Последние часы. Книга I. Золотая цепь

– Что ж, вам нечего бояться. Я не испытываю по отношению к вам отрицательных эмоций. Я вас едва знаю, – усмехнулся Мэтью. – Но я неплохо знаю вашего брата. В школе он причинил мне, Кристоферу и Джеймсу немало неприятностей.

Корделия неохотно взглянула в сторону Джеймса и Грейс. Они потрясающе смотрелись рядом: его черные волосы, ее белые кудри и красота ледяной девы составляли поразительный, но привлекающий взгляд контраст. Словно пепел и серебро. Ну как, как, как могло ей, Корделии, прийти в голову, что юноша, подобный Джеймсу Эрондейлу, может заинтересоваться девушкой с ее убогой внешностью?

– Мы с Алистером совершенно не похожи, – буркнула Корделия. Она не хотела развивать эту тему. Ей казалось, что это было бы предательством по отношению к брату. – Например, мне нравится Оскар Уайльд, а ему – нет.

Мэтью слегка улыбнулся.

– Вижу, вы направляете свои стрелы прямо в самое чувствительное место, мисс Корделия Карстерс. Вы действительно читали произведения Оскара?

– Только «Портрет Дориана Грея», – призналась Корделия. – Да и то после него мне несколько дней снились кошмары.

– Мне бы хотелось завести на чердаке такой портрет, – задумчиво произнес Мэтью, – чтобы все мои грехи отпечатывались на нарисованном лице, а сам я тем временем оставался бы молодым и привлекательным. И не только с целью грешить безнаказанно – представьте себе, например, возможность испытывать на своем изображении новые модные веяния. Я мог бы пририсовать себе голубые волосы и оценить, как это выглядит со стороны.

– Вам не нужен никакой волшебный портрет. Вы и без него молоды и прекрасны, – заметила Корделия.

– Мужчины не бывают прекрасными. Мужчина может быть видным и статным, – возразил Мэтью.

– Томас видный мужчина. А вы прекрасны, – повторила Корделия, чувствуя, как в душе ее проснулся коварный бесенок. На лице Мэтью появилось упрямое выражение. – Джеймс тоже прекрасен, – добавила она.

– В детстве он был совершенно непривлекательным, – сообщил Мэтью. – Вид вечно хмурый, и нос еще, по-моему, не до конца оформился.

– Сейчас у него уже все оформилось до конца, – возразила Корделия.

Мэтью рассмеялся с таким видом, словно сам не ожидал от себя подобной реакции.

– Это было весьма шокирующее заявление, мисс Корделия Карстерс. Я шокирован. – Но в глазах его плясали веселые искорки. – Джеймс не рассказывал вам о завтрашней прогулке?

– Да, действительно, он говорил, что намечается какая-то вылазка на природу – по-моему, пикник. Однако я не уверена, что я приглашена.

– Разумеется, вы приглашены. Я вас приглашаю.

– О. А вы можете вот так взять и пригласить меня?

– Скоро вы убедитесь в том, что я могу делать все, что захочу. Обычно так я и поступаю.

– Потому, что ваша мать – Консул? – осведомилась Корделия.

Он приподнял бровь.

– Я всегда мечтала познакомиться с ней, – объяснила Корделия. – Она сегодня здесь?

– Нет, она в Идрисе, – ответил он, изящно пожимая плечами. – Уехала несколько дней назад. Человек, занимающий пост Консула, не может жить в Лондоне, она редко здесь бывает. Конклав и все такое… Дела требуют ее присутствия.

– А… – протянула Корделия, изо всех сил пытаясь скрыть разочарование. – И долго она пробудет…

Мэтью закружил ее неожиданно резко, и остальные в недоумении уставились на них.

– Вы завтра придете на пикник, не правда ли? – улыбнулся он. – Ваше присутствие развлечет Люси в то время, пока Джеймс будет увиваться вокруг Грейс. А вы ведь не хотите, чтобы Люси загрустила, верно?

– Разумеется, нет… – начала Корделия и вдруг, оглядевшись, поняла, что Люси нигде нет. Она вытягивала шею, обшаривала толпу взглядом, но не видела ни голубого платья подруги, ни ее каштановых волос. Она с озадаченным видом обернулась к Мэтью.

– Но где же она? Куда подевалась Люси?

3. Живая рука

Одно воспоминанье о руке,
Так устремленной к пылкому пожатью,
Когда она застынет навсегда
В молчанье мертвом ледяной могилы,
Раскаяньем твоим наполнит сны,
Но не воскреснет трепет быстрой крови
В погибшей жизни… Вот она – смотри:
Протянута к тебе.

    Джон Китс[9 - Перевод С. Сухарева.]

Это немного походило на момент в сновидении, когда человек понимает, что он спит и видит сон, только в обратном порядке. Когда Люси увидела, как в бальный зал входит тот мальчик из леса, ей показалось, что это сон, и только когда ее родители поспешили к нему и двум его спутницам, она поняла, что это реальность.

Словно в каком-то тумане, она протолкнулась сквозь толпу к дверям. Приблизившись к родителям, она узнала женщину, с которой они разговаривали, старуху в черном платье из тафты, с костлявыми руками и плечами. Огромная шляпа была украшена кружевом, тюлем и неизменным чучелом птицы. Татьяна Блэкторн.

Люси всегда немного побаивалась Татьяну; особенно она испугалась, когда соседка заявилась к ним в дом и потребовала, чтобы Джеймс обрезал плети шиповника, мешавшие открыть ее ворота. Она помнила высокую, широкоплечую, суровую старую женщину; с годами Татьяна как будто бы съежилась, она по-прежнему была высокой, но уже не походила на великаншу.

Рядом с ней стояла Грейс. Люси помнила холодную, равнодушную ко всему девочку, но теперь Грейс стала иной. Холодной, но прекрасной, словно изваяние.

Но взгляд Люси лишь скользнул по женщинам. Все ее внимание было сосредоточено на юноше, пришедшем с ними. На мальчике, похищенном феями, которого она в последний раз видела в детстве в Лесу Брослин.

Он ничуть не изменился. Шелковистые черные волосы падали на лоб, глаза светились все тем же потусторонним зеленым светом. На нем была та же одежда, что и тогда, в лесу: черные брюки и рубашка цвета слоновой кости с закатанными по локоть рукавами. Люси подумала, что это крайне неподходящий наряд для бала.

Он смотрел, как Тесса и Уилл приветствуют Татьяну и Грейс, как Уилл склоняется над рукой девушки, затянутой в атласную перчатку. Но, как это ни странно, родители Люси не поздоровались с юношей. Приблизившись к группе, девушка нахмурилась. Гостьи и хозяева разговаривали между собой, не обращая на юношу совершенно никакого внимания, они смотрели словно сквозь него, как на пустое место. Как они могут проявлять такую невоспитанность?

Люси ускорила шаги; рот ее приоткрылся от изумления, взгляд был прикован к мальчику, к ее мальчику, к ее лесному спасителю. Он поднял голову, перехватил взгляд Люси, устремленный на него, и она в недоумении увидела, что на лице его промелькнуло выражение ужаса.

Она остановилась, как вкопанная. Она видела в отдалении Джеймса, который пробирался к ним сквозь толпу, но мальчик уже отошел от Татьяны и Грейс и направился к Люси. Точнее, он бежал к ней, словно закусившая удила лошадь на беговой дорожке Роттен-Роу.

Казалось, что никто, кроме нее, его не видит. Никто не обернулся, чтобы взглянуть на них, даже после того, как неизвестный крепко схватил Люси за запястье и увлек ее прочь из бального зала.

– Может быть, ты окажешь мне честь и потанцуешь со мной? – произнес Джеймс.

Он прекрасно сознавал, что рядом стоят родители, что Татьяна Блэкторн наблюдает за ним своими ядовито-зелеными глазами. Он слышал музыку, шум шагов и шорох платьев танцующих дам, но прежде всего – оглушительный стук собственного сердца, перекрывавший все остальные звуки. Он слышал и краем глаза видел все, что происходило вокруг, но это казалось далеким и незначительным, словно его отделяла от остального мира стеклянная стена. Единственным реальным существом для него сейчас была Грейс.

Родители смотрели на Джеймса с нескрываемой озабоченностью. Он ощутил укол вины; наверное, подумал он, сейчас они задают себе вопрос, почему он бросился к Грейс, как одержимый. Насколько им было известно, он и Грейс были едва знакомы. Но неприятное чувство тут же испарилось. Они не знали того, что знал он. Они не знали, как важна для него эта встреча.

– Что ж, иди, Грейс, – сказала Татьяна, и ее тонкие губы растянулись в улыбке, похожей на оскал. – Потанцуй с джентльменом.

Не поднимая глаз, Грейс осторожно вложила руку в ладонь Джеймса. Они направились на танцплощадку. Прикосновение к руке Грейс напомнило Джеймсу первое прикосновение к адамасу: словно молния поразила юношу в тот миг, когда он привлек подругу к себе, положил одну руку ей на плечо, вторую – на талию. Она всегда двигалась изящно, когда они, будучи детьми, танцевали в одичавшем саду ее дома в Идрисе. Но сейчас, держа ее в объятиях, он испытывал совершенно иные ощущения.

– Почему ты не сказала мне, что вы приезжаете? – тихо произнес он.