Лиса в курятнике

Глава 12

Димитрий шел, держась стеночки, стараясь вовсе с нею сродниться. Время от времени он останавливался, напряженно вслушиваясь в происходящее вокруг. И вид у него тогда делался совершенно несчастным. Длинный нос дергался, рот кривился, и создавалось впечатление, что ничтожный этот человечишка того и гляди расплачется.

Впрочем, впечатление было обманчивым. Плакать Димитрий разучился давно, да и ныне поводов не было. Напротив, игра неожиданно увлекла.

Легкий полог, рассеивающий внимание, и человечек почти исчезает.

А что еще надобно?

– Ах, папенька, это все так унизительно. – Княжна Таровицкая шла неспешным шагом, опираясь на руку папеньки. – Не понимаю, почему я должна здесь быть?

– Мы это уже обсуждали.

– И все равно твой план выглядит глупостью неимоверной. Одовецкие нас ненавидят… – Она задержалась у зеркала, поправляя и без того идеальную прическу. – Она мне не нравится. Я ей, к слову, тоже…

– И это следует изменить.

– Зачем?!

Действительно, Димитрий мысленно присоединился к вопросу. Подмывало подойти ближе, но… полог пологом, а чутье у Дубыни Таровицкого преотменнейшее, недаром что боевой маг и охотник великолепнейший. Нет, если заподозрит, что подслушивают…

Тот же вздохнул, развернул дочь к себе и тихо произнес:

– Нам давно следовало бы помириться… когда-то я повел себя неправильно, и мне старая княгиня точно не поверит, как и твоему деду… а вот ты… ты – дело другое.

Княжна наморщила носик.

– Мы соседи. И от этого деваться некуда… – проговорил Дубыня.

– И поэтому ты по-соседски прибрал ее земли к рукам?

– Лика!

– А разве не так? Папенька, я тебя люблю… и деда уважаю, но вы хотите невозможного! Я могу улыбаться, могу играть в прелестницу… могу… не знаю, хоть на голову встать, но это ничего не изменит! Насколько я успела понять, княгиня настроена весьма решительно… и меня это пугает.

Произнесено сие было тихо, но Димитрий все же решился сплести махонькое заклятьице. Будучи слабым, неприметным, оно не должно было потревожить Таровицких, а вот беседа эта оказалась преувлекательнейшей.

– Она целительница.

– И что? Нет, я не думаю, что она решится на убийство… во всяком случае, если правду говорят и княгиня справедлива, то ко мне у нее претензий не будет. А вот тебе и деду стоит быть осторожней… и вообще, не понимаю!

– Чего?

– Ничего. Что тогда произошло? Не отворачивайся, я слышала, как ты с маменькой разговаривал.

– Что слышала? – Дубыня напрягся.

– Не все. К сожалению. – Княжна Таровицкая сбросила маску прелестной девицы, голова которой забита исключительно шелками, кружевами и перламутровыми пуговичками, – но достаточно, чтобы понять. Ты сжег то поместье…

– Молчи.

А вот это уже на признание тянет, правда, слабоватое. Одного свидетельства Димитрия будет недостаточно, княжна перед судом от слов своих отречется, сыграет капризную девицу, которая сплетни папеньке пересказывала. Дубыня же…

– Папа… это такая тайна, которая и не тайна совсем… думаешь, дома об этом не шептались? Или вот здесь… да тут, почитай, все уверены, что ты или отправил Одовецких в Царство Божие, или просто ситуацией воспользоваться сумел…

Дубыня наливался краской.

Губы побелели. Черты лица заострились.

– Успокойся. – Солнцелика погладила отца по плечу. – Я… не то чтобы не верю, что ты не мог этого сделать. Просто… мне хотелось бы знать: почему? И не только мне… объяснись с княгиней. Может, она поймет…

– Не поверит. – Дубыня дернул рубашку, и махонькие пуговицы поскакали по полу. – Если б все так просто было…

– Тогда земли верни.

– И что она с ними делать станет? Одовецкая целительница, каких свет не видывал. – Он потер грудь и тяжко прислонился к стене. – Но хозяйка из нее преотвратнейшая – ты бы видела, что там творилось. Я просто порядок… навел… и деньги… я ж ни грошика… себе…

А ему и вправду дурно.

Вот ведь… про то, что у старика Таровицкого с сердцем худо, Димитрий знал, как и то, что старик оный давно уж удалился в семейное имение, которое если и покидал, то ненадолго и недалече. А выходит, не он один с сердцем мается.

Надо будет намекнуть целителям, пускай глянут.

– Присядь… пойдем… тут недалеко… вот сюда. Матушке отпишусь, пусть приедет и на тебя наругается… затеял игры. – Княжна Таровицкая ворчала, но незло, напротив, в словах ее виделось искреннее беспокойство за батюшку. – Не так ты и молод…

– И не стар.

Не стар, Димитрий согласился. Еще как не стар… сколько ему? Пять десятков разменял… разве ж для мага возраст? А выглядит – в гроб краше кладут. И главное, сел-то прямо на пол, не чинясь, благо коридорчик этот пустоват, если не сказать – заброшен. Ведет он к бельевым, а в них князьям делать нечего.

– Так покажись ей! – Княжна топнула ножкой. – Ты же сам себя мучаешь…

– Иди…

– Не пойду.

– Выпорю.

– Ах, папенька, поздно уже… на вот, выпей… и я с тобой побуду. Не спорь. Чего мне тут еще делать? В саду гулять?

– А хоть бы и в саду…

– Я его уже весь обгуляла… сил нет… с этими курицами… сядут и только обсуждают, кто на кого посмотрел, с кем можно водиться, а кого игнорировать надо… кто игрок, кто младший сын. Противно.

– И что, никто не глянулся? – с насмешкой поинтересовался князь. Почудилось, что рад он был сменить пренеудобную тему.

– Да на кого тут глядеть! Подошел один… мол, ваши губы как розы… щеки – мимозы, – передразнила Солнцелика неизвестного кавалера. – Дайте ручку, пройдемся до кустов.

– До каких кустов? – А вот теперь Дубыня помрачнел, и Димитрий от души посочувствовал тому бестолковому кавалеру, которому вздумалось досаждать Таровицкой излишним вниманием. Впрочем, княжна отмахнулась и сказала: