Владетель Ниффльхейма

Девчонка споткнулась и полетела кувырком в блеклое гниловатое море. Она падала молча, и Джек подумал, что это хорошо – тролли не услышат. А потом подумал, что кошку он все-таки пнет, и остановился.

Дышал он тяжело. Из открытого рта текла слюна, а в боку кололо, как будто туда иглу вогнали. Джек на всякий случай пощупал, но если игла и была, то сидела глубоко в теле.

– Чего встал? – поинтересовалась Снот, запрыгивая на ветку странного дерева. Ветка прогнулась, дерево задрожало, а кошачьи когти пробили нежную кору, выпуская мутные соки. Шерсть Снот стояла дыбом, а пушистый хвост нервно подрагивал. Выглядела она весьма недовольной.

Можно подумать, Джек доволен. Это же он сидел внутри пустой головы, которой тролли играли в мяч. Он цеплялся за крошащийся камень и вздрагивал от каждого пинка. Он падал, бился локтями, лбом и язык ко всему прикусил.

– Я… тебя… убью… – сказал Воробей. Каждое слово приходилось вклинивать между вдохом и выдохом. А язык распух.

И шевелится еле-еле. Джек сунул пальцы в рот, пытаясь нащупать дыру, которая просто-таки обязана была быть, но дыры не нашел. Зато едва не стошнило.

– Глупый детеныш, никогда не говори о том, чего не понимаешь. Меня крайне сложно убить.

Кошка прислушалась и удовлетворенно фыркнула:

– Но если тебе необходим отдых, то мы, конечно, можем подождать… познакомиться… ты же хочешь познакомиться с другими детенышами?

Если чего Воробей и хотел, то попросту лечь и лежать, долго-долго, пока не растает невидимая игла, ковыряющаяся в его потрохах. Но говорить он не стал, просто сплюнул тягучей кислой слюной. И капля расползлась на сером граните.

А парень, который смотрел на Джека искоса, тоже сплюнул, стараясь попасть дальше.

Парень Джеку сразу не понравился. И девчонка тоже, хотя ее Воробей вообще не разглядел. Сейчас она сидел внизу, увязнув ногами в кисельной мути и скулила. Парень же стоял и пялился на Джека.

Чужак.

От чужаков всегда проблемы. И здоровый. Харя широкая, наглая. Сытая. Одет чисто и в новье, а на плече рюкзачок висит и не пустой.

Такие на свалку не заглядывали. И правильно. На свалке Джек быстро бы с ним разобрался.

– Ты кто? – спросил парень, сунув руки в карманы. Широкие штаны его растопырились, подбородок задрался, а нижняя челюсть выпятилась, как будто он собирался снова плюнуть, но уже прицельно, в Джека. Тотчас захотелось врезать. И Джек сунул руку в карман, нащупывая камень.

– А ты кто?

Воробей подумал, что парень не ответит, и тот не торопился отвечать. Но потом все-таки сказал, цедя слова:

– Александр. Алекс Баринов. Там – Юлька. Ну а ты?

– В…

Кошка предупреждающе зашипела, и, глянув в желто-голубые глаза, Джек смирился:

– Джек.

– Снот, – промурлыкала она, улыбаясь во все усы. – Советница Снот…

– Чья советница? – поинтересовался Алекс, разглядывая уже кошку.

– Пока не знаю. Но определенно, выбор у меня появился…

Она подошла к Алексу и потерлась о ногу – предательница! – а затем крикнула:

– Деточка, не окажешь ли ты нам любезность? Не поднимешься ли наверх, пока тебя гримы не утащили?

– Она и вправду разговаривает? – одними губами спросил Алекс, и Снот ответила.

– Конечно же, я разговариваю! Или ты глухой и не слышишь?

– Ну… слышу. Просто говорящие кошки мне еще не встречались. Впечатляет.

– А мне говорящие мальчишки встречались. Не впечатляет совершенно.

Кошка вновь переметнулась к Джеку и, поочередно мигнув глазами, произнесла:

– Спустись и помоги девчонке. А то ведь и вправду утащат. И аккуратней спускайся! Аккуратней! Не порань себя! Ну почему вы, человеческие детеныши, настолько беспомощны? Ни зубов, ни когтей… куда ваши родители смотрят?!

Когда она про родителей сказала, Джеку стало совсем тошно, и он рявкнул:

– Заткнись.

Спускаться пришлось на заднице, до того скользким оказался берег. А девчонка и не подумала помогать. Она сидела, раскинув ноги, и ревела, всхлипывая и всхрюкивая.

Пятки ее в грязных кроссовках тонули в сером комковатом болоте. Чуть дальше оно светлело, избавляясь от илистых взвесей, и растекалось неоглядными водными просторами.

Если море существует, то оно именно такое – огромное и лоскутное, будто слепленное из разбухших кусков белого, серого и синего картона. Море шевелилось, и куски мешались, складываясь новыми узорами.

– У…уходи… я… я…ни-никуда… не… не пойду, – заикаясь от плача сказала Юлька. – Я… я д-домой хочу… домой хочу… а так ни-никуда не-не пойду.

– Ну и дура, – ответил Джек, прикидывая, как быть теперь. Не за волосы же ее тащить в самом-то деле! Хотя, может, и за волосы. Коса у нее была длинная толстая, нарядного рыжего цвета.

Только если дернуть за косу – девчонка завизжит.

Точно завизжит. Раньше визжали.

Когда раньше?

– Если не пойдешь, тебя гримы утащат, – Воробей не знал, что еще сказать. А она плечиком дернула и ответила, заикаясь:

– Н-ну… ну и п-пусть! Пусть тащат!

– Сожрут.

Девчонка только громче завыла. Джек оглянулся на кошку, но та о чем-то беседовала с Алексом. Ну и хрен с ними обоими. И вообще, с какой такой радости, Воробей тут стоит и беседы беседует? Снот велела? Ей надо – пусть сама и лезет. А Джеку… Джеку плевать. Он на свалке справлялся сам? Справлялся. И тут справится.

Самому – проще.

– Как знаешь, – сказал он девчонке и, развернувшись, зашагал вдоль берега.

А ведь сразу и следовало именно так поступить: быть одному.