Ловец Мечей

– Может быть, ты прав. Но смелость, как и ум, мало ценятся в женщине. Мне повезло – у меня нет ни того ни другого.

– Антонетта…

Кел сначала подумал, что это у него вырвалось ее имя. Но нет, ее звал Конор, жестом приглашая подойти к ним. Говорил, что им нужен беспристрастный судья для того, чтобы назвать победителя.

Во второй раз Антонетта повернулась к Келу спиной и ушла на другой конец крыши. Шарлон приобнял ее за плечи; этот жест мог бы показаться дружеским, если бы его сделал кто-то другой. Антонетта увернулась, шагнула к Конору и с улыбкой заговорила с ним. С этой очаровательной фальшивой улыбкой, в которой никто, кроме Кела, не замечал фальши.

Он вспомнил, как впервые увидел ее, эту улыбку. На балу, который давала ее мать в честь ее появления в светском обществе Горы. Он пошел на бал с Конором в качестве Кела Анджумана. Войдя в зал, он поискал ее взглядом, но не смог найти.

Потом Конор прикоснулся к его плечу и обратил его внимание на молодую женщину, которая беседовала с Арталом Гремонтом. Она была одета в наряд из дорогого узорчатого шелка; вырез, рукава и подол платья были отделаны кружевами, а волнистые светлые волосы красавицы были убраны лентами. Тонкие золотые цепочки блестели на ее запястьях и щиколотках, крупные бриллианты покачивались в ушах. Она вся сверкала и походила на стеклянную куклу – твердую, холодную, бездушную.

«Это она, – сказал Конор. – Антонетта».

Келу стало очень холодно.

Почему-то он воображал, что, увидев их – Конора, Кела, Джосса, – она бросится к ним и все между ними будет по-прежнему. Что она будет жаловаться на мать, которая так долго не позволяла ей играть с ними. Но несмотря на то что она приветствовала их улыбками, хлопала ресницами и жеманно смеялась, от прежней близости не осталось и следа.

Наконец Келу удалось остаться с ней наедине за статуей, державшей в руке поднос с лимонным мороженым.

«Антонетта»…» – начал он. У него кружилась голова, когда он смотрел на нее, так она была прекрасна. Впервые он заметил, какая у нее нежная кожа, впервые обратил внимание на цвет и форму губ. Она действительно стала иным существом – манящим, но одновременно пугающим, далеким, незнакомым. «Нам тебя не хватало». Она улыбнулась. Той ослепительной улыбкой, которую он вскоре возненавидел. «Я же здесь». – «Ты вернешься? – спросил он. – В Митат? Мать позволит тебе?»

Выражение ее лица не изменилось. «Пожалуй, мне уже поздновато играть в такие игры. Как и всем нам. – Она похлопала его по плечу. – Я знаю, что моя мать сделала тебе выговор. Она была права. Мы принадлежим к разным слоям общества. Да, в детстве мы вместе возились в пыли, но теперь мы повзрослели, наступила реальная жизнь. А кроме того… – Она тряхнула волосами. – Для меня теперь важны другие вещи». Кел почувствовал, что ему не хватает воздуха. «Какие… вещи?» – «Это мое дело, – легкомысленно произнесла Антонетта. – Мы должны мыслить и вести себя как взрослые люди. Особенно ты, Келлиан. Ты должен кем-то стать, сделать карьеру». И она ушла.

Остаток вечера он не сводил с нее глаз. Она смеялась, флиртовала, расточала улыбки мужчинам. Она была совершенно спокойна. Как и сейчас. Положив руку на плечо Фальконета, она смеялась так, словно он только что отпустил какую-то необыкновенно остроумную шутку.

«Возможно, это к лучшему – то, что она так изменилась», – подумал Кел. Прежняя Антонетта могла причинить ему боль. Девушка, в которую она превратилась восемь лет назад, – нет. Она не могла стать трещиной в его доспехах, его слабостью. И это было хорошо. Кел прекрасно знал, на что может рассчитывать в этой жизни; за эти десять лет он получил немало жестоких уроков. Как можно сердиться на Антонетту за то, что она тоже прекрасно знает свои возможности?