Траектория полета совы

Так или иначе, все свои немалые средства и значительную часть доходов диоцеза кесарь обратил на объявленные цели. Неизвестно, что вышло бы из этого при других обстоятельствах, но середина семнадцатого века оказалась для возрождения афинской учености временем весьма подходящим: могущество Испании было сломлено, промышленность Пелопоннеса бурно развивалась, значение Афин в торговле с Магрибом росло день ото дня. К тому же новому поколению ученых стало тесно в столице. Константинопольский университет рос стремительно, но всё отчетливее вырисовывалось прикладное направление его исследований: Империи нужны были инженеры, артиллеристы, технологи, изобретатели. Многим тогда казалось, что всеобщее просвещение и естественнонаучный прогресс это универсальные инструменты и именно те два кита, что позволят Византии не только конкурировать с ведущими державами на окраинах цивилизованного мира – в Африке и в Индийском океане, – но и задавать тон в главных цитаделях науки. Отчасти оно так и получилось, но… все-таки многие философы, поэты, филологи, будущие основатели серьезных научных школ, предпочли переселиться в гостеприимные Афины под щедрую руку принца. Правда, тому пришлось для этого стараться вовсю. Кесарь сносил целые кварталы убогих лачуг, прокладывал дороги, водопроводы, расчищал от камней и деревьев огромные пространства, устраивал сады и парки. Первый в мире Ботанический сад также был его изобретением. Следствием бурной деятельности стало введение новых налогов и полное разорение самого правителя, которое и помешало осуществлению всех его смелых планов.

И всё же главное было сделано: древний город пробудился от спячки, на его улицах вновь звучала правильная эллинская речь. При кесаре Иоанне Афины значительно преобразились: из скромного обиталища мелких торговцев, моряков галерного флота и сомнительной жизни монахов город превратился во вторую столицу, оставив далеко позади и Смирну, и Фессалонику. Но дело двигалось не так уж быстро. Кесарь Иоанн упокоился под сводами храма Таксиархов, а между белоснежными корпусами Афинской Академии наук всё еще бродили козы, а босоногие мальчишки с удивлением разглядывали задумчивых мужей, расхаживавших в тени эвкалиптов…

Словом, не зря афиняне воздвигли Иоанну статую – бронзовый кесарь восседал в подобии каменного грота, врезанного в крутой склон Ликавита. Отсюда ему хорошо был виден весь комплекс академических зданий, живописно раскинувшийся на холме Стрефи среди прекрасного парка. Афинская Академия давно стала визитной карточкой города, столь же узнаваемой, как Акрополь. Просторные дворцы с двухсветными залами, лепниной, портиками и террасами, возможно, выглядели аляповато три с половиной века назад, когда выросли среди бурьяна и античных развалин, но теперь прочно вошли в разряд памятников архитектуры. Конечно, многое перестроили заново или добавили в девятнадцатом веке, однако сменявшие друг друга архитекторы старались сохранить особую стилистику городка ученых что им в общем удавалось.

На самой вершине Стрефи возвышалось здание философского факультета, похожее на огромную купольную базилику. Чуть ниже, на склоне холма – современный административный корпус со множеством террас, балконов, куполов; даже знатоки архитектуры не сразу понимали, что это не постройка семнадцатого века, а лишь умелая имитация из стекла и бетона. Еще ниже располагался пояс зданий остальных факультетов: филологического, исторического, юридического, музыки, математики, психологии и патрологии, бывший богословский. При Академии существовали также стадион и большой открытый амфитеатр. Академический храм святого Дионисия Ареопагита, изящная постройка начала восемнадцатого века, выглядела на фоне главных корпусов скромно – в духе своего скептического времени. Главные здания были обращены к солнцу таким образом, что почти из любой точки города от восхода до заката было видно, как горят зеркальные стекла какого-нибудь из дворцов науки. Среди деревьев парка шла специальная тропа, по которой несколько раз в год совершались торжественные шествия в направлении древней Платоновской Академии. Изначально процессия задумывалась как крестный ход ко храму Таксиархов, но постепенно стала совершенно светским мероприятием. Факультет патрологии располагался в бывшем дворце Иоанна – небольшом здании у подножия холма. Рассказывали, что кесарь не желал тратить слишком много средств на личную резиденцию и одновременно хотел жить поближе к своему главному детищу – Академии. В старости он любил присутствовать на лекциях и порой громко восторгался удачной фразой какого-нибудь профессора.

Впрочем, чудачества этого человека никого не удивляли, удивительно было другое: ему удалось вдохнуть в афинян некий особый дух, который они считали возрожденным духом античности. К восемнадцатому веку здесь сложилась своя элита, позволявшая себе смотреть на Константинополь свысока. К счастью столицы, Афинам заодно приходилось соперничать и с другими центрами империи – Антиохией, Смирной, Эфесом, Дамаском, – и затмить сразу все города было невозможно. Но своеобразная афинская спесь вошла в поговорки и порой заставляла местных ученых совершать настоящие научные подвиги.

Новый толчок развитию города был дан почти через сто лет после Иоанна, в эпоху Африканских войн. Именно в Пирее снаряжались флоты для покорения Египта, для освоения Эфиопии и колонизации Судана. Тихий город ученых стал быстро расти в ту пору и за несколько десятилетий превратился в настоящий промышленный центр.

В середине девятнадцатого века афиняне нашли еще один способ поспорить с Константинополем: после полуторатысячелетнего перерыва в городе возобновились Олимпийские игры. Идея принадлежала известному поэту Панайотису Суцосу, но злые языки поговаривали, что в дело, как всегда, вмешалась политика: ведь в Британии «Олимпийские состязания» периодически проводились с семнадцатого века. Как бы то ни было, в Афинах построили большой спортивный комплекс с таким размахом, чтобы затмить знаменитые столичные Ипподромы. Этого было непросто добиться хотя бы потому, что на Олимпиаду, по обычаю, раз в четыре года приглашались спортсмены из Эллады, а на Золотой Ипподром трижды в год собиралось высшее общество со всей Европы. Но постепенно Олимпиады завоевали популярность – особенно после того, как в 1870 году афиняне решились отступить от принципа и пригласить на состязание иностранных спортсменов. Это была команда по гольфу из Франции, и ее появление в Афинах вызвало бурную реакцию – прежде всего в Германии, которая явно готовилась в тот момент к военному конфликту с галлами из-за Мозеля. Безусловно, здесь решающую роль сыграл не спорт как таковой, а стремление Империи к умиротворению стратегического союзника, но в олимпийскую мифологию прочно вошло предание о том, что мир был сохранен благодаря широкому жесту византийцев. После этого Олимпийские игры быстро превратились в международное шоу, которое начиналось традиционным общим пиром на огромной поляне в Олимпии. Причем распорядители строго следили за тем, чтобы к соревнованиям не допускались профессиональные спортсмены. Не забывали при случае напомнить и о том, что на время игр, по обычаю, должны прекращаться военные конфликты, и порой враждующие государства пользовались этим поводом для объявления перемирий.

Многие студенты и преподаватели Афинской Академии принимали участие в Олимпийских играх. Их нельзя было заподозрить в профессиональных занятиях спортом, просто академический стадион давал желающим возможность держаться в надлежащей форме. Портреты чемпионов висели в главном холле административного корпуса вперемежку с изображениями знаменитых ученых и политиков Нового времени, некогда учившихся в этих стенах. Их обычно заказывали знаменитым художникам, и те старались показать свой талант в полную силу: работа для Академии считалась знаком признания со стороны истинных ценителей живописи.

Войдя в знакомое здание, Афинаида слегка улыбнулась, вспоминая, как любила рассматривать портреты в студенческие годы. Вот бледный и задумчивый Отто Габсбург, основоположник термодинамики. Вот прекрасный Василий Баронис – поэт и геолог, борец за свободу Эфиопии, а вот…

Афинаида вздрогнула. Иоанн Глика! Знаменитый пятиборец, кумир молодежи конца восьмидесятых годов… «Ах, как это было давно, я свидетельница прошлого века!» – не забыла отметить девушка. Иоанн был изображен в старомодной рубашке, с любимым луком в руках. Улыбался чуть насмешливо, смотрел лукаво, его волосы как будто шевелил аттический ветерок. Словно и не было того поворота дороги, с которого улетела в пропасть его блестящая «ямаха»… Гибель чемпиона стала трагедией для всей страны, не только для Афин. Правда, Афинаида в то время еще училась в школе и помнила всё это довольно смутно. Зато ее собственная история, связанная с Иоанном, запомнилась очень хорошо… И понятно, почему она всплыла в памяти сейчас, но отчего стало вдруг так пусто и одиноко?

Невероятно, но Афинаида лишь в этот момент осознала, какую важную роль сыграл в ее жизни один осенний вечер. Она училась тогда на пятом курсе и уже думала о дипломной работе, тогда как большинство одногруппников вовсе не были безраздельно поглощены учебой. Лекции успели утомить, да и наступившая в ноябре осень нагоняла уныние. Опять хотелось жарких солнечных дней, беспечности и озорства. Во всяком случае, у студентов, которые сидели в тот день в академическом парке накануне последней лекции, все разговоры были только об этом.

– Слушайте, неужели мы сейчас пойдем на эту скучную философию? – воскликнул Сергий, высокий и всегда несколько помятый юноша в очочках. – Это ведь невозможно, опять слушать об этих немцах! Позитивисты, гегельянцы, вольтерьянцы… Я больше просто не могу!

Ответом ему стало одобрительное ворчание студентов и особенно студенток. Девушки сидели, нахохлившись, на низенькой лавочке, кутаясь в плащи. Некоторые курили, спасаясь от прохладной сырости.

– А знаете что? Давайте сегодня отдохнем от немцев! – предложил веселый Филипп Киусис, вечный выдумщик немыслимых проказ. – Я знаю, вечером около Акрополя будет такая штука… – Смеясь, он рассказал, что нынче, в день гибели Иоанна Глики, около его статуи на Пниксе соберутся почитатели героя: студенты-историки умудрились создать вокруг Глики настоящий культ, пусть и полушутливый, с торжественными гимнами, жертвоприношениями и прочей белибердой. – Поехали, а? Будет весело!

Все одобрительно загалдели и стали собираться. Девушки вскочили со скамейки, Афинаида тоже поднялась. Ей не очень-то хотелось тащиться на Пникс – она пошла сюда с ребятами только для того, чтобы не коротать в одиночестве перерыв между лекциями, – но здесь был он, и девушка была не в силах сказать: «Ну, пока, а я пошла учиться». Немецкие философы ее не интересовали, а даже если б и не так, всё равно невозможно отказаться от поездки в компании с Алексом… Народу много, но вдруг удастся посидеть с ним рядом, перекинуться словом? Алекс очень оживился, поняв, что учеба на сегодня закончена, стал шутить и дурачиться, потом подхватил под руки двух ближайших девиц и вприпрыжку побежал с ними по аллее. Огорченная Афинаида пошла следом, не отрывая глаз от статной фигуры в черной куртке.

Они доехали до Акрополя на трамвае. Быстро темнело, и на дорожках огромного исторического парка зажглись круглые фонари. Включили и подсветку Акрополя: Парфенон засиял белым мрамором, пропилеи осветились желтоватым светом, Эрехтейон – розовым… На Акрополе и Ареопаге было людно, но дорожки, изрезавшие холмы Филопаппа и Пникс, были почти пустынны. Сквозь облетевшие рощи мерцали цепочки огней, освещающие серпантин тропинок и аллеек. Холмы, древние скалы и складки местности скрывали от глаз и ушей бурлящий рядом мегаполис, и казалось, что современные Афины где-то далеко.

Студенты, балагуря, прошли совсем недалеко и на одной из площадок обнаружили небольшую толпу – человек тридцать. Почитатели Иоанна окружили его статую, освещенную прожектором, и пели что-то – как показалось Афинаиде, довольно унылое – про бессмертные подвиги, Острова Блаженных и битвы, из которых герой вышел победителем. Тут же краснели углями две переносные жаровни. На одной дымились деревянные шпажки с сувлаки – «жертвоприношение», как вполголоса, давясь от смеха, объяснил Филипп. На другую поклонники Глики подбрасывали щепотки ладана, который потрясающе благоухал в холодном воздухе. Невысокий бородатый «жрец» в белом балахоне и с венком на голове скосил глаз на вновь прибывших и поинтересовался:

– Вино принесли? – Узнав, что паломники пришли с пустыми руками, он тяжко вздохнул и скомандовал: – Подходите по очереди, кидайте ладан, только не спешите.

Бросать ладан было весело. Розовые кусочки, попав на раскаленные угли, темнели и плавились, некоторые даже загорались. К темному небу поднимался благовонный дым, окрашиваясь желтым светом прожектора. Афинаида дождалась своей очереди и тоже бросила кусочек, взятый из большой коробки около жаровни. Девушка полюбовалась на веселые ароматные колечки, закрутившиеся на фоне красных углей… и вздрогнула, заметив, что сразу за ней стоит Алекс. Тот бросил ладан с усмешкой, пробормотав еле слышно: «Ну и ерундой же мы занимаемся!» – и, отойдя, встал рядом с Афинаидой. Пение окончилось, сувлаки сняли с огня, забулькало вино, разливаемое в металлические стаканчики.

– Дети мои! – возвысил голос главный жрец. – Во славу великого и бессмертного героя нашего Иоанна…

Закончить он не успел. Что-то просвистело в воздухе и шлепнулось прямо в импровизированную кадильницу. На секунду стало очень тихо, и Афинаида увидела, что откуда-то сверху летят шары размером с хороший грейпфрут и с глухим треском лопаются, касаясь земли. В нос ударил резкий запах…

– Навоз! – завопили студенты.

– Анафема! – раздалось сверху, снизу и со всех сторон. – Бей их! И это на виду у Парфенона! Мерзавцы!

Парни в черном смешались с почитателями Глики, опрокинули жаровни, сорвали одеяния со жреца. Зазвенели струны кифары, которая недавно сопровождала пение – вряд ли ее услышат еще раз… Девушек не трогали, но Афинаида не хотела следить за развитием сюжета. Она бросилась наутек и вдруг заметила, что впереди по дорожке убегает к вершине холма Алекс.

– Стой, подожди! – закричала она и припустила еще быстрее.

Но Алекс не оглянулся. Если бы не его тень, мелькавшая в свете фонарей, девушка быстро потеряла бы направление.

– Бей! Разбегаются, догоняй! – неслось сзади.

Эти крики придали олимпийскую резвость Афинаиде, которая вообще-то спортивные упражнения не любила. В погоне за Алексом она достигла небольшой площадки, где почему-то не горел фонарь. В склоне холма был устроен декоративный грот, его пасть манила чернотой. Девушка уже основательно запыхалась.

– Алекс! – позвала она беспомощно. – Где ты?

– Да здесь же я, – отозвался голос из грота. – Беги дальше!

– Нет, не могу, – жалобно пробормотала Афинаида и, чувствуя, как сердце забилось еще быстрее, уже не от страха погони, вбежала в грот.

Здесь было тесновато, но Алекса, вжавшегося в угол и втянувшего голову в плечи, она даже не разглядела, лишь услышала его дыхание.

– Здесь нет места, нас сейчас найдут! – пробормотал он с укором.

– Я тихонько, – умоляюще прошептала Афинаида и тоже села на корточки, прижавшись боком к молодому человеку. Кружилась голова – от сознания опасности, от бега, от ощущения тепла – его тепла…

– Да сними ты хотя бы эту дрянь, заметят ведь! – прошипел Алекс и потянул Афинаиду за ворот ее розового плаща – мерзкий цвет, и как она только могла носить его в юности?! Девушка послушно вскочила, рванула застежки, но, услышав топот погони, снова села, съежившись, как могла.

На площадку вбежали трое парней и замерли на мгновение. На них были черные балахоны, один размахивал суковатой палкой.

– Вот они! – закричал самый крупный из них, всмотревшись в темноту пещерки.

Беглецов схватили за руки, выволокли наружу. Алекс пытался сопротивляться, но его быстро скрутили, бросив Афинаиду. Парни что-то кричали про «поганых язычников», Алекс твердил, что ни в чем не виноват. Наконец один из нападавших, плюнув себе под ноги, прокричал:

– На, получай науку! – и картинно замахнулся увесистым кулаком.

Афинаида, успевшая, наконец, освободиться от своего плаща, закричала:

– Не надо! – и прыгнула вперед. Оплеуха ей досталась не очень сильная, вскользь, но девушка сразу потеряла сознание. Пришла в себя она через несколько минут, в ушах звенело. Алекс и человек в форме астинома пытались привести ее в чувство, шлепая по щекам.

– А, очнулась! – сказал страж порядка и с помощью Алекса довел Афинаиду до скамейки. – Посидите пока здесь. Может, вас домой отвезти?

– Н-нет, ничего, – с трудом выдавила Афинаида, – вроде всё в порядке. – Она взглянула на Алекса. – Ты жив?

– Жив, жив! – Он весело закивал. – Спасибо тебе, а то рассадили бы мне нос вдребезги!

– Что же вы так подругу подставляете? – Астином покачал головой.

– А кто это был? – спросила Афинаида.

– Рипидоносцы. Нечто вроде тайного общества при Духовной Академии. Они всё о православии ревнуют, часто разгоняют такие мероприятия, – ответил, подходя, другой астином. – Много сумасшедших там. Говорят, что как рипидами мух отгоняют от святыни, так они разгоняют еретиков. Но навозом в пакетах кидаться – это что-то новенькое, этого раньше не бывало. – Тут стражи порядка расхохотались. Алекс насупился:

– Что смешного?

– Да так, ничего. Я говорю, совсем молодежь от рук отбилась! – сказал второй астином; он казался заметно старше первого.

– Так догоните их и арестуйте!