Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно

Пусть засунет себе куда-нибудь этот ландъегер, подумал я.

– Большое спасибо за поддержку!

В бешенстве я зашагал прочь, оставив столь же взбешенную теперь супругу.

– И зачем только тебе нужен весь этот выпендреж с осознанностью? – брюзгливо бросила она мне в спину.

Да, зачем? Я снова не узнавал себя. Я никогда не был холериком. Совсем наоборот. Прежде я скорее подавлял свой гнев, загонял его внутрь. До тех пор, пока не открыл для себя осознанность, благодаря которой в последние месяцы я чудесно справлялся. И вот отсутствие какой-то сырокопченой колбасы настолько выбило меня из колеи! Но может, именно в этом и было дело. Может, столько месяцев работая над собой, я просто уже наелся досыта этой железной дисциплиной, раз любой нерадивый официант мог неосознанно попрать мои потребности. А моя жена обращается со мной, как с ребенком. Я был вне себя от злости. Но Катарина права в одном. Я должен был сам выбраться из этого тупика, а не устраивать еще одну сцену Нильсу. Поэтому я поднялся из-за стола. Поэтому я поискал такое место, где мог бы успокоиться. И решил обойти вокруг дома.

Я обошел хижину до половины и оказался на погрузочной площадке канатной дороги. Совершенно один. С гостевой террасы погрузочная площадка не просматривалась. Я стоял там среди многочисленных пустых ящиков из-под альмдудлера, которые, наверно, ожидали транспортировки в долину. Площадка напоминала задний двор какой-нибудь забегаловки. Коим она, в сущности, и являлась. Здесь была приятная прохлада, поскольку хижина отбрасывала тень. Тишина, свежий воздух.

– Чтобы остыть и внутренне, я встал у парапета – ноги на ширине плеч, руки свободно свисают вдоль туловища. Посмотрел в долину и прочувствовал свое дыхание. – Эту часть истории я мог рассказать господину Брайтнеру даже с гордостью. – Благодаря вашим урокам я успокоил себя очень быстро. Все не так уж плохо. Здесь и сейчас я сыт. Я больше не испытываю жажды. Моя дочь наслаждается нашей прогулкой. У меня отпуск, и нас ожидает чудесная поездка на фуникулере обратно в долину.

– Вы были раздражены. Это случается почти со всеми. Вы сами сняли свое раздражение. Этого не случается почти ни с кем. В чем же проблема? – поинтересовался господин Брайтнер.

– Проблема в том, что во мне вновь зазвучал тот же голос, который до этого уже возмущался несправедливостью и довел меня до белого каления.

Итак, я рассказывал дальше: тот же самый детский голос, который до этого так высоко и громко, почти оглушительно, кричал во мне, теперь, когда я уже успокоился, сказал мне, изрядно негодуя, что, пожалуй, это еще не все. Нильс испортил мне мой день в приюте. Я должен был испортить хотя бы часть его дня. И без разницы, откуда исходил этот внутренний голос, – у меня было чувство, что он прав. Крошечная месть улучшит мое настроение.

Пока мой взгляд скользил по маленькому заднему двору, мне в голову пришла одна идея. Ограждение грузовой канатной дороги состояло из небольших ворот, которые закрывались на два засова. Возле ворот были сложены ящики с бутылками из-под альмдудлера. А если бы кто-нибудь придвинул ящики к самым воротам, слегка наклонил их и открыл засовы? В этом случае, когда какой-нибудь тупоголовый официант поставит следующий ящик с пустой тарой на башню из этих ящиков, она опрокинется. Ящики попадают на ворота. Ворота откроются, и несколько дюжин пустых бутылок свалятся в долину вместе с ящиками. Представляя себе, какие неприятности, скорее всего, обрушатся за это на Нильса, я чувствовал немалое удовлетворение.

Я подвинул три стоящих друг на друге ящика с пустыми бутылками на метр влево, к воротам. Накренил маленькую башню в сторону ворот и подложил плоский камень под самый нижний ящик. Башня наклонилась в сторону долины, но еще держалась. Ее опрокинул бы только следующий ящик. Я отпер засовы на воротах. Кто-то во мне довольно хихикнул. По-детски радостно предвкушая несомненный успех своей маленькой шалости, я вернулся на террасу.

Катарина уже успела расплатиться. И тоже успокоилась. Ничего не говоря, я в знак примирения положил руку ей на плечо. Она сбросила ее. Со страдальческим взглядом «дай-мне-время-переварить-твое-поведение-а-пока-что-я-просто-очень-тобой-разочарована». Это укоризненное молчание я счел еще более унизительным, чем высказанные вслух упреки. Из-за гораздо менее укоризненных вздохов моей матери я покончил с ежегодными обязательными звонками в ее день рождения.

Я взвалил рюкзак на плечи и последовал за Эмили, которая уже побежала к канатной дороге. Катарина молча шагала в двадцати метрах за нами.

Вертолет горно-спасательной службы мы увидели, когда через полчаса спускались в кабинке к нижней конечной станции.

4. Самоупреки

Самоупреки бессмысленны. Они не решают проблему.

Они только копируют ее из реальности в ваши мысли.

И там она вырастает до такой величины, какой никогда не достигла бы в реальности.

    Йошка Брайтнер. Замедление на полосе обгона – курс осознанности для руководителей

Вертолет не стал приземляться на альпийском лугу перед хижиной Альпийского союза[8 - Немецкий альпийский союз – самая многочисленная альпинистская организация в мире. Основной задачей клуба является содержание горных хижин и приютов.], а завис над верхней станцией канатной дороги. Очевидно, туда были спущены спасательная люлька и горный спасатель. У меня появилось нехорошее чувство, что это может иметь отношение к нескольким шатким ящикам из-под напитков и ненадлежаще запертым воротам. Когда мы прибыли в долину, я спросил в кассе, изобразив чисто туристический интерес, что за спасательная операция проводится там наверху. Мужчина, как и все сотрудники горной канатной дороги, работал также добровольным горным спасателем и слышал обо всем по радио.

– Очень скверное дело. Официант свалился с террасы.

Вот. Ведь. Черт. Пожалуй, с моей шалостью вышел явный перебор. Меня обдало ледяным холодом.

– С ним… все плохо?

– Без понятия. По крайней мере, сам он не может выбраться оттуда. Ребята за ним полезли.

Значит, как минимум сломанная нога. Проклятье. Я не хотел этого. Мелкая пакость была бы в самый раз. Но это, пожалуй, слишком, и я уже бесконечно жалел о содеянном. Поскольку я действительно не хотел, чтобы со мной обращались как с ребенком – ни моя жена, ни я сам, – мне пришлось по-взрослому взглянуть фактам в лицо: я устроил большую пакость. Хотя от моих самоупреков Нильсу не легче. А от моей жалости к себе и подавно.

– Бедняга, – пробормотал себе под нос билетер.

Катарина, которой, в отличие от меня, не было дела до официанта, хотела уже идти дальше, но что-то заставило меня разузнать побольше.

– Вы знакомы с этим официантом?

– Нет, но мой брат знаком. Он управляет тем приютом. Этот официант, он такой городской человек, с севера. Хотел добровольно пройти здесь какую-то экопрактику в гастрономической сфере. Понятия не имею, что это такое. Но теперь-то уж всё.

– А как он упал в ущелье? – все же поинтересовалась Катарина.

– Видимо, решил в свой перерыв присесть на ящик с бутылками и каким-то образом свалился в долину. Наверно, забыл закрыть оградительную решетку.

Сотрудник горной дороги должен был продавать билеты следующим туристам, которые уже ожидали у кассы. Несчастные случаи в горах были для него обыденностью.

Мы покинули станцию канатной дороги и двинулись к автомобилю.

– Бедный официант. А ты еще так по-ребячески раздражался из-за него, – тихо добавила Катарина, подлив масла в огонь.

У меня не было никаких веских аргументов, чтобы отразить этот упрек. Я был с ним согласен. К счастью, о самой ребяческой части этой истории – моей мстительной шалости – Катарина совершенно ничего не знала. Так что я лишь промямлил что-то ей в ответ. Но это не улучшило дела.

– Да… наверно… Но он тоже вел себя как идиот. Я имею в виду – ну кто проходит экопракти… – Договорить мне не удалось.

– Я заметила в этом месте только одного человека, который вел себя как идиот. И это ты. Я сыта по горло твоими постоянными перепадами настроения. Ты должен пообещать мне здесь и сейчас, что займешься этим.

– Как ты себе это представляешь?

– Тренинг по осознанности все-таки оказался эффективен. Так что сегодня же вечером ты позвонишь этому господину Брайтнеру и назначишь встречу, чтобы поработать над собой еще…

– А если нет?

– А если нет, отпуск на этом и закончится.

– И тогда я вам позвонил, – закончил я свой рассказ господину Брайтнеру.

– А что с официантом? – поинтересовался господин Брайтнер.

– Перелом ноги.

Что было не совсем ложью. Нога тоже была сломана.

И еще шея.

Как я узнал тем же вечером из интернета, после звонка господину Брайтнеру.

К счастью, Эмили и Катарина к этому времени уже легли спать. Последняя – в очках для сна и берушах. Ни одна из них не стала свидетелем моего морального краха.

Такого я не хотел. Шесть месяцев назад я убил четырех человек. Намеренно. Осознанно. Чтобы защитить свою семью и себя. Это не доставило мне радости, но связанный с этим стресс я отлично устранил с помощью осознанности. Я больше не хотел насилия в своей жизни. И тем не менее молодой человек расстался с жизнью по причине того, что я завелся из-за пустяков. Что-то там наверху подтолкнуло меня, вообще-то, к несвойственному мне поведению. И побудило совершить шалость, которая переросла в нечто большее. Нильс был мертв. Это факт. Он ужасен. И нет пути назад. Мне нужно было как-то справиться с этим.