Его единственная любовь

– Счастье, увы, недолговечно и изменчиво. Когда оно приходит, надо крепко его держать и не упустить.

Чтобы убедить ее в своих словах, он снова привлек ее к себе и поцеловал с восторгом и ликованием. Влюбленные медленно разомкнули объятия, глядя друг на друга. Это был момент откровения, и он подумал: то, что возникло между ними и связывало их, было важнее, чем национальность или патриотизм.

Наконец, держась за руки, они направились к деревне. Но когда они ступили на хорошо знакомую тропинку, он потянул ее в лес, под сень деревьев.

– Эта дорога короче, – запротестовала она.

– А вдруг Уэсткотт уже расставил там посты? – возразил он.

Об этом Лейтис не подумала, и это ее испугало. Но когда они вынырнули из леса, никаких солдат не было заметно. Деревня казалась вымершей, будто ее жители уже покинули свои дома. Из труб не вился дым. Не было ни малейших признаков того, что она обитаема.

Лейтис постучала в первую дверь, и ей открыл старик.

– Пора, – сказала она. – Сожалею, что мы не смогли предупредить вас раньше.

– Мы готовы, – возразил он.

Йен подошел к дому, увитому цветами. На стук вышла старушка, ее узловатые руки крепко сжимали дверной косяк.

– Пора в дорогу, – сказал он ей мягко.

Она кивнула в ответ, ее губы были плотно сжаты. Одна за другой отворялись двери домов, люди выходили и собирались в центре деревни.

– Необходимо срочно покинуть Гилмур, – сказал Йен, обращаясь к собравшимся.

Он не хотел их тревожить, но не мог и держать в неведении. Было правильнее, чтобы они понимали необходимость поспешить.

– Скоро англичане примутся нас искать, – сказал он и заметил испуг на их лицах. – Возьмите с собой только то, что сможете унести, самое необходимое. Нам придется пробираться по узкой тропе меж утесов.

– Я не знаю никакой тропы меж утесов, – послышался голос.

Йен повернул голову и увидел стоящего в стороне Хемиша. В одной руке он держал волынку, другая, сжатая в кулак, упиралась в бок. Черт возьми, подумал Йен, ну прямо драчливый петух, приготовившийся защищать свой курятник.

Они переглянулись, и Йен догадался, что Хемиш его узнал.

– Ах, так к нам пожаловал Мясник собственной персоной, – сказал Хемиш, – чтобы отвести баранов на заклание. И куда же английский полковник собирается вести Макреев? В ад? Или только в тюрьму?

Йен услышала, как вздохнула толпа; казалось, этот вздох вырвался из одной груди.

Лейтис подошла и встала рядом с Йеном, положив руку ему на плечо. Она как бы выказывала ему свою молчаливую поддержку.

– Нас будут искать англичане, – сказала она, обращаясь к клану, – потому что этот человек – Йен Макрей.

Хемиш казался сбитым с толку, потом он с прищуром принялся разглядывать их обоих.

– Так это же Мясник из Инвернесса!

– Но этот человек рискует ради вас своей жизнью, – сказала она. – И делает он это не из гордости, дядя, – добавила она, не сводя глаз с волынки, – а для того, чтобы спасти вас.

– Ох-хо, – вздохнул Хемиш, хмуро уставившись на нее. – Неужели это и впрямь так?

Она кивнула.

– Это истинная правда, – сказала Лейтис твердо.

– Твой дед перевернулся бы в гробу, чтобы посмотреть на тебя, Йен Макрей, – сказал Хемиш, поворачиваясь к нему.

Тот сделал шаг к старику.

– Ты осмеливаешься говорить со мной о том, что сделал бы мой дед? – спросил он, будто не веря своим ушам. – Ты вел себя как отъявленный эгоист, Хемиш. Ты позволил Лейтис заменить тебя в качестве заложницы, ничуть не заботясь о том, чем это может ей грозить.

Он стоял так близко от Хемиша, что мог бы, протянув руку, дотронуться до старого дуралея и смести его с дороги, как пылинку. Руки Йена были сжаты в кулаки, его лицо потемнело от ярости.

– Я не позволю никому пострадать из-за твоей гордости, Хемиш. Ни Лейтис и ни одному из этих людей! – Он оглядел собравшуюся толпу. – Правда то, что я наполовину англичанин, – сказал он, – но те, кто находится в форту Уильям, готовы наказать меня за то, что я наполовину шотландец.

– Некоторые из вас знают его как Ворона, – сказала Лейтис. – Он помогал вам всем.

– Ты дал мне еду, – сказал какой-то человек, протискиваясь вперед.

– И мне, – повторила за ним очень старая женщина. Люди расступились, пропуская ее вперед.

– Ты привел нас сюда затем, чтобы мы были в безопасности, – вмешалась другая.

Йен узнал в ней мать двух малышей, которых он нес на руках во время грозы.

Голоса смешались в беспорядочный хор, и все благодарили его. Это, по-видимому, раздражало Хемиша, по-прежнему стоявшего в стороне с упрямым видом.

– Времени у нас мало, – сказал Йен. – Но у вас есть выбор – поверить мне или остаться здесь. И в том и в другом случае опасность угрожает вам. Все, что я могу вам предложить взамен, – это свобода.

– И ты едешь, Лейтис? – спросила молодая женщина. Лейтис вложила руку в ладонь Йена и посмотрела на него.

– Еду, – ответила она.

Вперед вышел старик. С таким же пронзительным взглядом, как у Хемиша.

– Значит, ты внук старого лэрда?

– Да, – ответил Йен.

– Меня это устраивает, – сказал старик. – Никакая английская кровь не может испортить хорошую шотландскую. – Потом он повернулся к толпе односельчан. – Вы должны ехать, – сказал он резко.

Один за другим люди закивали головами.

Молчаливая процессия двинулась к околице деревни. Не было времени проститься с покидаемыми навсегда домами. И если кое-кто шепотом и выражал сожаление, то, во всяком случае, никто не убивался от того, что оставляет свои пожитки. Люди Гилмура поняли, что они унесут в своих сердцах воспоминания о покинутой родине: для того чтобы хранить память, им не требуется вещественных напоминаний.

Пока они шли лесом, безоблачное небо стало голубовато-белым. Последние лучи солнца освещали их фигуры, и от них тянулись длинные тени на всем пути следования. Северный ветер раскачивал ветви деревьев, и казалось, что и природа посылает им прощальный привет, и листья, как пальцы дружеских рук, машут им вслед.

Хемиш Макрей стоял и смотрел на уходящих, не снимая волынку с плеча. Прощальная песнь скорби Макреев была бы в этом случае уместна, ведь он терял навсегда людей из своего клана. И все же он не мог сейчас играть из опасения навредить своим односельчанам.