Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака

Бержана уставилась на Евдокию холодным рыбьим взглядом.

– Та же, – медленно продолжила она, – которая позабудет о предназначении своем, отринув свет небесный по-за делами земными, будет наказана…

И в гостиной воцарилось тревожное молчание.

– Что ж, – Евдокия усмехнулась, – я рада, если тебе… дорогая сестрица, хватает малого. Полагаю, добрых дел ты совершила предостаточно…

Бержана важно кивнула.

О да, помнится, она обмолвилась о том, что состоит в благотворительном комитете.

И самолично вышивает салфетки для благотворительной ярмарки и учит детей-сирот вышивке, и плетению кружев, и, кажется, созданию кукольной мебели…

…и чему-то еще, столь же ненужному…

– И я горжусь тем, что боги соединили нас узами родства. – Евдокия поклонилась, прижав ладони к груди, стараясь не слушать, как колотится нервно собственное ее сердце. – И зная о твоем тайном желании покинуть сей мир, всецело посвятить себя служению богам…

Младшие княжны синхронно вздохнули.

– …имела беседу с настоятельницей монастыря Святой Бригитты… она будет рада принять тебя…

Бержана скривилась.

О да, монастырь Святой Бригитты… тихая скромная обитель, которую в народе именуют Домом Кающихся… принимают туда всех, вот только идут большей частью уличные девки в попытке переменить жизнь, и крестьянки, и вдовицы либо женщины одинокие, от одиночества уставшие.

– Эта обитель… – мрачно начала было Бержана.

– Скромна, – перебила Евдокия ее, – и весьма добродетельна. Они не так давно открыли больницу для бедных. И приют при ней. Я готова пожертвовать ему еще пять тысяч злотней… скажем, в качестве приданого невесты господней.

Бержана отложила шитье и сложила руки на груди.

Она думала.

Искала.

И злилась за то, что ее поймали в ловушку собственного благочестия. Увы, монастырь Святой Бригитты недостаточно хорош для княжны, ей хочется белых одежд и белых же деяний, совершать которые можно, сии одежды не пачкая. И желание это написано на челе Бержаны.

Как и честолюбивая мечта однажды стать не просто монахиней, но матерью настоятельницей…

…почему бы и нет?

…если у нее будут деньги… за нею будут деньги и связи семьи… а лучше двух семей, связанных брачной клятвой…

…и если бы Евдокия еще тогда, осенью, выслушав бессвязный лепет Бержаны о богах и предназначении, дала бы деньги, то…

…то их бы приняли как должное.

– Боюсь, я еще не столь добродетельна, чтобы идти путем мучеников, – произнесла Бержана и поднялась. – Полагаю, вы просто не способны понять, что женщина моего рода… моего происхождения… не может жить среди тех, кто…

– Беден?

– Бедность происходит единственно от лени или порока. – Катарина остановилась у камина, пустой зев которого был прикрыт ширмой. – Ибо сказано, что каждому воздастся по трудам его. Вот, к примеру, возьмем… вашу матушку… она ведь женщина простая… не поймите превратно, я вовсе не осуждаю, ибо мы не выбираем семью, в которой рождены, но праведным трудом и милостью богов ей удалось снискать благополучие для себя и своей семьи…

Наверное, это могло бы быть похвалой, если бы не слышалось за словами скрытое презрение? Или раздражение?

Ей, должно быть, обидно весьма, что, рожденная в княжеской семье, она вынуждена просить денег у купчихи. И эта Бержанина обида странным образом примиряла Евдокию с ней.

С ними всеми.

Она вдруг ясно поняла, что нелюбовь их происходит естественным образом от собственной несвободы, зависимости от ее, Евдокии, капризов.

А они ведь и вправду полагают ее капризной, вздорной и ничего-то не разумеющей в нарядах.

– И вы честным своим трудом его укрепляете, тогда как люди иные, дурного свойства, тратят жизнь попусту… взять тех падших женщин, которые спешат укрыться в обители. Разве достойны они милости богов?

Бержана раскраснелась. И стала почти красива.

– А разве нет? – тихо поинтересовалась Евдокия.

– Они согрешили.

– Все грешат.

– Они отринули заветы Иржены, опорочили и тело свое, и бессмертную душу, а теперь мыслят, что стоит помолиться – и будут прощены. Но сколько правды в их молитвах? Сколько искренности?

Всяко побольше, чем в ее собственных, только говорить это Бержане нельзя. Не обидится – оскорбится смертельно, заподозрив, что Евдокия равняет ее с гулящими девками… или не самому сравнению, но тому, что сделано оно не в пользу Бержаны.

– Нет! Только тяжкий труд во благо общества способен искупить содеянное ими. – Она сложила тощие цыплячьи руки на груди.

– И где же им трудиться? – Евдокия провела пальцами по кружеву.

Жесткое какое… и накрахмаленные нитки будто проволока… если сжать в кулаке, то кружево захрустит… Кто его плел?

Кружевницы на той фабрике, которую матушка еще прикупила…

…и в рабочем поселке…

…и брали туда всех, кто готов был работать. Не во искупление призрачной вины, конечно, но за деньги. Пусть труд кружевниц был тяжек, но и платили за него щедро. Учили. И выучивали.

И было ли это благотворительностью? О том Евдокия не думала.

– В работных домах, – ответила Бержана, гордо вскинув голову. И на блеклой шее ее вспухли синие сосуды. – Вот прекрасный пример цивилизованного решения проблемы. Всех бедняков, а также грешников следует отправить в работные дома, где их будут кормить…

– …проповедями, – тихо сказала Евдокия.

– А хоть бы и так! – Бержана не собиралась отступать. – Слово божие никому еще не вредило.

– Кроме слова божия людям многое еще надобно. К примеру, еда… одежда…