Пролетев несколько миль влево, аэроплан напоминал огромную чайку, парящую над морем. Видно было, как он снова сгибался, увеличивался, приближался к Мидуэю, для того чтобы описать условленный круг. Когда он проходил невдалеке, белое покрывало с увеличившейся лихорадочностью снова колыхалось, резко выделяясь на темно-коричневом граните.
Затем «Кэтсберд» повернул к востоку с согнутыми плоскостями крыльев, ход ускорился, шум мотора рассеялся в пространстве. Его длинный хвост уменьшился, из чайки он превратился в морскую ласточку, затем в маленькое белое пятно, которое исчезло в лучах рассвета.
Глава 10
Над Тихим океаном
Теперь «Кэтсберд» несся над пустынными пространствами Тихого океана, и скалистый островок Мидуэя медленно исчезал за ним в утреннем тумане. Огромная желтая птица скользила по воздуху, подталкиваемая винтами, с возрастающей скоростью, по мере того как нагревшийся мотор достигал своей наибольшей силы.
Оба авиатора не проронили ни одного слова. Они молчали под впечатлением почти благоговейного трепета.
Все это представлялось чудесным, грандиозным, почти сверхъестественным, особенно лейтенанту Форстеру, совершенно незнакомому с аэропланом – кроме его мотора, – с его быстрым, поступательным движением, не имеющим ни малейшего сходства со всем виденным им до сих пор.
Таким образом, человек, опустившись сначала на подводных лодках в глубь океана, теперь проник в область птиц не в качестве аэронавта с его огромными машинами, получающими благодаря водороду подъемную силу, которую не может развить самостоятельно, но как настоящие, легкие, быстрые птицы, более удобные, чем всякие иные орудия передвижения по воде или земле.
Осуществилась древняя мечта Икара: у человека выросли крылья!
Американец почувствовал во время полета неизъяснимое чувство, что-то вроде впечатления, испытываемого при быстром спуске подъемной машины.
Мы видели, что площадка для спуска была с наклоном к морю для ускорения подъема и поэтому аэроплан, казалось, в первые минуты устремился в пучину.
Наблюдавшим его подъем казалось, что он неизбежно должен упасть и задеть верхушку скал, окаймлявших остров острыми и зубчатыми выступами.
И вдруг на высоте не более трех метров от поверхности воды он, руководимый рулем глубины, поднялся, пробежал несколько секунд горизонтально, точно паря над морем, подобно чайкам в бурную погоду. Затем все увидели, как он поднялся на воздух и овладел воздушным пространством… Это была незабвенная минута, промелькнувшая как молния. Но эта минута укрепила веру американского офицера в успех их предприятия.
Отлет был, собственно, самым трудным моментом путешествия, тем более что не было возможности сделать пробный полет, Поэтому-то этого момента все боялись больше всего, не смея признаться.
С тех пор как аэроплан «Кэтсберд» удачно тронулся в путь, не было основания предполагать, что он не доберется до цели путешествия.
Сэр Арчибальд Форстер со спокойной душой вдыхал полной грудью морской воздух, причем щит из слюды предохранял авиаторов от слишком резкого ветра при подобном ходе.
Что касается Мориса, то он чувствовал какое-то одуряющее волнение, наполнявшее его душу и внушавшее непоколебимую веру в успех.
Конечно, он доберется…
Он доберется, толкаемый и несомый любовью, составляющей теперь его силу, веру и жизнь…
Если бы ему суждено было погибнуть, то это случилось бы сейчас же.
Он услыхал бы через несколько минут после отъезда позади себя неправильные взрывы, так называемые перебои в ходе мотора. Затем последовало бы большое замедление, винты, дергаясь, двигались бы в воздухе. Тогда аэроплан, перестав подчиняться рулю глубины, мало-помалу приблизился бы к волнам и затем опустился бы окончательно. Он никогда и не подумал бы, что его клапаны, подпиленные предателем, сломались, а такая серьезная починка немыслима на хрупком плоте, качающемся на двух поплавках. И он стал бы в тот же день добычей японских миноносцев, крейсирующих у берегов острова.
Его не покидала мысль, что Кэт, только Кэт по какому-то предчувствию устранила эту опасность, раскрыла преступление и сделала возможным отъезд. Одна она содействовала успеху предприятия. Из-за нее и для нее он достигнет цели…
В момент отъезда и в то время, когда он, согласно своему обещанию, описывал на аэроплане полукруг над островом, его внимание было привлечено не японскими крейсерами, медленно двигавшимися на горизонте, не сверканием снарядов, снова падавших на остров, а усеянным звездами флагом, тихо развевавшимся при утреннем ветерке. Он представлял себе, как его серебряные звезды рассыпались на молодой груди Кэт.
Это была святыня крепости, что-то вроде древнего Заимфа, в которой задрапировалась Саламбо перед взором ослепленного варвара!
Устремив взор на прикрепленную ею на рукоятке аэроплана голубую ленту, он, казалось, слышал среди сильного грохота машины и шелеста крыльев признания, совершенно преобразившие в несколько минут его жизнь.
Он повторял их, тихо шептал себе нежным, ласкающим голосом ее имя.
Хотел ли он немедленно испробовать действие главных частей «Кэтсберда» или же почувствовал потребность подняться к небу в то время, когда душа его была переполнена счастьем любви, но он наклонил руль глубины под довольно большим углом.
Послушный и проворный аэроплан, скользивший на расстоянии двадцати метров над поверхностью воды, повернул свои крылья против ветра и одним взмахом очутился в ста метрах над водной равниной, блестящие волны которой слились перед взорами авиаторов в гладкую, лазурную поверхность.
Чудесная птица продолжала бы подниматься выше, к солнцу, выплывшему теперь из-за волн Тихого океана, если бы к Морису Рембо не вернулось благоразумие и он не наклонил бы в противоположную сторону плоскость, направленную против ветра.
Спустя несколько секунд аэроплан летел снова на высоте двадцати метров над водой и держался так с математической точностью. Чувствовалось, что при желании пилот мог бы заставить его слегка коснуться воды тонким острием поплавков.
– Чудесно, Морис, просто чудесно…
Это было первое слово, сорвавшееся с уст американца.
Инженер ответил ему вопросом:
– Какое направление, Арчибальд? Вы следите за стрелкой?
– Направление правильное, Морис. Стрелка перемещалась со времени отлета только на два-три градуса в ту или иную сторону и постоянно возвращалась к ста двенадцати градусам.
– Сто двенадцать градусов – это угол направления к острову Оаху, понимаете?
– Или на Гонолулу. Будьте спокойны, я рассчитал точно.
И он указал пальцем на циферблате подвешенного перед ним компаса на линию, по которой он правил и которая была параллельна оси аппарата.
Эта линия действительно образовала определенный угол с синим острием магнитной стрелки.
– Вы движетесь прямо, как стрела, – сказал он после нового наблюдения в продолжение нескольких мгновений. И затем прибавил: – И скоро же он мчится… Я никогда не думал, что можно так скоро ехать!
– Не забудьте, что наш мотор в восемьдесят лошадиных сил, и редко можно найти на аэроплане подобный двигатель!
– Сколько же мы делаем километров?
– Вероятно, более ста километров в час. Я слишком мало знаком со скоростями аэроплана, чтобы отдать себе отчет, делаем ли мы сто двадцать или сто пятьдесят километров. Мы можем это вычислить, измерив пройденное пространство, и для этого нам нужны точки опоры. Какой остров будет первым на нашем пути?
Американский лейтенант развернул морскую карту, заранее положенную в кожаную сумку с левой стороны. Она была совершенно белая, представляя только часть Тихого океана с обозначенными на ней цифрами глубины, доходившей от четырех до шести тысяч метров.
И только на верху карты цепь Сандвичевых островов выделялась на пустынном океане в виде нескольких серых пятен, изрезанных желтыми кружками, обозначавшими маяки. Не принимая в расчет маленькие островки, которые были раньше всего рассыпаны под ногами авиаторов, архипелаг состоял из восьми островов – четырех больших и четырех средних. Первый из них был маленький остров Ниго, находящийся на расстоянии 1900 километров от Мидуэя, а последним – большой остров Гавайи, лежащий на 550 километров дальше, по величине равный всем остальным вместе взятым и поднимающийся к небу грозными кратерами своих двух вулканов.
Остров Оаху, на котором находился Гонолулу – главный город Гавайского архипелага – был третьим в группе. В самом низу карты, налево, находилась группа островов Самоа, направо – архипелаги Туамоту и Товарищества с островом Таити. Но все эти острова Полинезии находились в четырех-пяти тысячах километров от острова Гавайи.
Американский офицер перевел свой взор с карты на необъятную ширь моря, залитого ослепительными лучами восходящего солнца. На гладкой и сверкающей поверхности воды самая маленькая скала выделялась бы ясно, точно китайская тень.
Не видно было ни одной скалы, ни одного рифа.
– Прошло три часа с тех пор, как мы выехали, – сказал он. – Мы должны были проехать мимо острова Лисянского, но он остался далеко направо от нас.
– На каком расстоянии от Мидуэя находится он?