Незнакомцы на Монтегю-стрит

Нола ничего не сказала, и когда я остановилась, остановилась и она.

– Ты меня поняла? – снова спросила я.

Она встретилась со мной взглядом, чего я никак не ожидала, и ответила:

– Да. Поняла. – В ее словах все еще звучал вызов, но также и некое облегчение. – Деньги у меня под подушкой. Я их верну.

Мне показалось, что она хотела добавить что-то еще, но нет.

– Хорошо, – сказала я, и мы пошли дальше. – Я рада, что мы понимаем друг друга.

Я знала, что разговор еще не закончен, как и то, что я сама была не готова его продолжать. И если я хотела понять причину, почему она взяла деньги, похоже, мне придется подождать. За этим крылось нечто большее, чем обычное воровство. Я поняла это, когда она встретилась со мной взглядом и сказала правду. В тот момент она до боли напомнила мне меня в юности, и я просто не могла не дать ей второй шанс.

Наконец мы с ней дошли до знаменитого чарльстонского рынка под открытым небом, что простирался между Митинг-стрит и Ист-Бэй. Здесь под тентами и навесами тянулись бесконечные столы, заваленные товарами для толп туристов в пестрых футболках. Ядреный дух лошадиного пота и навоза из ближайших конюшен, где стояли конные экипажи для туристов, смешивался в воздухе с ароматами готовящейся пищи, напоминая новых соседей, которые пытаются поближе узнать друг друга.

Поговаривали, что в свое время на этом рынке с аукциона продавали рабов, но, вообще-то, это была просто байка, рассчитанная на туристов. На самом деле в конце восемнадцатого века эта земля была отведена под продовольственный рынок, и, хотя ассортимент товаров с годами менялся, назначение рынка не изменилось. Но я старалась по возможности избегать это место, потому что, был тут невольничий рынок или нет, оно буквально кишело призраками чарльстонцев как далекого прошлого, так и недавнего настоящего.

Мы медленно проталкивались сквозь толпы людей, пока Нола не остановилась у прилавка с традиционными корзинами из так называемой сладкой травы. В кресле за столом сидела женщина, чья черная кожа была обожжена солнцем до цвета угля, и на старинный манер, передаваемый поколениями женщин в ее семье, плела корзину. Рядом с ней сидела женщина средних лет, внимательно наблюдавшая за покупателями. Нола взяла крошечную корзинку, чуть больше моей ладони, и подняла ее, чтобы лучше рассмотреть причудливо сплетенные стебли сладкой травы. Корзинка была сделана столь искусно, что начало и конец каждого стебля исчезали в бесшовном переплетении.

Я улыбнулась обеим женщинам и повернулась к Ноле:

– Красиво, не правда ли? Эти корзины – часть исторического наследия местной этнической группы гулла, потомков рабов, привезенных из Западной Африки. Доктор Уоллен даже возит своих студентов на остров Эдисто, чтобы те узнали, как их делают. По ее словам, между изготовлением этих корзин и восстановлением старых домов в городе существует прямая связь. Я понятия не имею, что она имеет в виду, но я действительно обожаю эти корзинки.

Нола неохотно положила корзинку, чтобы пойти дальше. В очередной раз обратив внимание на жуткое состояние ее рюкзака и потертую резину кроссовок «Конверс», я вполне резонно предположила, что у нее мало денег. Движимая импульсивным порывом, поскольку я редко что-либо делаю без предварительного планирования, я взяла корзинку и протянула ее женщине помоложе:

– Сколько это стоит?

– Семьдесят пять долларов, – ответила та, вставая. – Ручная работа.

Цена была высока. Нола даже негромко ахнула, из чего я поняла, что она тоже так думает. Но я решила, что любой ребенок, которому хватило храбрости сесть в автобус и проехать из конца в конец через всю страну, чтобы жить с незнакомыми людьми, нуждается в чем-то таком, что он может назвать своим.

– Я беру, – сказала я, вытаскивая из сумочки бумажник. Женщина быстро отбила чек и положила корзинку в простой белый бумажный пакет, который протянула Ноле.

Но та сложила руки на груди, прижимая к себе пакет с одеждой из «Палм-авеню».

– Это не мое, – запротестовала она.

– Я купила ее для тебя, – сказал я, беря у нее пакет и вложив ей в руки другой, с корзинкой. – Добро пожаловать в Южную Каролину. Кроме того, – добавила я, отводя ее от прилавка, – я заставлю твоего отца вернуть мне деньги.

Я подмигнула ей и, удостоившись в ответ скупой улыбки, зашагала дальше.

Мы миновали прилавки с украшениями из бисера, домашней парфюмерией, венками из прутьев и сушеной болотной травы и вручную расфасованными пакетиками с цукатами из пеканового ореха с арахисовой посыпкой. Как неисправимая любительница всего сладкого, я купила один пакетик и протянула его Ноле. Та покачала головой:

– Спасибо, не надо. Там внутри наверняка настоящие яйца и куча сахара.

Я откусила арахисовую посыпку, смакуя на языке ее сладость.

– А вот я очень на это надеюсь.

– И как только ты можешь загрязнять этой гадостью свой организм? – спросила Нола с нескрываемым отвращением, когда я проглотила еще один кусочек.

– Очень легко, спасибо, – с улыбкой ответила я.

Между тем Нола остановилась у прилавка с резными фигурками животных. Я же решилась задать следующий вопрос.

– Почему ты взяла деньги из кошелька? – осторожно спросила я.

Она взяла фигурку спящего кота и поднесла ближе к глазам, чтобы лучше рассмотреть.

– Мне нужно было кое-что купить.

– Ты же знаешь, что всегда можешь попросить денег у отца, верно? Не говори ему, что я так сказала, но, по-моему, он довольно разумный и справедливый человек. Даже если и не сразу, но он прислушается.

Нола продолжала рассматривать кошку – вертела ее так и этак, гладила пальцами темное дерево.

– Знаю. – Избегая смотреть мне в глаза, она осторожно вернула кошку на стол. – Проблема не в этом.

Я недоуменно нахмурилась, пока не увидела на ее щеках пунцовые пятна.

– А-а, – сказала я, не зная, как продолжить. – Тебе нужны были… женские штуки?

Она коротко кивнула и пожала плечами. Взяв ее за локоть, я осторожно отвела ее от стола.

– Думаю, он бы понял, Нола. Он не такой невежественный, как ты думаешь.

Мои слова вызвали на ее губах очередную, едва заметную улыбку. Тем не менее она так и не решилась посмотреть мне в глаза, лишь повернулась и зашагала в направлении, откуда мы шли. Я поплелась за ней следом.

– Он твой отец, Нола, – не унималась я. – Даже если тебе неловко просить у него денег, это лучше, чем воровать.

Она застыла на месте так внезапно, что я едва не налетела на нее.

Ее рука, сжимавшая оба пакета, стала почти белой.

– У моей матери никогда не было денег на такие вещи, поэтому раз в месяц я ездила на автобусе в соседний город и воровала там все, что нам было нужно. Мне казалось, что на этот раз будет лучше, если я заплачу за покупку.

Она повернулась и зашагала дальше.

Смысл ее слов дошел до меня не сразу, а когда дошел, она уже ушла вперед и я была вынуждена ковылять на высоких каблуках, догоняя ее.

– Послушай, Нола. Пойдем в аптеку и купим все, что тебе нужно, хорошо? Даже макияж. Но не проси меня купить тебе черную подводку для глаз. У тебя такие красивые голубые глаза, но их никто не увидит, если ты будешь старательно обводить их.

Она прищурилась и надула губы. Я уже научилась воспринимать эту гримасу как вызов и перебила ее, прежде чем она успела мне возразить.

– Ты можешь оставить красную помаду, если хочешь. Главное, избавься от черного карандаша для глаз. – Вопрос красной помады и нескольких сережек в ухе я мудро решила отложить на потом.

Когда она заговорила, выражение ее лица не изменилось:

– Если ты не пытаешься заарканить Джека, то почему ты так добра ко мне?