Внучка берендеева. Второй семестр

– Маму…

– Она кричала. Отца звала… мы думали, что деда… мы в дровах спрятались. Не знаю, может, Божиня глаза отвела, может… нас искали… дом перевернули весь… нашли бы, конечно… кто-то сказал, что надо поджечь, тогда или вылезем, или сдохнем. – Елисей говорил коротко, жестко. И лицо его поплыло, заострились черты, вытянулись, и кольцо вокруг сердца задрожало. – Так и сдохли бы… в дыму… в огне… на копьях… не важно…

– Он пришел. Дед наш… другой. Он привел стаю. Два десятка оружных конников… это много даже для волков. Но стая… они… не выли… шли тенями… пришли и… люди не поняли, что… почему… полыхало… а волки…

– Сожрали ублюдков, – спокойно произнес Елисей. – Я помню.

– Я тоже. К сожалению. – Ерема передернул плечами. – Иногда вижу… огромный волк черной масти… он был мало меньше лошади… в него стреляли… в них всех стреляли… только куда людям… волки разодрали их…

– Скажи, что невинных.

– Не скажу, просто… жутко.

– Он впечатлительный, – бросил Елисей. – А я проклятый… мы оба проклятые волчьей кровью, но я больше. У него не проявляется почти. А я вот…

– Не спеши, Лис. – Ерема подал руку, помогая брату встать. – Сказки так не рассказывают. Тогда волки достали нас из поленницы. И вожак подставил спину. Понес… так мы познакомились с дедом.

– Он перевертень. Старый. Когда-то боярин обидел его невесту, вот он и сменял душу на волчью шкуру мести ради. Так и жил… он нам и рассказал, что про бабку нашу, что про матушку, единственную дочь свою, которую тоже любил. И из любви этой в лесу жил, зверем… она знала. Однажды набрался смелости, рассказал. И она приняла что его, что правду. Сказала, что Божиня ее матери лишила, но дала двоих отцов. Не захотела бросать того, кого называла батюшкой от рождения. Да и Волк бы не позволил. Что он мог дать ей? Логово в лесу да охоту полуночную? Он был рядом… и если бы решился прийти прежде, думаю, и царю бы не поздоровилось.

– Волк опоздал.

– Да. И мучился тем долго…

– Мы жили в стае. Года два.

– Больше.

– Дед учил нас. Следы читать. Слушать лес. Слышать лес. И тех, кто в нем обретается… он бы и на охоту повел, но обнаружилось, что я – калечный, – признался Ерема.

– Скорей уж я.

– Во мне почти нет волчьей силы.

– Зато во мне с избытком…

– Человеку нечего делать с волками.

– А волку не место среди людей, – добавил Елисей. – Дед не хотел нас разлучать. Но оставь он Ерему и… он бы одичал. А это не лучшая судьба. Меня к людям отправить? Рано или поздно я не сдержусь. Убью. Сначала одного, потом другого… и не человеком убивать стану… а может, и не дойдет до смерти, может, я просто обернусь и кто-нибудь заметит. Тогда и разбирать не станут, сразу на колья…

– Она сама нас нашла. Матушка… царица, – поправился Ерема и смутился оттого, верно, что не ту, которая родила, матерью назвал. – Не знаю как. Никто не знает. Но она сама нас нашла. И не побоялась явиться к Волку. Нет, не одна, с магиком старым… говорила… о чем – не ведаю, но убедительна была, если он позволил нас забрать.

– Нас каждый год к нему отпускали. На месяц. Привозили… к логову привозили. Оставляли. А в оговоренный срок он выводил нас к месту, где ждали ее люди. Когда мы спросили, почему… он сказал, что это единственный для нас способ выжить. Что царица поклялась своей кровью не чинить вреда, а помочь. И помогала. Учила. Мы благодарны ей… когда Лиса стала луна звать, его забрали…

– Нам плохо друг без друга. – Елисей плеснул водой на лицо. – Мне… мне предложили тогда или уйти к волкам… или запереть волчью силу.

– Он не захотел меня бросать.

– Ты бы пошел за мной, а тебе среди волков…

– Вот и мучается. Дед не злился. Сказал, что у каждого своя дорога. И научил Лиса тому, что сам умел. Перевертни тоже к магии способны, но у них особая… ведьмачья. Когда он много ее использует, то случается… ты видела, что случается. Так-то вот, Зослава.

– И как тебе сказка? – поинтересовался Елисей, все так же криво усмехаясь.

– Страшная, – не покривила я душою.

– Но ведь закончилась хорошо.

– А разве закончилась? – Я зацепилася за взгляд желтых глаз.

И тихо стало.

Молчали царевичи. Евстигней ногтями любовался. Еська, присевши на корточки, раскачивался взад-вперед. Егор веки смежил, будто спит. Емельяна и вовсе почти не видать.

– Не закончилось, твоя правда… – произнес Ерема почти шепотом. – Но о том лучше помалкивать.

– Обо всем лучше помалкивать. – Елисей протянул мне руку. – И раз уж не боишься перевертня, то…

Руку я приняла.

Чего бояться? Небось и про берендеев всякого сказывают. А Елисей… да обыкновенным парнем гляделся. Больным, правда, ну так давече едва ль наизнанку не выкрутился, а с этого ни у кого здоровья не прибудет. И рука обыкновенная.

Ладонь широкая.

Пальцы короткие, будто обрубленные. И ногти… да, ногти, а не когти, розовые, стриженные криво. А может, и не стриженые, но грызеные, кто их, нелюдей, знает? Еще надобно сказать, что рука эта рыжим кучерявым волосом поросшая. Тут-то мне и вспомнилось, что про перевертней сказывали, будто бы и в человечьем обличье они волохаты дюже, дескать, хоть ты на пряжу вычесывай. А что, носки с собачьей шерсти – самое найпервейшее средство, ежели ноги крутит. Небось с перевертней не хужей бы вышло.

Я ажно призадумалась.

Со своего кобеля цепного, скотины дюже поганой норовом, Маришка с полмешка начесывала. А перевертень, ежель матерый, здоровей кобеля будет. И косматей. И стало быть, шерсти больше даст.

– Зося? – Елисей, видать, почуял чегой-то и руку свою поспешил высвободить.

– Ась?

– Не боишься, стало быть?

Ну… если б он в волчьем обличье был. Да с клычищами. Да косматый. Я б десять раз подумала, надо ли за-ради каких-то носков к нему лезти. А человека? Нет, не боюсь.

Не понимаю только, зачем они мне эту историю рассказали?

Не ради ж того, чтоб сказкою занять.

А спроси – не ответят.

Но я б спросила, да не успела. С протяжным скрипом отворилася дверь…

Глава 8. Внове о тайнах великих и малых

Кирей не вошел – ввалился, и рухнул бы, когда б не Егор, плечо подставивший.