Гори, гори ясно

Впрочем, сделанного не воротишь, поэтому я молча принял случившееся к сведению. Ладно, не совсем молча… Кое-что спросил все же.

– Ветер свой ко мне приставлять не будете?

Чеслав махнул головой.

– Кто знает цену свободе, как не палач? На плахе остается плата за проступки. Кровь да вспухшая от кнута кожа – за мелкую провинность. Залитие горла – за чеканку фальшивой деньги. За измену и предательство – петля. Заплатил – свободен. Ветер приставить – как в клетку без стен посадить. Нет в ней свободы, лишь видимость.

Я оценил его прямоту.

А нелюбимая мной подземка знала цену быстрой поездке: кроме жетончика, я заплатил головной болью. Нет, неправильно говорю: заплатил головой не болящей. Или даже так: бонусом к скорости мне выдали мигрень. Раздражающую и не уходящую почему-то после волны живого огня.

Оттого, напяливая на голову выданный Находько мотоциклетный шлем, я скрежетал зубами. Вообще эта ноющая и постреливающая гадость была не в тему. Я даже проигнорировал появление в рядах галдящей и развеселой компании знакомого лица. Подумаешь, пригласил Макс и ее тоже. Вот, если у нее таблетка от боли при себе найдется – другое дело.

– Мы со всеми выдвинемся или как? – спросила Ира, оглядывая собравшихся мужчин и их байки. – О, привет, Бельский!

Ирка, наше «маленькое начальство» с работы, была единственной особью женского пола возле гаражного ряда. Интересно, Шпала сказал, что в клуб ей не попасть, кроме как гостем или «грузом»? Или «собственностью», но такое я при Ире поостерегся бы озвучивать. А «цвета» – это мимо нее по определению.

Тех прошлогодних барышень катали не за так. Мероприятие было проплачено. Можно сколько угодно скалить зубы, заявляя о свободе, ветре в лицо, связи с миром и прочих бесконечностях. Но обслуживание техники, даже такой неприхотливой, как выделенные нам с Ирой «Ижи», стоит денег. Бензин стоит денег. Вообще ничего не падает из воздуха само, даже крест с купола Смольного.

– Не, мы не будем тормозить парней, – отозвался Находько. – Отдельно. После них покатим.

Услыхав это «после», я стянул с болящей головы громоздкий шлем.

«Хех», – мне стала понятна радость Макса от моего согласия на совместный выезд. Жена его, прознав о поездке вдвоем с другой женщиной, не стала бы вдаваться в подробности. Ей было бы фиолетово, насколько наша начальница «свой парень», и как ровно дышит к ней Макс.

– Приветствую руководство, – стараясь не морщиться от громких звуков (то тут, то там уже порыкивали «звери») выговорил я. – Ты какими судьбами тут?

Задумался: Ирке в клубе своей не стать, тогда как Шпала – в доску свой. И он вообще не человек. Впрочем, прознай его братья по клубу про иную личину Макса, еще и восхитились бы. Его наглая морда с хищным оскалом отменно сочетается с клубной символикой.

– Этот, – она махнула рукой в сторону Находько. – Отрабатывает должок. За смену, которую пролюбил, а позвонить, предупредить о пролюбе – забыл. Я тогда прикрыла его тощий зад.

«Поджарый и хвостатый зад», – мысленно внес я поправку.

– Это после… – одернул себя: про наши похождения в Михайловском замке и под ним говорить при посторонних не стоило. – Когда Ханна уезжала? Слушайте, от головы есть что-нибудь? От раскалывающейся?

– Тогда, ага, – ответил Шпала, покосился в сторону начальства.

Оно и понятно: подробности в другой раз.

– В моей сумке, – слова ее прозвучали, как песня. – Макс, куда ты ее дел? Держи газетку, страдалец. Потерпи, спасем тебя.

Как-то так я остался один. Дюжина шумных мужиков на той же территории не в счет, им до меня дела не было. Ира со Шпалой отошли, чтобы облагодетельствовать меня лекарством. Оставили перед уходом экземпляр печатной прессы. Сегодняшний «Вечерний Петербург».

Газет я давно не читал. В них ничего обо мне не пишут, так зачем они мне? Вот подстелить под что-то грязное – это можно.

А тут – потянуло на чтение.

«Привидения в петербургских дворцах», – я трижды перечитал название, чтобы убедиться – нет, не привиделось. Привидения были в заголовке. И во дворцах, по мнению автора статьи. Вчитался.

«Наши корреспонденты вам расскажут, любезный читатель, о тех местах, где привидения – дело обычное, и если там их встретите, знайте: все путем. Привидения, встреченные вами в других местах, следует считать последствием перегрева вашей головы, на которую в данном случае следует надеть кепку».

Кепку? Кепку?! Чем поможет кепочка при встрече с призраком? Или уже после полученного теплового удара?

«Видимо, писала женщина», – я покачал головой, получил за это очередной болезненный «выстрел».

«И не думайте, что настоящие привидения являются только ночью», – было сказано дальше.

Ночью, в кепке, не думать. Все веселее и веселее.

Дальше следовало скучноватое перечисление мест, где видели призраков. И что это были за призраки.

Необщительное привидение в Эрмитаже – Николай I. Какое-то мутное описание хрупкой дамы в Русском музее. Архитектор в Академии художеств, являющийся студентам. Всегда к несчастью.

Собор Петропавловской крепости и привидения, стук которых слышит дежурный мужского (подчеркнуто – непременно мужского пола). Дом старого каретника на Большой Мещанской с медленно проявляющимися теневыми картинками на стенах.

Не припомню дворцов, которыми владели бы каретные мастера, ну да пусть.

Дело дошло до Инженерного замка. В нем была отмечена Белая дама в золотых башмачках (снова эта манера расписывать, кто во что наряжен – они же мертвые, какая разница?). Призрака Павла I тоже вниманием не обошли. «Он был бледен и наигрывал на флажолете – старинном музыкальном инструменте, напоминающем флейту».

Эту бы авторшу, да спиной бы по ступенькам. Наигрывал на флажолете… У меня прям в духе Шпалы родились ассоциации, с инструментом, напоминающим флейту, и с автором статьи.

Серьезно, я не выдумываю: все, что я тут рассказал, было в печатной форме изложено. Без дураков.

Впрочем, вскоре эта призрачно-дворцовая чушь выветрилась из моей головы.

Мы не лихачили, конечно. Для Иры это была первая поездка. И я в плане опыта езды недалеко от нее ушел. Но байк – это байк. Это концентрация на пределе. И, одновременно с тем – свобода. Отзывчивость и мощь. Отрыв от всей будничной шелухи, от скуки и стабильности. Отрыв – в нем вся соль.

Поворот, на котором сосредоточился не в полной мере – и переднее колесо проходит по обочине. Опасность, которая рассекает воздух перед тобой. Момент в точке, что может стать чертой, разделяющей жизнь и смерть. Контроль этого момента – суть свободы.

Там, на повороте, мы немного разошлись. Макс с Иркой понеслись дальше, тогда как я замедлился. По нервам мне та черточка прошлась, ровно что бормашина, только не точечно «в зуб», а прям от затылка до пяток.

Когда я сбавил скорость, в мой ряд перестроились молодчики в дребезжащей «коробке». В долбанном ржавом ведре – «копейке». Попытались подрезать. Зачем? Кто их знает, может, захотелось впечатлить девиц с заднего сиденья.

Резко вспомнился совет от Шпалы: «В любой непонятной ситуации – газуй! Если кто решит взбрыкнуть на дороге, типа защемить без поворотника, отбей удоду зеркало – упырь в него все равно не сечет. Сурпрайз, гайз».

Мой добрый и заботливый приятель… Добрый – потому как сплавившаяся со мной сущность аж взвилась, предлагая подогреть ребяткам салон изнутри.

«Пусть едут», – осадил я ретивого, прижавшись к обочине.

Вообще конь металлический коню огнегривому пришелся по нраву. Я это прямо-таки физически ощущал. Они даже ревели в унисон.

Байк – это независимость. Превосходство. Простор.

Нет, я не утверждаю, что таков байк для каждого. Он таков для меня. Уверен, что таков он и для Шпалы. Или даже больше… О таком не расспрашивают.

Ирка по завершению поездки с «Ижа» сползла с помощью Макса. Колени тряслись, а глаза были шальные-шальные. Позднее, в сауне уже, куда мы так же ввалились втроем, она стребовала с Находько обещание.

– Проконсультируешь меня с покупкой.