Его единственная любовь

– Я никогда не испытывала ничего подобного, – призналась Лейтис, обнимая его за шею.

– В таком случае мой опыт не пропал зря, – сказал он, уткнувшись лицом в ее шею.

Никогда прежде с ним не случалось, чтобы он испытывал столь ослепляющую страсть, но в то же время не терял и чувства юмора. Это сочетание опьяняло его. А возможно, его опьяняла сама Лейтис.

Гладя кончиками пальцев его руки от плеч к запястьям, она, видимо, так увлеклась этим занятием, что не заметила, что он, зашнуровывая ее корсаж, медлит.

– Откуда у тебя это? – спросила она, нащупав на его руке крестообразный шрам.

Он усмехнулся:

– Отметина Фергуса. Это произошло, когда он и Джеймс раскрыли мне тайну лестницы, ведущей в подземелье.

– Они знали об этом? – удивилась она. – Мне они никогда ничего не говорили.

– Мой дед взял с них слово, что они будут молчать, – пояснил Алек.

Она протянула к нему руку, дотронулась до его пальцев и заставила его нащупать на ее руке точно такой же шрам.

– Фергус? – спросил он, удивленный тем, что никогда раньше не замечал его. – И какую же великую тайну он тебе поведал?

– Никакой тайны, – ответила она. – Просто он взял с меня клятву, что я не скажу отцу о том, то он разбил любимое синее блюдо мамы.

Потом он взял в ладони ее лицо, ощупал уголки ее рта. Настало время открыть ей еще одну свою тайну.

Лейтис стояла, чуть отстранившись от него, и оправляла юбку.

– Я должна вернуться, – сказала она. – Не то Дональд меня хватится.

– Он хорошо с тобой обращается? – спросил Алек с улыбкой.

– Я терплю его общество, – ответила она уверенно. – А вот общество Мясника для меня невыносимо.

– Вот как? – спросил он настороженно.

– Я его ненавижу, – ответила она холодно. – Я ненавижу его и все, что за ним стоит, впрочем, он и есть олицетворение всего, что мне ненавистно.

– Но он ведь всего лишь человек!

Она наклонилась, ища на полу пещеры свои башмаки.

– Ты всегда называешь его Мясником, – сказал он, и от этих слов горло у него вдруг сжалось.

Она подняла на него глаза, будто могла его разглядеть в темноте.

– А ты никогда его так не называешь, – заметила она. – Почему?

– Слухам не всегда стоит верить, – сказал он. – Россказни о его кровавых подвигах в Инвернессе не совсем правдивы.

– И ты этому веришь? Он пожат плечами.

– Не всегда все так, каким кажется на первый взгляд, – сказал он, приближаясь к ней. – Но ты права, – добавил он, прежде чем она успела ему ответить. – Нам пора возвращаться в форт.

Он протянул ей ленту для волос, она взяла ее за один конец, и так они и пошли, соединенные малиновой лентой.

– Я бы не хотела туда возвращаться, – призналась она, поднимая на него глаза. – Но если я не вернусь, Мясник арестует Хемиша.

– Ты очень предана своему дяде, – заметил он.

– Он все, что осталось от моей семьи. Иногда он ведет себя так, что его трудно любить, – призналась она. – Но ведь любовь не всегда бывает легкой. Верно?

Нет, подумал он, его любовь нелегко ему дается, особенно когда ее осложняют тайны. Его решение открыть ей правду было выстраданным. Но он так ничего и не сказал и молча проводил ее от пещеры до форта Уильям.

Они пошли по берегу озера, кружным путем, чтобы не попасться на глаза часовому, охранявшему мост через лощину, В последние минуты перед расставанием они молчали и размышляли каждый о своем.

Когда они сели в лодку, Алек прижал ее к себе и смотрел на нее с высоты своего роста. Лейтис прильнула к нему всем телом, и он нежно покачивал ее, будто баюкая, а она щекой прижималась к его груди. Ее лицо с закрытыми глазами было освещено светом луны, черты казались более четкими и резкими. Она держала руки на коленях, ладони были обращены вверх, будто она обращалась к Богу с мольбой.

– Лейтис!

Его сердце стучало тяжело и гулко, как барабан, и эта барабанная дробь свидетельствовала о его удивлении и восторге.

Она открыла и протерла глаза словно постепенно пробуждаясь, потом улыбнулась ему сонной улыбкой. Он поцеловал ее. То, как он ее желал, удивляло его самого. Она позволила ему почувствовать себя чистым и свежим, не запятнанным последними годами жизни.

Алек помог ей сесть поудобнее, и их молчаливое путешествие еще больше их сблизило, придав их отношениям оттенок товарищества.

Лейтис выпрыгнула из лодки, как только они добрались до берега. Они вместе поднялись по потайной лестнице.

Оказавшись снова в часовне, она попыталась было заговорить, но Алек прижал ладонь к ее губам. Он не хотел услышать от нее слова сожаления, изъявления ненависти или тоски. Он так и не дат ей ничего сказать – прижался губами к ее губам и выпил ее вздох.

Его обязанности, его долг призывали его, но он не мог заставить себя двинуться с места, сделать еще хоть шаг Ему было трудно оторваться от нее.

– Пойдешь со мной завтра? – спросил он.

Это было опасно. Быть с ней означало большую опасность, чем предательство, которое он замыслил. Потому что рано или поздно она должна была узнать, кто он, и возненавидеть его за это.

– Ну, еще раз, – уговаривал себя Алек. – Еще только раз я приму другой облик, а потом Ворон исчезнет. Ему будет незачем дальше жить». Конец тайным встречам в пещерах и поездкам по залитым лунным светом дорогам, конец свиданиям в темноте часовни или под сенью лесов.

Лейтис кивнула, и он скрылся, ничего не сказав ей на прощание. Он не мог заговорить, боясь обнаружить свое отчаяние.

Харрисон вошел в комнату полковника позже обычного, подчиняясь его распоряжению со своей обычной пунктуальностью. Адъютант закрыл дверь за собой и подошел к столу с картой, у которого стоял Алек.

– Мне надо, чтобы ты съездил в Инвернесс, – сказал Алек.

– В Инвернесс, сэр?

Алек кивнул.

– Необходимо зафрахтовать корабль.