А по миру разлились туманы, густые, как крупяная каша на молоке. И в белизне этой проступали кривые тени существ, названия которым Юленька не знала. Тени дергались, сталкиваясь друг с другом, и тогда раздавался гадкий скрежещущий звук. Еще тени рычали и прыгали, точно в пляске, и с каждым прыжком они приближались.
– Бежим? – предложила Юленька.
– Нет. Тогда точно заметят. Сюда давай.
Алекс дернул за руку, и Юленька подчинилась, втискиваясь в узкую расщелину.
– Сиди смирно.
Юленька кивнула. Они прятались за гранитным клыком, достаточно широким, чтобы скрыть их от чудовищ. Юленька сидела тихо, не дыша. Время от времени она выглядывала, дрожа от страха, холода и отвращения. Она терла-терла щеки, но лишь размазывала грязь. А вдруг та ядовита? Или аллергенна? Точно аллергенна, вон и нос чешутся, и голова тоже. Очень хотелось плакать, но Юленька изо всех сил держалась. Как знать: вдруг те уродливые существа услышат?
Чем ближе они подходили, тем огромней и ужасней становились. Кривые, ломанные, словно слепленные наспех из булыжников и обломков дерева, великаны двигались рывками, то и дело застывая в причудливых позах. И тогда раздавался рык:
– Ррра!
– Ррру!
– Рррах!
– Мамочки! Мамочки… – Юленька вцепилась во влажную косу.
– Сиди, Крышкина.
– Р-ррау! Ррра!
Юленька не сможет. Ей страшно. Сердце колотится громко. Того и гляди вовсе из груди выпрыгнет. Прямо под ноги великанов.
– Ты только глянь! – с восторгом прошептал Алекс, подвигаясь к самому краю зуба.
Ему-то хорошо. Он смелый. И вообще с ветром в голове. Юленька слышала это от классухи, но до конца не поняла, что значит с ветром. А сейчас вдруг вспомнила.
И еще вспомнила, что саму Юленьку классуха хвалила, сказала, будто бы она – всецело положительная особа. Именно так и выразилась, чем маму рассмешила. Юленьке нравилось, когда мама улыбается… где она сейчас?
– Они же… они же играют! – выдохнул Алекс, запихивая рюкзак под живот.
Баринов лег, вытянулся в норе, сунув грязные свои кроссовки Юленьке под нос.
Меж тем, грохот нарастал. Как будто надвигался поезд. Но любопытство перебороло страх, и Юленька выглянула. Всего на чуть-чуть, чтобы увидеть то, что видел Баринов. А видел он троицу гигантов, перебрасывающих друг другу шар. Его подхватывали кривыми руками, чтобы перекатить на плечо, а уже с плеча снова кинуть. Руки хлысты были неожиданно ловкими. Но шар все равно норовил выскользнуть и грохнуться.
– А еще у них голов нет, – сказала Юленька, разом успокоившись.
Ведь те, у кого нет голов, не имеют ни глаз, ни ушей. И убежать от них будет проще простого. Теоретически, как любит повторять папа.
А мама – мама-я-устала-от-твоих-фантазий – при этом повторяет, что теория с практикой расходится.
С родителями вообще все сложно.
Земля же вздрогнула в очередной раз, и Юленька с удивлением поняла, что почти и не боится уже. Она высунулась из укрытия, разглядывая чудовищ. А те, увлеченные игрой, по-прежнему ничегошеньки вокруг не замечали.
– Ррра! – взревел один, подбросив шар так высоко, что тот почти исчез во мгле.
– Рррух! – крикнули в ответ другие, растопыривая кривые руки.
Бледные тени их пролетели над Юленькой, заставляя пригнуться.
– У…
Со свистом и грохотом каменный мяч вернулся с небес. И существо, принимая удар, покачнулось. Ноги-коряжины разъехались, тело изогнулось, как будто бы костей в нем не было, и рухнуло. Шар вылетел и покатился, издавая протяжный, гулкий стон. Он пронесся рядом с клыком, с хрустом перемолов зубы поменьше и оставив четкий след-канаву.
– Идем, – Алекс вскочил и, схватив за руку, потянул Юленьку за собой.
Шел он, пригибаясь и не оглядываясь на монстров, что возились неподалеку. Конечно, они безголовые, но вдруг у них имеются глаза где-нибудь еще?
Например, на животе.
– Алекс…
– Тихо, Покрышкина. Мы только глянем.
На что глядеть? Зачем? Уходить надо туда, где безопасно. А он не понимает, словно назло. Папа вот тоже часто назло маме делает. Вроде бы и не специально, а получается, что…
Шар остановился, уткнувшись в ограду из белых ровных валунов, похожих не то на бревна, не то на огромные куски школьного мела. Вершины их, поднимавшиеся над Юленькиной головой, доходили едва-едва до половины шара.
– Рррау? – донеслось сзади. – Ррра-рра-рррау?
– Алекс…
– Да погоди ты! Смотри! Офигеть! Это же…
Самое уродливое лицо, которое Юленька когда-либо видела. А видела она не то, чтобы много, но как ей казалось прежде – предостаточно. Но это лицо было особым. Идеально круглое, с гладкими щеками и носом, что выдавался вперед, словно клюв, с крохотным ртом-дырочкой и совсем уж неразличимыми глазами, оно походило на ту страшную маску, купленную мамой на распродаже.
Мама еще врала всем, будто бы маску из Венеции выписала.
Зачем? Юленька не знала.
А это лицо было живым. Стоило Алексу – вечно он всюду лезет! – прикоснуться к пористой коже, как веки дрогнули и разошлись. Под ними оказались каменные глаза с крохотными зрачочками и желтой радужкой.
– М-мамочки, – сказала Юленька, пятясь.
Голова же ничего не сказала, но вытянула губы трубочкой и плюнула. А потом закашляла и завыла обезумевшей пожарной сиреной.
– Бежим! – крикнул кто-то, но не Алекс.
И Юленька клятвенно пообещала себе, что когда вернется домой – а она непременно вернется домой! – обязательно займется спортом. Бегом. По утрам. В парке.
Или с мамой в спортивном зале… с мамой лучше… Юленька сильно соскучилась по маме. И если бы она не бежала, то непременно заплакала бы.
Глава 5. Встреча