Цена страха

Одно чувство…

Одну фразу…

* * *

– Я боюсь умереть.

И тут же, застигнутый врасплох собственной откровенностью, поспешил себя исправить.

– Умрут все. Смерть неизбежна. Но я боюсь смерти моего творчества. Когда я думаю о том, что моё творческое имя рассеется прахом в памяти потомков, что мои многолетние труды будут никому не нужны, а моя музыка перестанет волновать сердца людей… Ужас и отчаяние от страшной несправедливости рвут меня на части!

Взгляд Вритиэля обжигал ледяным холодом. Его голос, жестокий и властный, был неузнаваем. Черты исказились, и маэстро с ужасом созерцал совершенство потрясающе иного рода.

Совершенная жестокость была воплощена сейчас в человеческом лике.

– К чему тебе твой страх, Мирзо? Отдай его мне!

Холодный пот прошиб Скрипача.

Поверхностное сознание, эго, приходило в себя и восстанавливало утраченную было власть.

Перед ним сидит сумасшедший! Как же он сразу не догадался! Елизавета, психиатр со стажем, неоднократно рассказывала супругу об удивительной способности больных с расщеплением личности менять маски, полностью при этом срастаясь с ними.

С безумцем нельзя спорить. Он убьёт его прямо здесь, посреди ресторана! Сумасшедшие следуют за своими иррациональными импульсами, и они не заботятся о последствиях.

– Отдай свой страх мне! – продолжал настаивать безумец.

Скрипач нервно огляделся. Посетители с удовольствием вели беседы и поглощали ароматную еду. Звенели бокалы. Хрустально чистый свет, приглушённый шум голосов настраивали на миролюбивый лад.

Но сознание Скрипача металось в огне внутреннего ада. Что делать? Как спастись?!

Маэстро нутром чуял превосходящую силу врага.

Если он закричит или побежит, безумец вмиг воткнёт ему в шею столовый нож. Поднеся трясущиеся руки к лицу, Скрипач с силой сжал ладонями виски.

Сердце выпрыгнуло из груди и отбойным молотком застучало в голове.

– Мирзо, отдай мне твой самый кошмарный страх!

– Да забирайте его, забирайте!

Не в состоянии дальше вести бой неравных сознаний, Скрипач сдался.

Дать сумасшедшему то, что он просит! С больными опасно спорить.

Да и сил уже не осталось ни капли…

– Хорошо.

Спокойный, полный тепла и сострадания голос протянулся к душе Скрипача лучом солнечного света.

Подняв голову, маэстро с изумлением уставился в пронзительные, сияющие глаза прежнего Вритиэля.

Глава 3

Одиночество

Море умиротворённо дышало под ласковыми разливами солнечного света. Дневной жар развеялся маревом некогда обжигающего воспоминания, и вечер плавно вступил в свои законные права.

На подступах, где-то там, за горизонтом, стояла ночь. Её тёмный покой манил и пугал, соблазнял и наказывал, обещал и обманывал…

* * *

Волны неспешно, с чувством целовали её босые ноги. Глядя на заходящее солнце, Виктория не ощущала его тепла, не видела его света.

Её взгляд, проникая сквозь раскалённый диск, блуждал в притаившейся за ним тьме.

Тьма звала её.

Кажется, повторяла её имя…

Закрыв глаза, Виктория постаралась сконцентрироваться на звуке. Так и есть! Её имя отчётливо прозвучало из самой сердцевины ночи. Солнечный свет не проникал в глаза через тонкую плоть век.

Что-то мешало ему…

Что-то поглощало его…

И совсем скоро это что-то поглотит и саму Викторию.

Кто не различает свет, обречён сгинуть во мраке.

Раньше Виктория испугалась бы подобного утверждения. Но сейчас она радовалась ему. Так радуется ленивый школьник отменённому уроку. Так радуется нерадивый студент срыву экзамена из-за болезни профессора. Так радуется человек, впустую проживший отпущенные ему годы, их близкому завершению.

Сегодня вечером она умрёт.

Она ничем не болела. Здоровье редко подводило её, но она не сумела отыграть этим козырем у судьбы успешную карьеру или глубокий интерес к профессии.

Она не страдала из-за глубоко несчастной любви. Она вообще никогда не любила. Не горевала по умершему ребёнку.

Она никому не подарила жизнь.

Настало время отнять её у себя самой.

Виктория открыла глаза и взглянула прямо в лицо угасающему светилу.

Она давно не обвиняла ни его, ни Бога, ни даже себя в провале собственной жизни. В её пустоте и никчёмности.

Не отчаяние, но безысходность наполняло её душу.