Светлолунный сад

Светлолунный сад
Каролина Карловна Павлова

Магистраль. Главный тренд
Каролина Павлова прожила почти сто лет – родившись в начале XIX века в семье обрусевшего немца, Павлова стала заметной фигурой в литературе той эпохи. Её постоянными собеседниками были лучшие поэты поколения – Пушкин, Баратынский, Языков, Мицкевич, и она по праву занимала среди них равное положение. Стихи Павловой, печатавшиеся в известных журналах, нужно воспринимать наравне с сочинениями признанных классиков отечественной поэзии. Энергию её стихотворений, обладающих гипнотизирующей интонацией и необычной образностью, можно сравнить с текстами Эмили Дикинсон – младшей американской современницы Павловой, творившей в затворничестве. Павлова, в отличие от Дикинсон, была известна при жизни, но осталась в тени эпохи, лишь изредка появляясь в посвящениях и письмах более прославленных современников. Нет сомнений, что сейчас настало время заново открывать её творчество, и настоящий сборник даёт возможность не только познакомиться со стихотворениями и прозой Павловой, но и узнать больше о её жизни и творчестве из подробного предисловия литературоведа, специалиста по истории русской литературы XVIII—XIX веков Владимира Коровина.

Каролина Павлова

Светлолунный сад

© Коровин В.Л., предисловие, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Поэзия и жизнь Каролины Павловой

…То дар, живительный, как вера,
Неизъяснимый, как любовь.

    «Е.А. Баратынскому» (1842)

…Носить в душе безумный жар поэта
Себе самим и прочим на беду.

    «Laterna Magica» (1850)

Моя напасть! мое богатство! Мое святое ремесло!

    «Ты, уцелевший в сердце нищем…» (1854)

1

Каролина Карловна Павлова (урожденная Яниш) (1807–1893) – одна из первых в русской литературе женщин, занявших место в одном ряду с лучшими поэтами своего времени[1 - Она единственная из русских женщин-поэтов XIX в., чьи сочинения в XX в. выходили в научно подготовленных изданиях неоднократно. Впервые их собрал и издал В. Я. Брюсов: Павлова К. Собр. соч.: [В 2 т.]. / Ред., [предисл.] и материалы для биографии В. Брюсова. М.: Изд-во К. Ф. Некрасова, 1915. В серии «Библиотека поэта» ее стихотворения выходили дважды: Павлова K. Полн. собр. стихотворений / Вступ. статья Н. Коварского; ред. текста и примеч. Е. Казанович. Л.: Сов. писатель, 1939; Павлова K. Полн. собр. стихотворений / Вступ. статья П. П. Громова; подгот. текста и примеч. Н. М. Гайденкова. М.; Л.: Сов. писатель, 1964. В наст. изд. тексты печатаются по второму из них.], и едва ли не самая первая, чьи стихи стали оценивать с точки зрения поэтического мастерства, а не как факты женского творчества, якобы требующие особого к себе отношения. Она писала не только на русском, но еще на немецком и французском языках. Не только сочиняла, но и переводила (в том числе с русского – на немецкий, с немецкого – на французский), и ее переводы, как правило, были не только точны по смыслу, но и передавали стихотворную форму оригинала (что тогда не считалось обязательным). Уже первые ее русские стихи, появившиеся печати в 1839 г. рядом со стихотворениями М. Ю. Лермонтова, самый известный из русских критиков сразу назвал «прекрасными» и так рекомендовал читателям: «…подивитесь сами этой сжатости, этой мужественной энергии, благородной простоте этих алмазных стихов, алмазных и по крепости и по блеску поэтическому»[2 - Белинский В. Г. Русские журналы [1839] // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: [В 13 т.]. Т. 3. М.: Изд-во АН СССР, 1953. С. 191. Речь шла о четырех ее стихотворениях, напечатанных в журнале «Отечественные записки» (1839. № 5): «Е. М<илькееву>» (под загл. «Неизвестному поэту»), «Клятва Мойны» (из В. Скотта), «Гленара» (из Т. Кэмпбэлла) и «Пойми любовь!» (из Ф. Рюккерта).].

Павлова считала себя ученицей Е. А. Баратынского, который предметом поэзии сделал мысль, направленную на постижение законов бытия и подавляющую «сердца бесполезный трепет». И ее поэзия тоже более интеллектуальна, чем эмоциональна: чувства в ней не столько выражаются, сколько подвергаются анализу, за которым часто следуют нравоучительные или иные обобщающие выводы.

Осуждает провиденье
Сердце жаркое узнать
Горьких мук благословенье,
Жертв высоких благодать.
Нет! есть сила для полета
В смелом трепете крыла!
Та беспечная дремота
Жизнью духа не была.
Он зрелей теперь для дела,
Он светлей для вольных дум;
Что умом тогда владело,
Тем владеет ныне ум.

    («Была ты с нами неразлучна…», 1842)[3 - Здесь и далее без ссылок цитируются произведения, включенные в наст. изд.]
Евангельский рассказ о хождении Иисуса по водам и апостоле Петре, усомнившемся и едва не утонувшем (Мф 14:25–33), приводит ее к такому заключению:

Не нам до Божьего примера
Достигнуть силою святой!
Не наша уцелеет вера
В грозе, над глубью роковой!
Кто жизни злое испытанье
Могучим духом встретить мог?
Кто жар любви и упованье,
Или хоть грусть в душе сберег?
Все чувства вянут в нас незримо;
Все слезы сохнут, как роса;
Земля и небо идут мимо:
Его лишь вечны словеса.

    («Читала часто с грустью детской…», 1842)
Отталкиваясь от интимных чувств и настроений, выражавшихся в элегической лирике пушкинской поры, от «беспечной дремоты», Павлова устремляется в область общезначимого, к «жизни духа». Своими торжественными интонациями ее стихи в чем-то созвучны поэзии Ф. И. Тютчева, а порой и Г. Р. Державина[4 - Андрей Белый, анализируя ритмику ямбических стихов Павловой, в особенности отметил «тютчевское» и «державинское» влияние (Белый А. Собр. соч. [Т. 5.] Символизм. Книга статей [1910]. М., 2010. С. 266).], о котором напоминают и встречающиеся у нее образцы словесной живописи:

Даль раскинулась пред нами:
Над зелеными горами
Блещут снежных гор хребты;
Полон весь простор окрестный
Торжествующей, чудесной,
Ненаглядной красоты!
Сентис сбросил с плеч туманы,
И венок надел румяный
Он на белую главу;
Над равниной вод сияя,
Смотрит ясно небо мая
Синевою в синеву.

    («Озеро Вален», 1861)
Торжественная и строгая поэзия Павловой многим казалась недостаточно женственной, слишком сдержанной и холодной. Стихи могли нравится или нет, но всеми чувствовалось, что автор не довольствуется местом, отведенным в литературе для пишущих женщин, и предписанным им традицией кругом чувств и дум, преимущественно нежных.

Павлова не пыталась делать вид, что свободна от женских чувств или презирает их, напротив – именно женские мечтания и судьба являются главными предметами изображения в самых крупных ее произведениях – в написанном наполовину в прозе, наполовину в стихах романе-«очерке» «Двойная жизнь» (отд. изд. 1848) и поэме «Кадриль» (полностью опубл. в 1859), составленной из четырех рассказов светских женщин. Изображение женских мечтаний и чувств здесь местами не лишено иронии и сделано с претензией на психологический анализ, но в целом проникнуто авторским сочувствием и сознанием своей сопричастности к ним. Свою миссию Павлова видела в том, чтоб высказать в поэтическом слове то, что переживают женщины, не умеющие писать стихов, дать слово для них – «немых сестер» своей души, для «всех Психей, лишенных крылий» (см. «Посвящение» в «Двойной жизни»).

В лирике Павловой темы любви и женских грез также занимают свое место, но ими не исчерпывается ее душевная жизнь, а тем более «жизнь духа», имеющего, как она твердо веровала, высшее предназначение. Дух способен подчинять своим целям всего человека, ради высшей цели можно и нужно победить свои человеческие (женские) слабости – эта мысль была аксиомой для Павловой, чьей любимой героиней была Жанна д’Арк, какой ее изобразил Ф. Шиллер в трагедии «Орлеанская дева» (“Die Jungfrau von Orleans”, 1801). Эту трагедию, переведенную на русский язык В. А. Жуковским, Павлова еще в юности начала переводить на французский язык. Полностью ее стихотворный перевод вышел отдельным изданием в Париже в 1839 г., а в изданном тогда же сборнике ее французских стихов находилось большое оригинальное стихотворение в трех частях “Jeanne d’Arc” («Жанна д’Арк»), где Павлова от своего имени обращалась к французской героине[5 - Французский оригинал и перевод Вс. Рождественского см.: Павлова K. Полн. собр. стихотворений. М.; Л.: Сов. писатель, 1964. С. 500–503, 536–539. См. также: Буланин Д. М. Жанна д’Арк в России. Исторический образ между литературой и пропагандой. М.; СПб.: Альянс-Архео, 2016. С. 129–137 (гл. 14. Каролина Павлова).].

Как поэзия Павловой (философическая, с образами мировой истории и культуры), так и ее поведение в обществе (где она при любом удобном случае начинала читать стихи, принимая вид серьезный и величественный, подобающий их содержанию) в переписке и мемуарах ее знакомых оценивались иронически, а то и с раздражением, поскольку казались не совсем к лицу женщине. К ней относились иначе, чем, например, к графине Евдокии Петровне Ростопчиной (1811–1858), писательнице замечательной, в чем-то более яркой, но и больше соответствовавшей представлениям ее современников о том, как должна думать и вести себя творчески одаренная женщина.

«Сама госпожа Павлова постоянно думала, что она пишет как русский поэт-мужчина», – не без насмешки вспоминал один из литераторов, но дальше признавался, что думала она так не совсем без оснований: «Во всяком случае, русский стих этой немки был гораздо совершеннее стиха русской барыни Ростопчиной»[6 - Берг Н. В. Посмертные записки // Русская старина. 1891. Февраль. С. 264. Между Ростопчиной и Павловой имели место и соперничество, и полемика (см. в наст. изд. «Графине Р<остопчиной>», 1841; «Мы современницы, графиня…», 1847). Их сравнивали и при жизни, а потом, уже в начале XX века, стали противопоставлять их лирику как непосредственную и «женскую» (Ростопчина) и более рациональную и «мужскую» (Павлова); см.: Ходасевич В. Ф. Графиня Е. П. Ростопчина. Ее жизнь и лирика (1916); «Женские» стихи (1931) // Ходасевич В. Ф. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. М.: Согласие, 1996. С. 17–38, 208–211; Эрнст С. Р. Каролина Павлова и гр. Евдокия Ростопчина // Русский библиофил. 1916. № 6. Октябрь. С. 5–35.].

Если бы мнимая «немка», считавшая, как и «русская барыня» Ростопчина, своим родным городом Москву, прочла эти строки (напечатанные, когда она доживала последние годы в Дрездене), она была бы довольна. Как раз к совершенству в поэтическом искусстве – больше чем к полноте и искренности самовыражения – стремилась Павлова, сочиняя стихи.

Поэзия – одна из сквозных тем в ее творчестве – была и главной страстью ее жизни, хоть она и отдавала себе отчет, что эта страсть бывает губительной или, по крайней мере, отчуждающей одержимого ею от тех, кто ее не испытывает, выглядит в их глазах необъяснимой причудой. Об этом она писала неоднократно – и в иносказательной форме, как в стихотворном рассказе «Рудокоп» (1841), и – гораздо чаще – напрямую, как в очерке «Фантасмагории», опубликованном посмертно (в 1894 г.): «Всякую другую страсть, всякое увлечение можно объяснить; это – нет. Игрок хочет денег; завоеватель – власти и славы; ученый, наконец, ищет полезного открытия. Художник не ищет никакой выгоды, даже и славы не ищет: работал, не спал по ночам, напрягал все силы, изнурялся, дал форму своей мысли, – и доволен; цель достигнута. Какая цель? Что вышло из этой траты покоя и жизни? Одной сказкой стало больше на свете, где их так много».

2

Каролина Карловна Яниш родилась 10 июля (ст. ст.) 1807 г. в Ярославле. Дед ее, получивший русское дворянство в 1805 г.[7 - Роднянская И. Б. Павлова Каролина Карловна // Русские писатели. 1800–1917: Библиографический словарь. Т. 4 (М – П). М., 1999. С. 493–499, здесь с. 493.], видимо, был выходцем из Саксонии. Отец, Карл Иванович Яниш[8 - Рапгоф Б. Е. К. Павлова. Материалы для изучения жизни и творчества. Пг.: Трирема, 1916. С. 3. Здесь уточняется, что имя ее отца – Карл Иванович, а не Карл Андреевич, как ранее указал В. Я. Брюсов в своих «Материалах для биографии Каролины Павловой», напечатанных в подготовленном им издании 1915 г. (см. выше сноску 1).] (ум. 1853), окончил медицинский факультет Лейпцигского университета и имел докторский диплом. Через год после рождения дочери он перебрался с семьей из Ярославля в Москву и получил место профессора химии и физики в Медико-хирургической академии (врачебной практики он, по словам дочери, избегал, «не желая, как он говорил, быть виновным в смерти человека»). Перед вступлением Наполеона в Москву в 1812 г. Яниши бежали в Ярославль, а по возвращении обнаружили, что их дом сгорел, а имение под Смоленском разорено. До начала 1820-х гг. они жили по домам и подмосковным имениям старых русских аристократов, интересно описанных в воспоминаниях нашей героини (среди них – графиня Е. П. Строганова и князь П. И. Одоевский)[9 - Павлова К. Мои воспоминания // Русский архив. 1875. Кн. 3. № 10. С. 222–240 (это ее предпоследняя прижизненная публикация в России). Воспоминания касаются только войны 1812 года и детских лет мемуаристки; начаты в 1868 г., видимо, под впечатлением от чтения «Войны и мира» Л. Н. Толстого. Павлова читала их в 1869 г. А. К. Толстому, который высоко их оценил: «Это не похоже на “Войну и мир”, но освещает тот же предмет с новой стороны» (Толстой А. К. Собр. соч.: В 4. М.: Правда, 1969. Т. 4. С. 364, письмо М. М. Стасюлевичу от 7 окт. 1869 г.).].