Изъян в сказке

– Мне его не жалко, – сказала она вслух.

Рей не ответил, сделал ещё несколько глотков воды, снова закрепил на спине цитру, закинул мешок, спрятал в сапог кинжал, собрал монеты и жестом показал продолжать путь. Мэгг уже собиралась так поступить, но потом вернулась к мужику, подобрала его нож и арбалет. Мёртвому они не пригодятся, а она решила, что без колебаний выстрелит в сердце любому, кто снова попытается обидеть её или Рея.

Глава третья. Танцы

Шеанские дороги не менялись с тех самых пор, как, светлая ему память, Радовик Третий отстроил их для того, чтобы было сподручней перевозить зианские, лиррийские и остеррадские товары в Шеан, а рыбу, лес и меха Стении вывозить в другие страны. Другие короли иногда распоряжались подложить по краям камней, но основы трактов оставались неизменными с лишком пятьсот лет.

Не поменялись они и за три года, прошедшие с тех пор, как музыкант Рей и его подопечная глухой ночью на Лирийском тракте отбились от насильника. Рей тоже остался прежним, только сменил малиновый кожаный дублет на такой же малиновый бархатный камзол, да его волосы, прежде совершенно чёрные, кое-где посеребрились ранней сединой. Однако в малышке Мэгг произошли огромные перемены, так что едва ли кто-то, кто встречал её раньше, сумел бы её узнать. Хорошенькая девочка стала очаровательной девушкой, её волосы из просто светлых сделались почти золотыми, угловатая тощая фигурка приобрела женственную округлость и мягкость.

Два года назад, едва завидев начало этих перемен, Рей принял непростое решение покончить с бродячей жизнью, и они поселились на окраине небольшого южного города Харроу, почти на самой границе остеррийской провинции. Рея взял учителем вокала к пятерым своим детям господин Осван, торговец лошадьми, а Мэгги позволили помогать с вышивкой и шитьём в женском монастыре серых сестёр. Ей ничего не платили, но кормили дважды в день, пускали в библиотеку и разрешали три раза в неделю сидеть на занятиях по арифметике, истории, грамматике и закону Всевышнего, которые проводили для благородных воспитанниц монастыря седые монахи.

Жили Мэгг и Рей на чердаке у господина Освана, который он сдавал им, вычитая у Рея четверть жалования. Чердак был тесный, по сути, всего с одной комнатой, которую Рей немыслимыми усилиями превратил в две разные, но иногда, возвращаясь в него, Мэгг думала о том, что не так уж сильно и хочет ехать в столицу и становиться леди, если это будет означать, что она не сможет больше засыпать под колыбельные Рея.

В один из вечеров поэт вернулся позже обычного, когда Мэгги уже начала волноваться за него. Вместо обычного малинового камзола на нем была чёрная тонкая рубаха, а на шее был повязан чёрный же платок.

Мэгги вскочила со своей узкой кровати и взволнованно спросила:

– В чём дело?

Рей откашлялся, стянул платок и вдруг объявил:

– Завтра мы уходим отсюда!

В прошлом он приучил её не спрашивать, куда они пойдут, но это было давно, за два года тихой и спокойной жизни в собственном, пусть и тесном доме Мэгг отвыкла от этого, поэтому всё-таки спросила:

– Куда?

Рей, кажется, собирался напомнить ей о послушании, но передумал и ответил:

– В Шеан. Моя леди, вам нужно успеть на бал в честь Дня окончания года, – и шутливо ей поклонился.

Мэгги снова села на кровати, расправила свое тёмное, подходящее для работы в монастыре платье и спросила о том, о чём никогда не отваживалась спрашивать:

– Если я леди, то почему мы бродим по Стении все эти годы? Если мои родители оставили мне благородное имя, почему я его не ношу?

Рей отошел к окну, стянул через голову свою странную рубаху, а Мэгг невольно залюбовалась его спиной, широкими лопатками, выступающими позвонками и белой кожей. Она с детства знала, что Рей ей не родственник, поэтому не видела ничего дурного в том, чтобы вот так украдкой рассматривать его и спрашивать себя снова и снова, почему он хочет сделать её леди, отдать другому мужчине, вместо того чтобы стать её мужем и жить счастливо.

Поэт понятия не имел о её мыслях, поэтому, вытершись как следует чистым полотном, надел свежую белую рубаху, сбросил сапоги и проговорил:

– Твои родители дали тебе благородную кровь, но не смогли обеспечить защиты. Они умерли слишком рано, и другие люди захотели… – он замолчал, погрузившись в свои мысли, но Мэгг не смела его тревожить. Прошло несколько минут, прежде чем он очнулся, обернулся и подмигнул ей: – Я дам тебе то, что не смогли дать они. Уже все готово: имя, документ, даже деньги на платья. Подумай, что хочешь взять отсюда, но не тащи много.

– Мы пойдем пешком? – почти с радостью спросила Мэгг. Тоска от того, что придётся оставить чердак, прошла, сменившись предвкушением дороги.

Рей недовольно вздохнул и отозвался:

– На карету денег нам не хватит. Даже на лошадь.

Поцеловав её в лоб, он ушёл за перегородку, в свою половину комнаты, и вскоре оттуда раздались басовитые звуки нижних струн старой цитры. Мэгги задула свечу, разделась, обмылась из небольшого ведёрка с чуть тёплой водой и принялась расплетать и расчёсывать волосы, вслушиваясь в незатейливую мелодию и всё ожидая, когда же к ней присоединится высокий голос Рея. Она почти расчесала волосы и начала плести косу, когда это произошло. «В далёких странах эмирский купец…», – запел Рей, и Мэгги счастливо улыбнулась, не понимая, почему в носу засвербело и зачесалось, а глаза начало щипать. Песня была весёлая: про купца, его двух верблюдов и девушку, любовь которой хоть и была купцу дорога, но все-таки «шёлка и жемчуга не дороже».

К концу третьего куплета девушка доплела косу и залезла под тонкое одеяло, обхватила руками подушку и попросила: «Всевышний, пусть всё будет очень хорошо!». Заиграла новая песня – тихая, любовная, – и под неё Мэгги постепенно погрузилась в лёгкий светлый сон.

Уезжая из Харроу, они кратко простились с теми, кто дал им приют на долгое время: Мэгги зашла в монастырь и получила благословение от серых сестёр и их настоятельницы, Рей забрал жалование и потрепал по головам ребятишек торговца, а старшей девочке поцеловал руку, как делали кавалеры на гравюрах. Мэгги переоделась в приготовленный для неё Реем мужской наряд и спрятала волосы под берет. Думала взять с собой арбалет, но Рей отговорил словами: «Но трогай оружие, если не готова использовать его». Мэгг раздумывала над этим долгие несколько минут. Насильник с Лиррийского тракта иногда снился ей в кошмарах.

– Не надо, – тише прибавил Рей, и Мэгг послушалась его, как и всегда. Сам Рей проверил, легко ли выходит из сапога кинжал, и поправил цитру на спине.

В центре Харроу, через который нужно было пройти, на площади раскинулась остеррийская ярмарка, а громадную статую, изображавшую рослого лорда в доспехах и маленькую леди в пышном платье, облепили любопытные мальчишки. Дом господина Освана и монастырь были далеко от главной площади, и Мэгг бывала на ней всего раза три.

Напомнив самой себе, что уже давно вышла из детского возраста, она не попросила Рея ненадолго задержаться, хотя очень хотелось померить звенящие браслеты, повыбирать ленты и сжевать сладкий горячий пирог с яблоком или сливой. Вместо этого спросила, указав на статую:

– Кто они?

Рей пожал плечами:

– Завоеватель Остеррада и его жена, наверное – кому бы ещё ставить здесь памятник?

– Остеррад завоевал Эйрих Первый, я помню, – почти с гордостью заявила Мэгг, а Рей фыркнул и щёлкнул её по носу:

– Плохо помнишь, иначе знала бы, что король потерпел поражение и отступил, а Остеррад завоевал королевский брат, милорд Дойл. Правда… – Рей оглянулся на оставшуюся позади статую, – я читал, что он был не рыцарем, а горбуном и чуть ли даже не чародеем, так что, может, это и не он вовсе.

– А жена причём здесь? – спросила Мэгг насмешливо: было очевидно, что Рей, упрекнувший её в неграмотности, сам всё перепутал.

– Для красоты, – твёрдо ответил он и ворчливо добавил: – Смотри-ка лучше под ноги.

Чтобы не травить душу и не цепляться взглядом за пёстрые прилавки, Мэгг послушалась его совета, и вскоре они выбрались из Харроу на Остеррийский тракт. Пыльная, крепкая дорога расстелилась перед ними, и они зашагали по ней так свободно, словно и не сидели два года на одном месте. Мимо то и дело проезжали кареты и повозки, но пока идти было легко, так что они, не сговариваясь, не попытались набиться кому-нибудь в попутчики.

Когда солнце поднялось высоко, Рей объявил привал, и они свернули с тракта. Почти сразу же за придорожными кустами обнаружилась тихая полянка, и Рей довольно развалился посреди неё, подставляя лицо горячим лучам. Мэгг завистливо вздохнула и расположилась под деревом, в ветвях которого посвистывали клекотуны.

– Мы придём за пару недель до праздника Дня окончания года, – сказал Рей, не меняя позы, – когда и проходит представление ко двору аристократов и аристократок. Ты не привлечёшь к себе лишнего внимания, потому что будешь среди множества новичков. А твоя красота поможет тебе найти прекрасного мужа.

– Он узнает, что я нищая бродяжка, – сказала Мэгг тихо, – и возненавидит меня.

Рей рассмеялся, словно она рассказала замечательную шутку:

– Он будет любить тебя. Узнав правду, может, немного рассердится – не более того. А потом ты расскажешь ему о своих родителях и о том, как у тебя отняли состояние, и он всё поймёт.

– Что я расскажу?

– Правду, – расплывчато ответила Рей, перекатился на живот, сложил руки под подбородком и пристально посмотрел на Мэгг. Задумчиво произнёс: – Видишь ли, когда мужчина любит женщину, действительно любит, он способен простить ей очень многое. И примет любое её прошлое.

Внимательный взгляд и проникновенный тон Рея почему-то задели Мэгг за живое – наверное, потому что было неприятно думать о том, что он мог так сильно любить другую женщину. Это была глупая мысль, поэтому Мэгг заставила себя поинтересоваться:

– Ты любил так кого-нибудь?

Рей покачал головой, но без грусти.

– Не случилось.

Он всегда казался Мэгг взрослым и умным, но сейчас, считая года, она понимала, что Рею было не больше двадцати, когда он начал заботиться о ней. То есть он был всего на три года старше неё нынешней – неудивительно, что он не успел встретить свою «леди Майлу» из песни, а если и успел, то слишком ненадолго.