Я тебе (не) верю

Нарушив собственные правила, все-таки обратила внимание на зрительный зал, а точнее на VIP-ложи. Едва разглядела массивную фигуру, восседающую в красных шторах, и встретилась с темными глазами, буквально пожирающими на расстоянии. Смотрела и не отрывалась. Подумает, наверное, что я странная, ненормальная, больная на всю голову, только мне сейчас мне на все плевать.

Встала в стойку и начала крутить повороты. Ноги вытянуты, носки натянуты, правая нога приподнята на девяносто градусов относительно левой, а точкой зрительной опоры выступил названый «жених».

Все шло хорошо до двадцать второго такта, пока в один момент у меня не начала сильно кружиться голова, а слабость, которая беспокоила долгое время, усилилась в разы. Вроде бы все правильно делала: быстро находила свою точку, быстро работала ногами, но слабость все больше и больше поглощала меня в свои объятья.

В какой-то момент мир перевернулся, откинулся куда-то назад, а потом и вовсе исчез. Подобное произошло со мной однажды, когда родители объявили о скором замужестве, а Лёша изменил с Ланой. Теперь история повторялась, только чувство дежавю в этот момент я не испытала.

Глава 6

– Мне вообще не нравится ваша затея! – сквозь сон едва просачивался знакомый женский голос.

Черт возьми, мама, когда же ты научишься разговаривать тихо, пока я сплю? Когда наконец-то отдохну и высплюсь, вместо того чтобы испытывать невообразимую тяжесть, словно тело налито свинцом?

– Наташ, ты хочешь жить роскошно или под мостом? – рявкнул папа не с меньшей громкостью.

И он туда же! Не пойму, моя комната стала проходным двором? У нас настолько маленькая квартира, что выяснить отношения нынче негде? Вроде нет. Габаритам можно позавидовать. Не дворец на Рублевке, но красивая квартира, где можно развернуться.

– Этот Глеб наша золотая жила. Знаешь, сколько в год он получает? А я тебе отвечу – дохрена, – и старого пердуна сюда приплели! Отличное утро, блин. – Ксюша будет в надежных руках, да и мы с тобой заживем лучше.

– Я не хочу, чтобы из-за ваших игр страдала моя дочь!

– А лучше, чтобы она продолжала плакать по тому нищеброду? – не сразу поняла, что имел в виду папа, о каком нищеброде говорил и почему я страдала из-за него. Складывалось ощущение, что мне стёрли память, а восстановиться в таком состоянии не может. – Глеб позаботится о ней. Он души не чает в Ксюше, влюбился, как мальчишка. Нужно этим воспользоваться.

Влюбился, как мальчишка? Души не чает? О чем они? Почему Глеб Олегович должен был в меня влюбиться? Он старше меня лет на двадцать, если не на тридцать. Я ему в дочери гожусь! Какая к черту влюбленность? И где Лёша? Почему его нет рядом?

Я медленно подняла отяжелевшие веки, впуская свет большого окна, из которого ярко светило солнце. И испугалась. Нет, не солнечного света, а помещения. Оно мне не знакомо. Белые стены, белая тумбочка, белая кровать. Все так и сверкало белизной.

Однако меня это не совсем радовало.

Почему сразу не осознаю, что нахожусь в больнице, а не в своей комнате? Возможно, не почувствовала запах препаратов, который терпеть не могла. Или желала остаться в своём коконе и думать, что сейчас все хорошо? Подходящий вариант найти не удавалось…

… пока воспоминания последних недель, словно ведро с водой, мгновенно вылились на голову.

И все началось заново. Непонимание, осознание, разочарование. Я переживала каждое событие заново, начиная с моего дебюта, заканчивая последним спектаклем, на котором мысли резко оборвались.

В горле тут же ощутился острый ком, готовый вот-вот вылиться в поток слез разочарования и обиды. На всех, включая родителей, которых я почему-то не видела. Но это к лучшему. Не хочу, чтобы ко мне кто-то приходил.

Мне нужно понять, что со мной произошло. Хотелось позвать врача. Но вместо него заметила два знакомых с детства лица, стоящих недалёко от двери. Родители. Они бесшумно вошли в палату и оказались прямо передо мной. Такие родные, но в то же время чужие, такие близкие, но в то же время совсем далекие.

Они смотрели на меня как-то странно, с беспокойством. У мамы чуть опухли глаза и покраснели, а отец казался чуть напряженным, но внимательным, будто пытался выловить изменения на моем лице. Давно их не видела такими… взволнованными. Беспокоились за мое здоровье? Я бы могла сказать, что они все-таки мои родители и подобная реакция вполне нормальна, но не в моем случае. Не в моем.

– Что вы тут делаете? – тут же вылила этот вопрос на родителей, смотря в глаза то на папу, то на маму.

– Ксюшенька, доченька, мы так переживали! – начала мама, но я быстро перебила пламенную речь, несмотря на правдоподобность нежного тона и красивого лица. Больно. Как же больно осознавать реальность. Как же больно понимать, что эта нежность наиграна…

– Почему я здесь?

– Тебе стало плохо во время спектакля.

В это можно поверить. Помнится, в последнее время я чувствовала себя хреновенькоо, а во время выполнения фуэте слабость взяла верх. Да ещё и разговор с Ланой добавил красок.

– Ты так долго проспала, мы все очень переживали.

– Долго проспала? – выкрикнула я, посмотрев на мать с ужасом. – Сколько?

– Два дня.

Эти слова теперь заставили меня не на шутку напрячься. Почему я нахожусь здесь так долго? Почему никто не разбудил? Ведь если, по словам матери, я спала два дня, то сегодня по графику меня ждали ещё два спектакля.

За окном далеко не утро, скорее всего день. Я бы ни за что не успела доехать до театра и выступить. Кто наденет мое платье? Кто танцует сейчас вместо меня? Вопрос риторический.

Вот черт! Какого хрена организм решил подвести меня именно сейчас, в разгар спектаклей, когда моя карьера только-только начала подниматься в гору? Критики дали мне положительные отзывы и пророчили блестящую карьеру балерины, но станет ли все как прежде, если пропущу один спектакль?

– Ксюша, звонила Августина Кирилловна. Завтра ты даешь интервью, – сообщила мама. Я не сразу поняла, в какой момент папа покинул палату, а мы остались наедине с когда-то любимой родительницей. Ключевое слово «когда-то», ибо сейчас практически ничего не чувствую к стоящей неподалёку женщине.

– Где?

– Здесь, в больнице.

«Вы с ума сошли?» – хотелось выкрикнуть в лицо.

Я и так ни черта не соображаю, да ещё и не в курсе, что со мной произошло, а тут интервью. Зачем оно мне? Рассказать репортерам о «великом» падении молодой примы на сцене? Знаете ли, не особо хочется делиться своим поражением и слабостью с посторонними людьми.

– Вы даже не спросили, хочу ли я давать интервью. Опять, – злюсь. Почему-то весть о замужестве казалась мне началом конца, интервью – серединой. Что меня ожидало в конце, в самой пропасти, из которой не выбраться?

– Запомни, дочка, – мама подошла близко к кровати и наклонилась, чтобы я смогла ее услышать, – пока ты недееспособная, права голоса у тебя нет. Это касается не только твоего замужества. Запомни эти слова надолго, они тебе пригодятся.

В этот момент она мало походила на любящую мать. На женщину, которая родила меня и воспитала, которая поддерживала и болела за мою любовь к балету больше, чем я сама.

В родных глазах видела далеко не любовь к своему чаду, а чистой воды расчёт, стратегию, которая не способна разрушиться или свернуть в ненужную сторону. От покрасневшего лица и грустных глаз, которые позволили заселиться маленькой надежде в моей душе, что хоть у кого-то в этой семье есть сердце, не осталось и следа.

Они продумали все до мелочей, до несуществующих изъянов, уничтожая их с корнем.

Мама не стала задерживаться в палате, просто ушла, пожелав скорейшего выздоровления. Заботливый тон и доброжелательное лицо я почти не заметила, окунувшись в собственные размышления.

Лежа в больнице, можно думать бесконечно и о чем угодно. О безграничности космоса, о взаимосвязи человека и окружающей среды. О смысле жизни. Но почему-то о последнем задумалась больше всего и не могла найти правильный ответ. Его не было.

Смысла моей жизни не было.

Поначалу я считала свою жизнь самой счастливой и прекрасной, пока она не засорилась чередой неприятных сцен, которые развернули мнение о близких людях на сто восемьдесят градусов. Все вокруг рушилось, как тщательно выстроенный карточный домик.

Подозревала ли, что мой мир так быстро канет в лету? Вряд ли. Оставалась лишь призрачная надежда, что родители одумаются, парень получит по заслугам или же вся Арама навсегда уйдет из моей жизни.

Хочется верить, что судьба расставит все по своим местам. Но что делать с балетом? Как мне быть сейчас? Что скажет Августина Кирилловна, когда приеду на репетицию после выписки?

Ничего. Пробьюсь.

Звание примы я выбила потом и кровью и сейчас не готова отказаться от этого места ни за что на свете.