Патологоанатом. Истории из морга

К этому времени я уже овладела некоторыми навыками – я наблюдала вскрытия, делала бумажную работу, регистрировала поступившие трупы и выполняла мелкие поручения – снимала с палец кольца и удаляла зубные протезы. Но сегодня мне предстояло впервые сделать нечто по-настоящему очень важное. Я должна была сделать разрез и вскрыть полости тела умершего. Я очень хотела наконец приступить к работе и сильно волновалась, но одновременно испытывала и сильный страх. Я очень давно мечтала об этом моменте, но когда он наступил, я потеряла всякую уверенность в себе. Что если я все испорчу? Что если я не гожусь для этой работы и всю жизнь лгала себе? Я была не способна ровно разрезать даже лист бумаги, не проведя предварительно линию по линейке. Как же я собираюсь прямо рассечь кожу? К тому же я никогда не училась и не умела шить, так как же я собираюсь сшивать кожу трупа после вскрытия? Учитывая, что я никогда не любила делать игрушки из бумаги и кроить и шить, мне действительно стоило подумать, стоит ли начинать карьеру техника морга.

Для того чтобы успокоиться, я решила сосредоточиться на вещах, уже хорошо мне знакомых. Я вспомнила, что всего несколько недель назад точно так же не имела ни малейшего понятия о вещах, которые теперь могла уверенно делать, ежедневно являясь на работу в семь тридцать утра. Я умела быстро обучаться любому делу, и поэтому приказала себе перестать психовать. Любое дело когда-нибудь приходится делать первый раз.

Я решительно встала, и Джейсон последовал за мной, чтобы понаблюдать, как я буду работать. Я прошла в маленькое, ярко освещенное помещение прозекторской и, тяжело вздохнув, натянула на руки латексные перчатки. В холодильнике я нашла мешок с телом истощенного дантиста по надписи на дверце отсека. Я выкатила носилки, удивившись их невесомости. Сначала мне даже показалось, что я ошиблась и выкатила пустые носилки. Однако приглядевшись, я рассмотрела под белым пластиком выпуклость головы, а с противоположной стороны – острый выступ коленного сустава. Я сделала еще один глубокий вдох и развернула каталку с носилками на 180 градусов, после чего перекатила носилки на никелированный стальной стол, торчащий из стены прозекторской. Вскрытие производят на носилках, которые крепятся к стальному выступу специальными рычагами.

Обычно этот сложный маневр проходит без сучка и задоринки; носилки на роликах соскальзывают на направляющие стола и с легким щелчком становятся на место.

Но в этот раз все с самого начала пошло криво.

Страх и тревога, усиливавшиеся от того, что Джейсон внимательно следил за всеми моими действиями, привели к тому, что я промахнулась мимо направляющих и с громким металлическим скрежетом ткнула носилки в стальной рычаг стола. Этот удар не причинил никакого вреда ни мертвецу, ни оборудованию, но сильно поранил мое «эго». Похоже, потом ему тоже потребуется вскрытие, и причиной смерти станет его уязвление.

– Не переживай, лапка, такое случается у каждого из нас, – приободрил меня Джейсон. – Прозекторская у нас, на самом деле, очень тесная.

Я была поражена его бездонным терпением, потому что мне казалось, что своей неуклюжестью я превосхожу героев «Трех балбесов» вместе взятых.

Тем не менее, мне все же удалось загнать носилки в механизм стола и установить их в нормальное положение. Я расстегнула молнию мешка. Джейсон не вмешивался в процесс, предоставив мне все делать самой. Обычно труп освобождали от мешка двое техников. Делалось это с помощью великолепно отработанного приема. Труп поворачивали набок, используя ноги и руки в качестве рычагов, затем под тот же бок подтыкали мешок и переворачивали труп на противоположный бок, и извлекали из-под него мешок. Однако труп этого человека был настолько легким, что я без труда самостоятельно справилась с задачей. Это оказалось так же легко, как вытащить испачканный подгузник из-под попки грудного младенца. Извлекая из-под покойника мешок, я делала глубокие вдохи, чтобы унять расходившиеся нервы.

Покончив с этим делом, я внимательно рассмотрела труп.

Ничего подобного я не видела никогда в жизни: тело напоминало узловатый белый сук с несколькими причудливыми ветками, покрытый волосистой корой. Сквозь тощую плоть отчетливо проступали тазовые кости, а когда я повернула тело набок, чтобы осмотреть спину, то смогла во всех анатомических подробностях рассмотреть каждую бороздку на крестце и копчике. За те две недели, что покойный провел в постели, кости в некоторых местах прорвали тонкую, как папиросная бумага, кожу, и там образовались отвратительные темно-красные пролежни, с зеленоватыми, сочащимися гноем, инфицированными участками. Я внезапно почти физически почувствовала боль, которую испытывал этот человек. От этого неожиданного ощущения у меня перехватило дыхание, и закружилась голова.

У покойного были длинные, очень темные, почти черные, волосы, местами плотно прилегавшие к голове и верхней части спины, а местами торчавшие в разные стороны. Ногти были длинные, с желтоватым оттенком, и вместе с состоянием волос и общим болезненным истощением говорили о чем-то более серьезном, нежели обычная анорексия. Вид трупа сразу напомнил мне о Говарде Хьюзе и других известных затворниках, страдавших тяжелыми душевными расстройствами. Наверное, та же судьба постигла и этого дантиста. Однако я не могла долго стоять и созерцать труп, размышляя о посторонних материях. Джейсон напомнил мне, что надо делать дело, вручив мне планшет с листком бумаги. На этом листке мне предстояло описать внешний вид трупа: запавшие скулы, тусклые волосы, пролежни и многое другое. Я постаралась записать все, что я видела, описать каждую родинку, каждое пятно (что это, родинка или грязь?), каждую морщинку. Мое рвение объяснялось двумя причинами. С одной стороны, это был мой первый самостоятельный наружный осмотр, и мне не хотелось что-то пропустить и показать патологоанатому мою некомпетентность. С другой стороны, долгий осмотр позволял мне оттянуть неизбежный момент ужасавшего меня первого разреза.

Джейсон видел меня насквозь. После того, как я в третий раз принялась осматривать тело, он решительно произнес:

– Лапка, ты вовсе не должна отмечать все морщинки на его мошонке.

С этими словами он протянул мне нож ПМ-40 – главное орудие техника морга.

Тянуть дальше было нельзя.

Я склонилась над телом умершего и присмотрелась к месту соединения шеи и ключиц, к тому месту, где надо начать разрез. Но единственное, что я могла при этом видеть, был нестерпимо яркий свет лампы, отражавшийся от сверкающего лезвия. Блик сильно дрожал в такт моей трясущейся руке.

Свет лампы вызвал у меня поток воспоминаний, и я снова отвлеклась (Вы понимаете, о чем я? Бедный терпеливый Джейсон!). В детстве мы с моей лучшей подругой Джейн часто развлекались тем, что накладывали друг другу на лицо макияж (в эти игры играют многие девочки). Я вспомнила, как лежала на спине, крепко зажмурив глаза от яркого света, ощущая теплые прикосновения кисточек к ресницам и коже, и думала: «Наверное, то же самое чувствуют и покойники в морге». Уверена, что большинство девочек об этом не задумывались. Я же всегда вспоминала сцены из виденных мною фильмов, в которых на лица покойников в моргах наносили макияж, чтобы сделать их «красивыми» к похоронам. В свое оправдание могу сказать, что я незадолго до того посмотрела чудесный пронзительный фильм Ховада Зиффа «Моя девочка», снятый в 1991 году. Дэн Эйкройд, играющий директора похоронного бюро, просит прекрасную Джейми Ли Кертис накладывать макияж на лицо умершей. После трудов Джейми покойная стала выглядеть красивой и даже, в какой-то степени, веселой и гламурной, и это вызвало у меня положительные эмоции, чего нельзя сказать о финале фильма. Меня до сих пор охватывает печаль, когда я вижу кольцо настроения или иву. Вспоминая, как я воображала себя трупом, на лицо которого наносят макияж, я вдруг представила себе, что может чувствовать сейчас этот несчастный дантист. Я еще не прикоснулась к нему, но он вполне мог ощущать мое учащенное дыхание и чувствовать мои колебания. Я была уверена, что ему едва ли доставила удовольствие склонившаяся над ним неуверенная в себе блондинка, размахивающая у него перед носом большим острым клинком, как повар, готовящий суши. Я резко одернула себя: «Карла, начинай!»

Я много раз видела, как другие лаборанты делают разрез, и выполнила его почти безупречно. Начав с правой стороны, за ухом, я провела нож вниз по боковой поверхности шеи, а затем немного изменила направление и довела разрез до V-образной вырезки грудины. Кожа под лезвием раздавалась в стороны, как масло под горячим ножом. Потом я повторила то же с левой стороны, правда не так ловко. Соединив оба разреза в вырезке грудины, я из точки соединения направила нож вниз, по срединной линии, вскрыв кожу на груди и на животе, аккуратно обойдя справа пупок. У меня получился очень неплохой Y-образный разрез. Он получился не идеально ровным, но я не думаю, что нашелся бы человек, который смог бы абсолютно безупречно, как по линейке, провести свой первый в жизни разрез, тем более ножом, которым можно легко отхватить себе палец. Эти погрешности будут незаметны, когда разрез будет зашит после окончания вскрытия.

Я была страшно горда собой. Я выпрямилась и облегченно вздохнула, искренне восхищаясь своей работой. Джейсон немного выждал и сказал свое веское слово.

– Теперь подай мне ножницы Эдварда, и мы продолжим.

На этой стадии моя работа была окончена. Я отложила нож и принялась смотреть, как Джейсон делает остальную работу. Техники морга учатся мастерству постепенно, как обучаются вождению автомобиля. На первом занятии вы не включаете двигатель и не приступаете к параллельной парковке или развороту в узком месте. То же самое касается и аутопсии. Все происходит поэтапно.

После рассечения ребер и удаления грудины наступает очередь извлечения из тела внутренних органов для их раздельного исследования. Есть несколько методов такого извлечения. Первый метод – это так называемый метод Рокитанского, хотя, на самом деле, изобрел этот способ Морис Летюль. При таком способе органы извлекаются из тела единым комплексом. Этим методом мне предстояло пользоваться всю мою профессиональную жизнь, и я очень внимательно наблюдала за действиями Джейсона.

Сначала он ощупал органы свободной рукой, проведя по задней поверхности обоих легких, чтобы убедиться, что там отсутствуют плевральные сращения, намертво прикрепляющие ткань легких к грудной стенке. Такие сращения могут возникать в результате травм или болезней, например, туберкулеза или плеврита. Самый лучший вариант – это когда легкие представляют собой пористые розовые, гладкие и влажные мешки, не приросшие к грудной стенке, а после ревизии (проведения рукой по их задней поверхности) с тихим влажным шлепком ложатся на место. Проверив состояние легких, Джейсон перешел к кишкам, которые он удалил по всей их длине, предварительно проверив их состояние. Удаленные из брюшной полости кишки он отложил для дальнейшего исследования, которое доктор проведет позже, так как в кишках крайне редко гнездятся болезни, являющиеся причиной смерти. Поэтому кишечник, как правило, исследуют в последнюю очередь. После удаления кишок освободилось место в тесной полости тела. После этого Джейсон снова занялся легкими. Пользуясь ножом, он отделил их двумя движениями, отделив от тела двумя длинными разрезами вдоль позвоночного столба с обеих сторон для того, чтобы освободить оба легких. Точно таким же способом он выделил и освободил обе почки с жировыми капсулами из-под желудка и печени через разрезы в диафрагме, перегородке, отделяющей органы грудной клетки от органов брюшной полости. После этого, тем же ножом он ловкими разрезами пересек нижнюю часть трахеи и пищевода, отделив их от гортани и глотки. Потом он одной рукой приподнял над телом легкие и сердце и принялся извлекать их, помогая себе при необходимости ножом, когда извлечение встречало препятствия. Тем же методом он извлек и органы живота, единым массивом с легкими и сердцем. Очень скоро он приподнял весь комплекс органов, с которого стекали капли крови, над телом – сердце, легкие, желудок, селезенку, поджелудочную железу, почки и печень. Всю эту массу он опустил в огромный никелированный таз, который со звонким скрежетом поставил на металлическую полку – ждать доктора-патологоанатома.

Джейсон, между тем, перешел к мочевому пузырю, который пока оставался на месте, в глубине малого таза. Покойный перед смертью почти ничего не ел и не пил, и, поэтому пузырь был мал и пуст, напоминая внешним видом сдувшийся желтый воздушный шарик. Джейсон извлек его из тела и протянул мне, чтобы я положила его на прозекторский стол. Я не знала, как следует по «правилам этикета» брать мочевой пузырь, и опасливо взяла его, зажав между большим и указательным пальцами правой руки – так мамаши брезгливо берут в руку грязные носки сыновей-подростков.

Теперь Джейсон перешел к вскрытию головы. В этот момент приехал на своем темно-бордовом «вольво» доктор Колин Джеймсон. Сквозь замерзшее окно прозекторской мы видели, как он поставил машину на крошечной парковке во дворе морга. Через морозные разводы машина патологоанатома выглядела, как мазок запекшейся крови. Мы всегда думали о причинах такого выбора – «вольво» считаются самыми безопасными в мире машинами, и, на самом деле, являются таковыми. Был ли случайным такой выбор? Вероятно, вскрытие множества жертв автомобильных аварий вызвало у доктора Джеймсона своеобразную паранойю, и он решил подстраховаться. Оставив Джейсона заниматься головой, я сняла перчатки и маску, и пошла открывать дверь. Морг занимал крошечное помещение, и мне не потребовалось много времени. Не прошло и минуты, как я вышла в холл, как раз в тот момент, когда раздался звонок. Я встретила доктора Джеймсона на случай, если ему захочется выпить чашку кофе перед тем, как приступить к работе.

В морге незадолго до этого сделали ремонт, и, поэтому при небольших размерах он стал достаточно современным учреждением. В секционном зале было два прозекторских стола. Позднее я познакомилась с учреждениями, в которых таких столов было три, четыре, и даже шесть, не считая столов для вскрытия младенцев. Холодильники были двусторонними, то есть были установлены как разделительные стены в середине помещения. Умершие лежали головами к девственно белым дверям холодильников, к «грязной» или «красной» стороне, откуда я утром извлекла тело, с которым мы теперь работали. Другая сторона холодильника называлась «переходной» или «оранжевой». С этой стороны покойников загружали в холодильник. Первое, что видит человек, открывая дверь холодильника с этой стороны – это ноги покойников, на которых, вопреки расхожему мнению, нет никаких бирок. Мы не метим покойников, как багаж в аэропорту. Помимо этого, в этом помещении бывает только персонал – родственники и друзья сюда не допускаются. Кроме того, есть небольшой кабинет персонала, кабинет врача, маленький зал ожидания и комната для опознавания, отделенная от зала ожидания занавеской, которую задергивают, когда к умершему подходят самые близкие родственники, чтобы опознать тело.

В Великобритании большая часть моргов выглядит сходным образом, особенно если они были построены в одно время. Такие местные морги, как наш, были построены в пятидесятые и шестидесятые годы. Снаружи они выглядели очень скромно и непритязательно – угловатые небольшие здания из красного кирпича. Но это были отнюдь не первые морги. Согласно статье Пэм Фишер, озаглавленной «Дома мертвых: строительство моргов в Лондоне в 1843–1889 годах» (захватывающее, на мой взгляд, чтение), потребность в местах хранения трупов недавно умерших возникла к середине девятнадцатого века. В то время население Лондона начало стремительно расти, и многие семьи ютились в одной комнате, поэтому когда член семьи умирал, его разлагающееся тело оставалось в жилом помещении до самого погребения. Тело было больше негде держать. Иногда время пребывания покойника в доме затягивалось на недели, особенно если бедная семья не могла сразу наскрести деньги на похороны. Все были, не без оснований, убеждены, что такие мертвецы заражают живых. Согласно газетам того времени, образованные люди считали, что в Лондоне мертвые убивают живых, и, в конце концов, были созданы учреждения – «дома немедленного приема мертвых для уважительного и добросовестного хранения». Учреждения эти были названы мертвецкими или домами мертвых (скудельными домами).

Когда я открыла дверь нашего «скудельного дома», я с удивлением обнаружила, что на крыльце стоял вовсе не доктор Джеймсон, который еще не вышел из своего «вольво», а молодой полицейский офицер, который, как мне показалось, был удивлен не меньше, чем я. Полицейский был слегка бледен. Глаза его расширились от удивления, когда он посмотрел на меня.

– Слушаю вас, – сказала я, слегка растягивая слова и вскинув брови. Для меня в удивлении этого молодого человека не было ничего неожиданного. Мне уже говорили, что люди, впервые пришедшие в морг, ожидают увидеть равнодушную физиономию грубого санитара, и теряются, увидев вместо этого стереотипного образа хорошенькую хрупкую блондинку. Вероятно, мой вид и сбил с толка молодого полицейского. Правда, я не могла понять, почему он такой бледный. Мне вдруг пришло в голову, что, может быть, у меня к лицу прилип кусочек жира или пятно крови. Я непроизвольно начала тереть щеку.

Офицер, наконец, обрел дар речи.

– Это морг?

Я тяжело вздохнула.

– Нет, это прозекторская, – поправила я его, не сумев скрыть раздражение.

Дело в том, что он наступил на нашу любимую мозоль. Исторически сложилось так, что наши учреждения в Англии назывались «мортуариями» – домами мертвых. Этот термин употребляется начиная с 1865 года. «Морг», с другой стороны, происходит от французского слова morgue, означающего «торжественно созерцать». Название возникло в конце девятнадцатого века в Париже, когда умерших выставляли для всеобщего обозрения в парижском морге, расположенном в соборе Парижской Богоматери, и местные зеваки, как я полагаю, «торжественно созерцали» мертвецов. Правда, на самом деле, цель была иная. В морге выставляли тела, выловленные в Сене или найденные на улице, и эти трупы могли опознать пришедшие к собору родственники и знакомые. Однако этот «аттракцион» привлекал множество и праздных зевак, и, в конце концов, в 1907 году он был закрыт. Это зрелище привлекало в день до сорока тысяч посетителей. Для сравнения надо сказать, что «Лондонское око» (подобное предприятие в Англии) привлекало в день «всего» пятнадцать тысяч человек. Конечно, в наше время термины «мортуарий» и «морг» являются синонимами, но в Великобритании последний термин не употребляется, хотя он является основным в США.

После этого молодой полицейский рассказал мне, что он сопровождает похоронных агентов, которые привезли из дома умершего. Я, наконец, нашла объяснение бледности молодого человека. Видимо, сцена обнаружения трупа была довольно тягостной.

– Сейчас припаркуется «вольво», и мы подъедем, – сказал офицер, – а пока я просто сообщаю вам о нашем приезде.

Через пять минут после того, как доктор Джеймсон отогнал свою машину в сторону, все мы – врач, Джейсон, я, полицейский и агенты похоронных бюро – стояли в приемной и смотрели на мешок нового будущего «обитателя» нашего холодильника. Это было совершенно обычное дело: соседи стали жаловаться на отвратительный запах и на мух, слетевшихся в квартиру их соседа. Полицейские взломали дверь и увидели ужасную картину. Видимо, человек был затворником, очень долго пролежал в квартире после смерти и успел основательно разложиться. Агенты бюро громко жаловались на свою судьбу, а один из них был особенно красноречив.

– Как будто было мало того, что он огромный и зеленый, – ворчал агент, – так он еще оказался неряхой и барахольщиком. Мы долго не могли к нему подобраться, потому что вся квартира по самый потолок завалена всяким хламом. Я чуть в обморок не упал. Такой сукин сын!

Услышав это, Джейсон обернулся ко мне и расхохотался. Я надеялась, что до приезда врача он забудет о моем утреннем ляпсусе, но я жестоко ошиблась.

– Док, вы не поверите, что Карла ляпнула сегодня утром, – усмехнувшись, сказал Джейсон доктору Джеймсону, как раз в тот момент, когда мешок с телом лопнул и на покрытый линолеумом пол вытекла струя темно-коричневой жидкости.

Я закрыла лицо руками. Этот день будет труднее, чем я думала.

Глава 1

Информация: «СМИ портят все, к чему прикасаются»

Мы живем в обществе, где средства массовой информации продуцируют фиктивную реальность. В своих сочинениях я спрашиваю: «Что же на самом деле реально?»

    Филипп К. Дик

Никогда в жизни не видела я прежде так близко муляж трупа. Я видела тысячи настоящих покойников самых разных видов и размеров, со всем букетом их запахов и окрасок. В отличие от большинства населения, я была абсолютно незнакома с муляжами – искусственными мертвецами.

Искусственное мертвое тело, лежавшее передо мной, было весьма приятным, хотя и было выполнено чрезвычайно реалистично. Это был труп стройной молодой женщины с кожей цвета слоновой кости и тонкой талией, которой я невольно позавидовала – приблизительно так же, как маленькие девочки завидуют округлостям кукол Барби. Длинные спутанные каштановые волосы, окутывавшие голову на прозекторском столе, напоминали грязный нимб. Кожа на груди была вскрыта обычным Y-образным разрезом, а кожа откинута на груди в виде двух, вымазанных кровью, желто-розовых лепестков. В глубине разреза была видна жемчужная белизна грудины. Это муляж, изготовленный на той стадии вскрытия, на которой я, помнится, передала Джейсону нож для продолжения работы. В результате я узнаю в ней молодую женщину и могу идентифицировать себя с ней. Спутанные волосы немедленно напоминают мне о том, как я каждый день борюсь со своими непослушными волосами, когда сушу их феном. Я смотрю на изящные пальчики, лежащие на металлической поверхности стола. Они настолько реальны, что я радуюсь, что на них нет лака, что еще больше усилило бы иллюзию. Женщина настолько реальна, что я ожидаю уловить запах крови, духов и пота. Естественно, никаких запахов я не ощущаю.

– Ну и что вы думаете? – спрашивает меня Джон, ассистент режиссера.

– Она прекрасна, – с искренним восхищением отвечаю я. – Если бы все наши покойники были такими!