Смотри сердцем. Ясновидящая для Генерала

Когда я очнулась, болело примерно все. И именно это дало мне понять, что я пришла в сознание. Сомнения в этом были, потому что было совсем темно и очень тихо. Но когда ты в беспамятстве, ведь не бывает так больно? И если больно, значит, я еще не умерла. Просто ушиб всей Саши. Я чувствовала острые камни, на которых я лежу, ощутимо впивающиеся в мое тело, и от этого было еще больнее. С огромным трудом я смогла перекатиться на живот. Стало чуть полегче. Но все равно больно. Встать даже на четвереньки мне не удалось. А вы пытались встать на четвереньки, лежа на неровных и острых камнях? А если при этом на вас висит груз килограммов в сто? Несмотря на то, что груз этот был равномерно распределен по всему моему телу в виде жировой прослойки, это было очень больно и трудно.

Я прислушалась и все-таки услышала далекий шум. Это был шум моря. Насколько это возможно было в моем состоянии, я порадовалась тому, что хоть какой-то дополнительный канал связи с реальностью появился. Я вытянула руки и, подтягиваясь на камнях, ломая ногти, поползла. Я старалась ползти на шум в сторону моря. Это было очень трудно, все же я – не пушинка. И очень больно. Острые края камней раздирали мое не слишком плотное дорожное, но летнее платье, оставляя царапины и раны по всему телу. Но что-то мне подсказывало, что надо двигаться к морю, что где-то там должно быть спасение. Воздух явно стал прохладнее, видимо, наступила ночь. Какое-никакое, но движение позволяло мне не очень мёрзнуть. Несколько раз я делала передышки и, кажется, даже иногда отключалась, теряя сознание. Но потом приходила в себя и снова ползла. К морю. К волнам. Наконец, я почувствовала руками впереди песок. Это придало мне энергии и из последних сил я сделала еще один рывок, вползая на песчаную полосу. Прохладный песок под моим телом принес мне небольшое облегчение, хотя по-прежнему болело все тело и особенно болела голова. Но острые камни уже не впивались в израненные бока. И я снова отключилась.

Когда я очнулась в следующий раз, было по-прежнему темно. Но воздух был явно теплее. Как будто наступило утро и начало пригревать солнышко, которое я не видела, но чувствовала. Где-то вдали я услышала голоса. Мужские, отметила я про себя остатками сознания.

– Ой, глянь, труп лежит! – воскликнул один голос.

– И правда, баба! – ответил ему другой, явно принадлежащий мужчине постарше.

– Избитая вся. Насильничали?

– Да не похоже, одёжа, хоть и драная, но на месте.

Голоса приближались. Я попыталась хотя бы повернуться к ним, но голова была наполнена чем-то очень тяжелым, просто неподъемным. Тем не менее, они, похоже, заметили движение.

– Смотри-ка, шевелится! Неужто живая?

– И то верно, – ответил старший, – девонька, что с тобой случилось?

– Как тебя зовут? – задал младший вопрос, который почему-то показался ему важным.

– Алекссссаааа… – с трудом прохрипела я.

– Оса? – удивился старший, – Странное имя.

А я опять отключилась

А потом я лежала на облаках и плыла по небу. “Наверное, я умерла и теперь на небесах”, – подумала я. Только почему-то было по-прежнему темно. Наверное, на небе пока ночь. А еще, если я на небе, то, наверное, встречу, наконец, маму. И это хорошо, что я на небе, значит, я не так уж много плохого сделала, раз меня не отправили в ад. И с этой мыслью я опять потеряла сознание.

Глава 7

Оса

Я снова очнулась и снова в темноте. Я лежала уже не на камнях и даже не на песке. Чувствовалось, что подо мной находится что-то вроде довольно жесткого матраса. Но кровать подо мной слегка покачивалась. Рядом негромко разговаривали мужчина, по голосу которого мне сложно было определить его возраст и женщина, явно уже весьма немолодая. Смысла разговора я не улавливала, выхватила только фразу, оброненную мужчиной: “Организм молодой, может и очухается. Лишь бы после такого удара по голове в своем уме осталась”. Я отстраненно подумала о том, в чьём же тогда уме я буду, и с этой мыслью опять отключилась.

Когда я проснулась в следующий раз, рядом уже было тихо, никто не разговаривал. В пересохшем рту была пустыня. Откуда-то я знала, что пустыня – это место, где много песка и очень сухо, совсем нет воды. Я слабо прохрипела: “Пить!”. Не особо надеялась, что кто-нибудь откликнется, но услышала старушечий голос:

– Очнулась, болезная! Сейчас-сейчас, подожди маненько, напою тебя.

Вскоре к моему рту прикоснулся край чашки и в рот полилась благословенная жидкость. Это был какой-то травяной настой, довольно противный и горький, но мне было все равно, потому что самое главное – он был жидкий!

Слегка утолив жажду, я почувствовала себя лучше. Хотя вокруг по-прежнему была кромешная тьма.

– Где я? – хрипло спросила старуху.

На самом деле меня больше интересовал другой вопрос: “Кто я?”. Я силилась понять и вспомнить, что произошло со мной, но не помнила ничего, даже своего имени.

– На корабле, – ответила старушка, – Шхуна “Святой Николай” называемся. Тебя Бориска с Силычем нашли. Отправились, значится, на берег, облепихи, да зелени какой набрать. В тех местах уж дюже знатные кусты с ягодой растут. А места безлюдные, не собирают их толком. А у нас тут ребятки часто болеть начали, ну фельшер наш, Палыч, и велел, мол, этих, ви-та-ми-нов надо. Вот они с утреца-то и отправились за витаминами теми на берег. Выходят, а там ты лежишь. Думали все, совсем сдох… богу душу отдала. Ан нет, вроде очухалась. Ну там-то неясно было, очухаешься ли. Ребятки-то и взяли тебя к нам на корабль, ибо не по-божески это – еще живого человека вот так бросать на верную смерть. Там поблизости ведь даже деревеньки захудалой нет, куда тебя определить можно было бы. Пришлось с собой взять. А тут и Палыч тобой занялся. Говорит, повезло тебе, что в теле, не худоба какая – переломов нет, только ушибы всякие. Как это он говорил? А, “подкожный жир защитил”, вот! Только на голове рана серьезная. Кто ж тебя так, несчастную?

Я с трудом подняла руку и ощупала голову: она была плотно перевязана какими-то тряпками. Снова попыталась открыть глаза. Они не открывались. Ощупала лицо и зашипела от боли: похоже, там сплошной синяк, прикасаться больно. Веки тоже отекли так, что глаза не открывались.

– А меня Агата зовут, – продолжала словоохотливая старушка, – я жена кока на этом корабле. Вот муженек-то мой в этот рейс с собой взял подработать слегка. Где на кухне помочь, вернее этом… кам-бу-зе, где зашить чего, где фельшеру нашему подсобить. Ну а как тебя, значит, принесли, так меня к тебе сиделкой и приставили. Фельшер наш еще заходит иногда, проверяет, как ты. Да только ты в себя все никак не приходила.

– И сколько я была без сознания? – спросила я.

– Да почитай дня два уже лежишь. На-ка, выпей еще отвару полезного. Палыч велел напоить, как очнешься. Сказал, спать с него будешь. а сон – лучший лекарь, значит.

К моим губам опять поднесли чашку с отваром. Затем Агата помогла мне сходить в туалет и снова уложила в постель. Вставать и идти было не то, чтобы больно. Было просто невыносимо и адски больно ступать на ноги, которые едва не подкашивались. Голова болела и кружилась и каждый шаг давался с огромным трудом. Но Агата, даром, что по голосу казалась совсем старой, по ощущениям оказалась бабулей довольно крепкой и сильной. Видимо, на корабль других и не берут. Поход в соседнюю комнатку задумчивости так меня вымотал, что, едва моя голова снова коснулась подушки, я погрузилась в сон.

Когда я очнулась в следующий раз, Агата уже была рядом. Она сразу заметила, что я проснулась, подошла ко мне, напоила отваром из кружки, сводила в туалет и ненадолго вышла, сказав, что пора меня накормить. Вскоре она вернулась, приподняла мне подушки так, чтобы я приняла полусидячее положение и поднесла к моему рту ложку с чем-то приятно горячим. Я надеялась на какую-нибудь сытную пищу, то тут я жестоко обманулась: во рту оказался бульон, судя по вкусу – куриный, чуть подсоленный. Впрочем, и эта еда мне показалась очень вкусной. Я так давно ничего не ела! Интересно, как давно? Не меньше двух дней, точно. Выхлебав весь положенный мне бульон, я устало откинулась на подушки. Этот процесс отнял все мои силы.

Глаза по-прежнему не открывались и пришлось делать все вслепую, на ощупь, с помощью пожилой женщины.

– Так как же ты оказалась не берегу-то, детка? – решила начать допрос Агата, – И кто тебя так избил?

– Не помню, – честно ответила я, – вообще ничего не помню. Даже имени своего не помню.

– Да ты что?! – удивилась она.

А потом рассказала, что когда Бориска с Силычем нашли меня на берегу, я успела назвать им свое имя, прежде чем потеряла сознание.

– Ты сказала, что зовут тебя – Оса, – уточнила Агата.

– Странное имя, – пробурчала я, прислушиваясь к своим ощущениям. Не чувствовала я это имя своим. Но все равно ничего не помню, так что какая разница. – А вещи какие-то со мной были, может по ним понять что-то можно?

– На тебе только платье было. Скромное, но из хорошей ткани. Подрано и грязное было настолько, что пришлось выбросить, как и все нижнее белье. Обувку свою ты, похоже, где-то там потеряла. Одела тебя пока в свою сорочку. Ты не подумай, она чистая, стираная.

Я ощупала себя: и правда, на мне была сорочка почти до пят с длинным рукавом. Похоже, Агата была несколько выше меня.

– Волосы у тебя были длинные – состричь пришлось. Колтун тот вычесать было невозможно – спутались совсем, репейника на него нацеплялось. Да и рану на голове обрабатывать так оно проще-то.

Голову я ощупывала, но под повязкой размер катастрофы был незаметен.

– Еще кулон у тебя на груди серебряный, его я не трогала.

– Может, ищет меня кто, – с надеждой сказала я, нащупывая кулон.

– Может и ищет. Только как понять. Вряд ли тебя сейчас и узнать-то смогли бы. Это хорошо, что ты сейчас не можешь видеть себя. Лицо-то все в синяках, отеках.

Я в красках представила это зрелище и нервно сглотнула.

– И что вы со мной теперь делать будете? – жалобно пропищала я, не узнавая своего голоса.

– Через пару дней у нас стоянка в Приморске. Городок небольшой, но там есть больница для неимущих. На лекаря поприличней-то у тебя денег нет, да и у нас тоже. А там тебя подлатают, опять же полицию вызовем, может в розыск тебя уже объявили, да отыщутся родные твои. Все образуется, девонька, не переживай!

Не сказать, чтобы я особо была уверена в том, что легко и быстро получится со всем разобраться, но так хотелось верить в лучшее, что я слегка успокоилась, расслабилась и снова задремала.

Так и подремывала я, не ощущая течения времени. Агата ушла по каким-то своим делам, только время от времени заглядывала в каюту, проверить, как я себя чувствую, не нужно ли чего. Она кормила меня бульоном, поила все тем же противным отваром. Иногда заходил Фельдшер Палыч, обрабатывал рану, менял повязку на голове, смазывал мои синяки и ссадины какой-то вонючей мазью. В такой полудреме и прошли два дня пути до Приморска.