Алмазы перуанца

Около шести часов дверцы сарая отворились, и в них появилась фигура Нидербергера.

– Эй, Бенно, пора вставать!

Юноша решительно подошел к хозяину и сказал твердым, почти строгим голосом:

– Где мои вещи, господин Нидербергер?

– Почему ты осведомляешься об этом?

– Потому что я желаю переодеться, – сказал Бенно, – вы, очевидно, не знали, что крыша вашего сарая протекает!

– Какие пустяки! Подумаешь, несколько лишних капель воды для молодого человека твоих лет! Что тебе от этого сделается? Пойдем скорее, мне надо послать тебя на дом к одному очень богатому покупателю: снести ему кое-что да затем подстеречь опять, как вчера, нашего почтальона. По пути солнышко высушит тебя!

Но Бенно не трогался с места. Он был до того обижен подобным отношением, что решил ни за что не поддаваться.

– Я вас спрашивал, пришли ли мои вещи, господин Нидербергер? – настойчиво повторил он.

– Ну да! На что они тебе? Я ведь сказал тебе, что прежде всего надо сходить к моему покупателю, затем…

– Прежде чем я не переоденусь, я решительно никуда не пойду и не буду ничего ни делать, ни исполнять до тех пор, пока вы не выдадите мне моих вещей и не укажете мне сухого помещения, где бы я мог переодеться!

– Да это настоящий бунт! Я обязался твоему дяде кормить и одевать тебя в течение трех лет твоего обучения! Как же я могу допустить, чтобы ты понапрасну трепал платье? Смотри, ведь все на тебе уже почти просохло!

Бенно молчал, но по лицу его было видно, что он намерен настоять на своем, и Нидербергеру волей-неволей пришлось подняться на чердак и выдать мальчику его ящик. Хотя замок от него был уже сорван и вещи перерыты, но пока все еще было цело. Переодевшись здесь же и выпив кружку отвратительного жидкого кофе, он отправился с громадной корзиной разных товаров в аристократический квартал города. К вечеру, усталый, он возвратился в лавку.

Господи, если бы Гармс знал обо всем этом, если бы он видел его теперь с этой тяжелой корзиной! Но нет, он ничего, ничего не напишет ему о своем житье здесь. К чему огорчать бедного старика? Но что, если он вдруг заболеет в этом ужасном доме? Нидербергер предоставит ему возможность умереть как собаке где-нибудь в углу полуразвалившегося сарая, безо всякой помощи – в этом нет сомнения! – размышлял Бенно. Вдруг чья-то рука слегка коснулась его плеча; Бенно обернулся.

– Сеньор Рамиро! – воскликнул он, и слово это вырвалось из его груди каким-то радостным вздохом облегчения. Вся кровь прилила ему к сердцу, и он молча глядел в лицо перуанца.

– Ну и как же вам живется? – спросил наездник.

– Ах, не спрашивайте! – отозвался юноша.

– Да, вы правы, что тут спрашивать: и так видно. А вот что: скажите, заметили вы в конце этой улицы церковь?

– Разумеется!

– Прекрасно! Когда смеркнется, я буду ожидать вас в этой церкви. Я намерен вытащить вас из этой грязной ямы: если вы там пробудете еще один сутки, то непременно подхватите лихорадку!

– Мне и самому так кажется; голова у меня болит, точно хочет треснуть!

– Вот видите! Так не забудьте, когда стемнеет…

Разговор происходил в лавчонке Нидербергера, в его отсутствие, конечно. В этот момент вошли еще двое покупателей, и сам хозяин лавчонки вышел из смежного помещения.

Бенно вручил сеньору Рамиро несколько штук купленных им сигарет, и тот вышел. Что ему теперь делать? Как быть? Во всяком случае, хуже, чем здесь, у скупердяя Нидербергера, ему нигде быть не могло!

Бенно машинально исполнял все возложенные на него работы, не требовавшие, кстати говоря, никакого соображения, и думал только о предстоявшем ему решительном шаге. Это был вопрос, быть может, всей его будущей жизни. Следовало все взвесить, все тщательно обдумать. Тяжело было на душе у бедного юноши: у него не было никого, с кем посоветоваться, никого, кому поверить свои думы и сомнения!

Но когда стемнело и хозяин отлучился из лавки, Бенно схватил свое соломенное сомбреро и вышел на улицу, вполне сознавая всю важность этого шага и заранее готовый ответить за все его последствия. Пусть ящик и все его пожитки пропадут! Что за беда! Лишь бы самому уйти из этого ада!

Чем дальше он отходил от лавки, тем поспешнее становились его шаги, тем легче у него становилось на сердце. В одном он был уверен: сеньор Рамиро был его искренним доброжелателем и ему он мог безусловно довериться во всем.

Вот и церковь. Из тени колоннады отделилась стройная мужская фигура и с радостно распростертыми объятиями пошла навстречу мальчику.

– Ах, Бенно! Наконец-то я вас убедил! – воскликнул сеньор Рамиро. – Пора кончать со всем этим; вы так плохо выглядите, точно больны, и едва держитесь на ногах, точно вы не имели приличной постели и порядочного обеда!

– Постелью мне служила лужа под проливным дождем, а на обед дали кусок заплесневевшего сала и месиво из муки и воды! Я не дотронулся ни до чего!

Сеньор Рамиро усмехнулся:

– Потом вы расскажете мне обо всем, а теперь пойдемте, нынче вечером здесь небезопасно!

– Почему?

– Потом, потом! Теперь же нам надо поскорее укрыться в надежном месте, Бенно!

– Укрыться, от кого? От преследований Нидербергера?

Рамиро рассмеялся:

– О боже! Если бы нам угрожал только этот старикашка с козлиной бородкой и желчным лицом, нам не стоило бы тревожиться! Я боюсь каноэйросов. Вы, вероятно, еще не слыхали о них, Бенно?

– Не слыхал! Что это за люди?

– Это негры, рабы, конечно! У себя на родине их предки были идолопоклонниками и приносили своим божествам человеческие жертвы. И некоторые из этих обычаев сохранились среди негров даже до настоящего времени, в том числе и обычай ударяться друг с другом лбами и затем бегать как ошалелые по городу с кинжалами и убивать тех, кто им подвернется под руку. Это делается взамен прежних человеческих жертвоприношений.

– Да ведь это ужасно! И сегодня опять такой день, когда они предаются этим безобразиям? Как же это допускает полиция?

– Полиция? О, здешние трусливые делегадо (полицейские) прячутся, когда завидят каноэйросов!

Внезапно раздался громкий радостный лай. С веранды ярко освещенного дома, уставленной маленькими столиками, вокруг которых перед стаканами вина сидели молодые люди с перьями на сомбреро и кинжалами за поясами, сорвалась крупная борзая и кинулась прямо к Бенно. Это был Плутон, за ним следом поднялись навстречу приближающимся Педро и Мигель.

– Здесь мы квартируем! – сказал Рамиро, указывая на ярко освещенную веранду. – Теперь позвольте вас познакомить с нашими будущими спутниками, – продолжал он, поднимаясь вслед за Бенно по ступеням веранды. – Все эти господа – перуанцы, следовательно, мои земляки, и все они жаждут вернуться на родину, чтобы встать в ряды ее борцов, как и подобает всем доблестным сынам отечества в трудную минуту, когда оно ведет войну с Испанией. Все мы направляемся отсюда напрямик, через дебри и пустыни, с несколькими хорошо осведомленными туземцами, и можно сказать с уверенностью, что скорее достигнем таким образом своей цели, чем если бы мы стали неделями выжидать судна, отходящего в Лиму, чтобы совершить затем длительное и трудное плавание вокруг мыса Горн.

Бенно поклонился с приветливой улыбкой всем присутствующим, из коих многие тотчас же обступили его, приветствуя его дружескими рукопожатиями.

– Для меня, сеньор Рамиро, сделайте исключение! – сказал красивый статный мужчина средних лет, выделяясь из толпы. – Я – не перуанец и отнюдь не намерен сражаться с испанцами. Моя цель – собирать насекомых, цветы и растения, птичьи яйца и многое другое, чем может наградить в этих краях Господь Бог странствующего натуралиста. Зовут меня доктор Шомбург, а это – мой неизменный друг и неразлучный товарищ, Эрнест Халлинг. Мы немецкие путешественники, а так как и вы – наш соотечественник, то по этому случаю нам не грех выпить за нашу встречу и за ваше здоровье!..

Сконфуженный и растроганный теплым дружеским приемом, Бенно с легким сердцем принял из рук своих новых знакомцев стакан вина, чокнулся с ними и вскоре почувствовал себя совершенно своим человеком среди всех этих людей. Их было не менее восьмидесяти человек, и, по словам сеньора Рамиро, некоторые из них были люди состоятельные, в том числе и оба естествоиспытателя. Счастливая случайность привела сеньора Рамиро в эту гостиницу, где снаряжалась вся эта многочисленная экспедиция. Десять индейцев были наняты компанией в качестве проводников.

– Индейцы! Где они? – воскликнул мгновенно заинтересованный Бенно.

– О, не воображайте, пожалуйста, что эти краснокожие вроде куперовских североамериканских героев, какие-нибудь Орлиное Крыло или Железный Клюв! Нет, здесь они, как правило, самые жалкие, заурядные нищие!

В это время на противоположной стороне улицы собралась все увеличивающаяся толпа негров.

– Кто это? Каноэйросы? – спросил Бенно.