Вся ярость

– Понимаете, Адам тут ни при чем, – спешит вмешаться Алекс. – Это я… я страшно боялась, вдруг случится что-то неладное… не хотела сглазить…

Я крепче сжимаю ей руку. Мы это уже обсудили. Почему Алекс ничего мне не сказала, почему не могла даже жить со мной до тех пор, пока не узнала точно. Пока не узнала наверняка.

– Все в порядке, – говорю. – Главное – то, что сейчас я здесь. И у ребенка все отлично.

– Ну, сердечко стучит ровно, сильно, – говорит медсестра, снова стуча по клавиатуре. – Развивается малыш нормально, сейчас он именно такой, каким и должен быть на двадцать второй неделе. Я не вижу никаких причин для беспокойства.

Ловлю себя на том, что выдыхаю, – я даже не заметил, что перестал дышать. Мы – родители в возрасте, мы прочитали все брошюры, сдали все тесты, и все-таки…

– Вы абсолютно уверены? – спрашивает Алекс. – Потому что я совсем не хочу, чтобы со мной случился амнио…

Медсестра снова улыбается, тепло, искренне.

– Все в полном порядке, миссис Фаули. Вам не о чем беспокоиться.

Алекс поворачивается ко мне со слезами на глазах.

– Все хорошо, – шепчет она. – Все будет хорошо.

На экране ребенок внезапно кувыркается – крошечный дельфин, резвящийся в серебристой темноте.

– Итак, – говорит медсестра, снова беря прибор, – вы хотите узнать пол?

* * *

Фиона Блейк ставит перед дочерью тарелку с хлопьями, но Саша ничего не замечает. Она не отрывает взгляда от телефона с тех самых пор, как спустилась вниз, и Фиона едва сдерживается, чтобы не высказаться. В этом доме не принято приходить в обеденный зал с телефоном. Не потому, что Фиона так приказала; они договорились, мать и дочь, что так делать не надо. Фиона отворачивается, чтобы налить в чайник воды, но когда возвращается к столу, Саша по-прежнему таращится на этот чертов экран.

– Неприятности? – спрашивает Фиона, стараясь скрыть в своем голосе раздражение.

Саша отрывается от телефона и качает головой.

– Извини, просто Пэтс сказала, что сегодня не пойдет в школу. Ее выворачивало всю ночь.

Фиона строит гримасу.

– Зимняя рвота[1 - Вирусная инфекция, более известная в России как желудочный, или кишечный, грипп.]?

Саша кивает, затем отодвигает телефон.

– Похоже на то. Вроде ей совсем плохо.

Фиона придирчиво рассматривает дочь: у Саши горят глаза, щеки слегка раскраснелись. Если задуматься, она такая уже целую неделю.

– Саша, ты хорошо себя чувствуешь? Выглядишь так, словно у тебя температура.

Она удивленно раскрывает глаза.

– У меня? Я себя чувствую хорошо. Честное слово, мам, я в полном порядке. И умираю от голода.

Саша улыбается матери и тянется за ложкой.

* * *

В дежурной комнате полицейского участка Сент-Олдейт констебль Энтони Асанти пытается улыбнуться. Выражение лица сержанта Гислингхэма позволяет предположить, что получается это у него не очень хорошо. И дело не в том, что Асанти лишен чувства юмора, просто юмор его не из серии кремовых тортов и банановой кожуры. Вот почему ему никак не удается найти что-либо смешное в перевернутом вверх дном стакане с водой у себя на столе. И еще он злится на себя за то, что забыл, какой сегодня день, и почему, черт возьми, не проявил должной осторожности. Ему следовало бы разглядеть нечто подобное за целую милю: самый молодой член команды, только что закончил учебу, прямиком из Мет[2 - Столичная полиция (англ. Metropolitan Police), отвечающая за территорию Большого Лондона, кроме района Сити.]. С таким же успехом он мог бы написать большими буквами у себя на лбу: «Мишень для шуток». И вот теперь все стоят вокруг, смотрят на него и ждут, как он себя поведет, покажет, что он «парень что надо» или же просто «так себе» (как считает констебль Куинн, судя по презрительной усмешке, которую тот даже не пытается скрыть, хотя Асанти так и подмывает спросить, чью роль, горшка или котла, играет в этом сам Куинн[3 - Имеется в виду английская пословица «Горшок над котлом смеется, а оба черны»; русские эквиваленты «Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала» или «В чужом глазу соринку заметно, в своем – бревна не видать».]). Собравшись с духом, Асанти растягивает улыбку чуть шире. В конце концов, могло быть и хуже. Один придурок в первый день службы Асанти в Брикстоне оставил у него на столе связку бананов.

– Так, ребята, – говорит Энтони, обводя помещение взглядом, в котором, как он надеется, в должной пропорции сочетаются мрачная ирония и «все это я уже видел», – очень забавно.

Гислингхэм сияет, испытывая нескрываемое облегчение. В конце концов, шутка есть шутка, а в этом ремесле нужно принимать шутки и самому подкалывать своих товарищей, но все-таки он еще не вполне освоился со своим новым положением, обусловленным сержантскими лычками, и не хочет, чтобы его видели насмехающимся над кем бы то ни было. И в первую очередь над единственным чернокожим членом команды. Гислингхэм треплет Асанти по плечу со словами: «Молодец, Тони», после чего решает, что ему, пожалуй, лучше на этом закончить, и направляется к кофеварке.

* * *

Адам Фаули

1 апреля 2018 года

10:25

– Ну, и как все будет дальше?

Алекс медленно усаживается на диван и закидывает ноги вверх. Я протягиваю ей кружку, и она обхватывает ее пальцами.

– Это ты о чем? – говорит Алекс, притворяясь простодушной, но с хитрым выражением на лице.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, – о той мелочи, что я пол не знаю, а ты знаешь.

Алекс дует на чай, затем поднимает взгляд на меня – сама невинность.

– И почему с этим должны возникнуть какие-либо проблемы?

Я отодвигаю подушку и подсаживаюсь к ней.

– Как ты собираешься сохранить это в тайне? Рано или поздно ты обязательно проговоришься.

Она улыбается.

– Ну, до тех пор, пока ты не прибегнешь к своей печально знаменитой технике ведения допросов, полагаю, я уж как-нибудь смогу. – Увидев мое лицо, Алекс смеется. – Слушай, я обещаю держать в уме два списка возможных имен…

– Хорошо, но…

– И не покупать ничего голубого.

Прежде чем я успеваю раскрыть рот, она снова улыбается и легонько толкает меня ногой.

– И розового.

Я качаю головой, неубедительно изображая неодобрение.

– Я сдаюсь!