несколько квадратных метров, оберегаемый самой природой среди хаоса скал. Осколки чугуна изрыли этот поросший зеленью уголок, перевернули и далеко разбросали чернозем, привезенный с таким трудом из далекой Калифорнии.

Эти осколки перерубили хрупкие стебли арума и обильно и ярко цветущие пионы.

Ядовитые газы шимозы в несколько секунд иссушили широкие листья перекати-поля, золотые венчики ракитника и нежные чашечки колокольчиков; части бегоний и кирказона были отброшены в извилины скалы и умирали при последних лучах солнца.

– Бедная Кэт! – сказал молодой человек. – Значит, она лишается всего зараз!

И вдруг при умирающем свете дня он увидел маленький цветочный горшок, валявшийся на склоне горы, из которого торчали два цветка с розовыми венчиками.

Горшок был разбит, но цветок остался невредим.

Это и был цикламен, привезенный из Сан-Франциско, о котором ему говорила девушка.

Он бросился к цветку, вынул нежное растение из разбитого сосуда и, наполнив карманы землей, убежал в свой каземат, счастливый, точно нашел клад.

Глава 8