Девочка Кая

– Подождет твой рогоносец. Про какую "другую" ты мне предъявляешь?

– Ладно, Кайровский. Все равно это уже не важно, – встаю и намереваюсь уйти. На этот раз я успеваю отдернуть руку, чтобы он не схватил меня.

Зря я начала этот разговор. Так и знала, что мило поболтать у нас никогда не получится. Все будет сводиться к выяснению отношений и взаимным упрекам. Снимаю с рогатой вешалки шубу и одеваюсь. Но выйти не успеваю. Вадим догоняет меня и разворачивает к себе.

– Что значит неважно? Для меня, черт возьми, все важно. Я хочу знать, почему ты меня бортанула?

– Хватит, Вадим, – злюсь на него и одновременно хочется заплакать. – Что значит "почему"? Ты не вернулся. Уехал, оставив меня одну. А потом и вовсе перевелся. Что мне оставалось делать? – пытаюсь говорить тише, но все равно на нас начинают обращать внимание посетители.

– То есть это я виноват? Ты все обрубила, осталась со своим… оленем. А виноват я? – так крепко держит меня за плечи, что становится больно.

– Пусти, мне больно, – как только говорю об этом, Кай отпускает меня.

– Три недели, Ксюш. Для тебя все решили какие-то три недели?

– Какие три недели, Вадим? Ты пропал на четыре года, – бросаю я и выхожу, чтобы вернуться к сыну.

В душе не просто скребут кошки, они раздирают все в клочья, от чего становится так больно, что тяжело даже дышать. Не знаю, про какие три недели говорит мне Кайровский. Но знаю одно: он не вернулся ко мне. И мне этого достаточно, чтобы спустя четыре года винить его, а не себя в том, что мы не вместе.

Возле игровой вытираю слезы, что по дороге вырвались наружу, и, натянув улыбку, вхожу в зал, где веселится Данька. Увидев меня, он радостно бежит мне навстречу.

– А где Дед Молоз? – расстроенно надувает губки.

– Не нужно его так называть, сынок, – ласково глажу его по мягким волосам.

– Почему? У него имя есть?

– Есть.

– Вы как раз вовремя! – подает мне курточку Маша. – Ну что, Дань, пойдем подарки открывать? – спрашивает у сына, но осекается. – Или я больше не нужна?