Глаз Эвы

Официант поставил на стол креветочный коктейль и белое вино.

– А где ты живешь?

– На улице Торденшоллсгате, в многоквартирном доме.

– А соседи? Они не подозревают, чем ты занимаешься?

– Они не подозревают, они знают. А кое-кто из них – мои постоянные клиенты.

Эва угрюмо вздохнула. Она с наслаждением жевала креветку, огромную, как раковая шейка.

– Кстати, у меня есть еще одна спальня, – неожиданно добавила Майя.

Эва фыркнула.

– Так и вижу себя: перепуганная, как двенадцатилетняя девственница.

– Только первую неделю, а потом это становится работой. Ты могла бы работать несколько часов, пока Эмма в детском саду. Подумай, сколько вкусной еды ты могла бы ей купить!

– Она и так поперек себя шире.

– Ну, тогда фрукты, курицу и салат, – предложила Майя.

. – Это невероятно, но мне даже захотелось попробовать, – призналась Эва. – Только я слишком труслива. Я для этого не гожусь.

На какое-то мгновение она пожалела о своих словах.

– Посмотрим.

Официант убрал тарелки и тут же появился с новыми: филе, маленькие морковки, брокколи и печеная картошка. И налил в бокалы красного вина.

– Но ты ведь не работаешь сегодня вечером?

– У меня сегодня выходной, а завтра работы немного. Твое здоровье!

Эва наслаждалась: нежное мясо так и таяло во рту, красное вино комнатной температуры выгодно отличалось от отцовской «Канепы». Бутылка быстро опустела, и Майя заказала еще одну.

– Знаешь, я никак не могу прийти в себя, – удивленно произнесла Эва. – Не могу представить, что ты действительно продаешь свое тело.

Это лучше, чем продавать свою душу, – последовал неожиданный ответ. – Разве художники занимаются не этим? Если уж и есть у человека что-то свое, что он прячет от других, то это наверняка душа. Тело всего лишь оболочка, и я не вижу в нем ничего священного. Так почему бы не поделиться им, не быть щедрой, если кому-то оно может доставить удовольствие? Но душа – выставлять свои собственные мечты и тоску, свой собственный страх и отчаяние на всеобщее обозрение где-нибудь в галерее, а потом еще и получать за это деньги – вот это я называю настоящей проституцией.

Эва застыла. Изо рта у нее торчала морковка.

– Ну, это не совсем так.

– Неужели? Разве не об этом говорят все художники? Разве они не говорят, что надо отважиться раздеться до конца?

– Где ты всего этого набралась?

– Я шлюха, а не дура. Многие думают, что это одно и то же, – распространенное заблуждение. Она вытерла уголки рта салфеткой.

– Еще одно заблуждение, что шлюхи – несчастные женщины, которые потеряли всякое уважение к самим себе, мерзнут на улицах, одетые в тонкие чулки, не получают никаких денег, их постоянно бьет жестокий сутенер, и большую часть суток они пребывают в состоянии опьянения. Это, – она прожевала и проглотила очередной кусочек филе, – только одна, незначительная сторона профессии. Те шлюхи, с которыми общаюсь я, – это много работающие и вполне интеллигентные женщины; они знают, чего хотят. Мне и вправду нравятся шлюхи, – сказала она совершенно искренне. – Это, наверное, единственные настоящие женщины.

Бокалы опять опустели, и Майя подала знак официанту. Эва опьянела.

– Но я все равно не подойду, – пробормотала она. – Сама говоришь, я слишком худая.

– Ха! Как раз то, что надо. Ты немного другая, такие встречаются реже. Но то, что у тебя между ног, Эва, – это же просто-напросто золотая жила. А им ничего другого и не надо. Уж так они устроены, мужики, во всяком случае, те, кто ходят ко мне.

Наконец появился десерт. Ледяные клубника и ежевика на зеркале из теплого ванильного соуса. Эва вытащила зеленые листики.

– Сорняки в десерте, – капризным голосом сказала она, – не понимаю. Я, кстати, в мужчинах плохо разбираюсь, – продолжала она, – а что им, собственно, нужно?

– Добродушные, толстые тетки, знающие толк в жизни. А таких на самом деле немного. По-моему, У большинства женщин в голове какие-то невозможные, дурацкие идеалы, я их не понимаю. Как будто им не хочется, чтобы было просто здорово.

Я тут днем смотрела осенний показ мод из Парижа, по телевизору, так вот там самые знаменитые модели демонстрировали последний писк. Наоми Кэмпбелл – ты ведь ее видела, да? – вышла в каком-то невероятном мини, а потом вдруг подскользнулась и грохнулась – и все это на самых тоненьких ножках, которые мне когда-либо доводилось видеть. Создавалось впечатление, что она вся сделана из ПВХ. Когда я вижу этих девиц, мне становится интересно, неужели они, как и все, могут сидеть на толчке и просто срать?

Эва расхохоталась и разлила ванильный соус на скатерть.

– Не надо относиться к себе так серьезно, – продолжала Майя проникновенно. – Мы ведь все равно все умрем. И через сотню лет обо всем забудут. Но для начала немного деньжат бы не помешало. Ты мечтаешь стать большим художником, правда?

– Я уже большой художник, – буркнула Эва. – Только об этом еще никто не знает. Она вздохнула. Похмелье обещало быть ужасным. – И к тому же я напилась.

– Как раз вовремя. Сейчас принесут кофе и коньяк. И прекрати ныть, пора становиться взрослой.

– Ты веришь в Бога?

. – Не глупи. – Майя вытерла остатки ванильного соуса с губ. – Но иногда я спасаю людей от отчаяния и делаю добрые дела; мне больше нравится так на это смотреть. Не у всех мужчин есть женщина. Однажды ко мне пришел молодой парень, у которого была настоящая мания – он украшал свое тело кольцами и жемчужинами. У него все тело было в них, во всех мыслимых и немыслимых местах, он сверкал и переливался, как американская новогодняя елка. И девушки с ним больше не хотели иметь никаких дел.

– А что ты сделала?

– Обслужила его как следует, и он даже мне приплатил.

Эва попробовала коньяк и прикурила сигарету не с того конца.

– Поедем ко мне домой – посмотришь квартиру, – предложила Майя. – Дай себе шанс. Постарайся найти выход из безвыходного положения. Это будет лишь один небольшой этап в твоей жизни. Смотри на это просто как на новый опыт.

Эва не ответила. Она сидела, словно парализованная, до смерти перепуганная. Но предложение Майи уже не казалось ей таким диким, и именно сейчас она его и рассматривала.

***

Они валялись на Майиной огромной кровати, а на Эву вдруг напала икота.

– Слушай, – вдруг сказала она, – а что такое Марианская впадина?

– Самое глубокое место в мире. Глубина одиннадцать тысяч метров. Ты только представь себе: одиннадцать тысяч метров.

– А откуда ты знаешь такие вещи?