Всего лишь тень

В сущности, той же, что и обычно.

Наконец он снимает куртку, кладет служебное оружие на стол в гостиной. Заходит на цыпочках в комнату, но, стоит ему приблизиться, Софи открывает глаза. Улыбается ему, протягивает руку. Он медленно целует ее в лоб.

– Привет, красавица моя… как себя чувствуешь?

– Нормально. А ты?

– Полный порядок.

Он устраивается в кресле, не выпуская ее руки, холодной как смерть. Уже.

– Есть хочешь?.. Что тебе приготовить?

Она на мгновение задумывается, потом выбирает спагетти с маслом.

– Сейчас займусь, – говорит Александр. – Только сначала ополоснусь в душе.

– Я никуда не спешу… Знаешь, у меня полно времени!

Она смеется, он снова ее целует. Держится, пока не оказывается в ванной, и начинает скулить. Стоя неподвижно под струями слишком горячей воды, на протяжении долгих минут он дает себе волю. Он плачет, как испуганный ребенок, не зная, по чему или по кому.

По себе, конечно. По человеку, который скоро станет вдовцом. В сорок два года.

Он не знает, как ему это удается. Жить с тем, во что она превратилась.

Он не знает, как ему это удастся. Жить без нее.

Наконец он вылезает из душа, надевает майку и старые джинсы. Пока готовит ужин, рассеянно слушает новости по радио. Он все еще плачет без остановки, сам того не замечая. Простая привычка.

Ставит тарелки на поднос и, прежде чем вернуться в спальню, утирает слезы.

– Мадам, кушать подано!

Помогает Софи сесть; усилие вызывает у нее гримасу и жестокий приступ кашля. Но как только кашель проходит, к ней возвращается улыбка.

– Мне тебя не хватало сегодня, – говорит она.

– Только сегодня?

Она снова смеется и подмигивает ему:

– Приятного аппетита, любовь моя.

Они принимаются за еду, глядя друг другу в глаза. Александр рассказывает, как прошел день, придумывая более-менее смешные истории. Хотя ее не проведешь, она сознает, насколько неблагодарная у него работа. Но сегодня вечером она охотно улыбается. Мартина наверняка не пожалела морфина.

Он уносит поднос, готовит ей чай.

– Дашь мне местечко? – клянчит он.

Он вытягивается рядом, обнимает ее. Кровать и правда слишком узкая. Никому еще не пришло в голову изготовить хотя бы полуторную медицинскую кровать. Как если бы болезнь запрещала любовь.

– Завтра вечером я вернусь очень поздно, – предупреждает он.

– Засада?

– Нет.

На лице Софи появляется бесконечно грустная улыбка. Она еще теснее прижимается к нему, вдыхает его легкий запах. Желание взрывается у нее в голове. Только в голове.

Остальное мертво.

– Как ее зовут?

– Валентина.

– Мило… Сколько лет?

– Не знаю. Но точно меньше тридцати.

Какое-то время они молчат. Софи гладит его лицо, задерживая руку на губах.

– Не заставляй ее слишком страдать, – наконец говорит она. – Ведь она здесь ни при чем.

* * *

Они так в результате и не поговорили. Да и смысла не было. Разве что раздуть едва покрывшиеся пеплом угли и испортить свое взрывное воссоединение.

Хлоя лежала на боку, повернувшись лицом к тому, кого едва не потеряла. Но кого сумела покорить вновь. Смотрела и смотрела, не отводя глаз.

Ей хорошо. Ну, почти.

Остается Тень. Со всех сторон. Совсем близко. Тьма распахнула мощные челюсти и выплюнула своего пророка. Он пришел за ней, чтобы силой отвести в ад, она в этом уверена.

Потому что ее место в чистилище, она в этом уверена.

Хочет ли он убить ее? Или только внушить ужас? Каковы бы ни были его намерения, она не поддастся. Будет бороться, как делала это всегда.

Она пристраивает голову на плечо Бертрана, тот не просыпается.

Ей хорошо. Ну, почти.

Ей только хочется, чтобы быстрее наступил день и прогнал Тень, которая неотрывно смотрит на нее, стоя у изножья кровати.

Боль [б`ол’] ж (от древнеиндийского bhal – мучить, умерщвлять) Ощущение физического страдания. // Чувство горя, нравственное страдание.

Ты поймешь, что означает это слово, мой ангел.

Чистое страдание. Кристальное, как твои глаза.